Наследство - Кэтрин Вебб

В «Вестчестере» она оплатила приличный номер и попросила подыскать ей няню для Уильяма, объяснив, что ее собственная служанка серьезно заболела в дороге и вынуждена была вернуться домой. Помощницу для нее нашли тотчас — плосколицую девицу с ярко-рыжими волосами, по имени Луэлла. На ее лице отразился неподдельный ужас, когда Кэролайн протянула ей Уильяма. Уильям, только взглянув на странную, перепуганную девицу, на ее яркие волосы, разразился ревом. Неловко держа ребенка, Луэлла попятилась из комнаты. Кэролайн зашла в ванную комнату и вспомнила, какое это чудо — водопровод в доме. Она налила полную ванну горячей воды, опустилась в нее и постаралась привести мысли в порядок, но в голове роились вопросы без ответов, тревога и мысли, грозившие довести ее до истерики.

В итоге Кэролайн выдержала лишь неделю в том городе, где родилась и выросла. Он больше не казался ей родным, во всяком случае не более родным, чем дом на ранчо, или Вудворд, или вагон поезда, в котором она вернулась обратно. От бензинового запаха автомобилей, расплодившихся за время ее отсутствия, саднило в горле, среди толпы она чувствовала себя такой же потерянной, как в прерии. Дома были слишком большими, улицы слишком тесными, как отвесные стены лабиринта, выбраться из которого невозможно. Мне нигде нет места, думала Кэролайн, прогуливаясь с Уильямом, восседающим в новой коляске, по кварталам, куда прежде никогда не заходила. Она надеялась, что здесь не встретит знакомых. На углу Кэролайн задержалась, посмотрела наверх: кран поднимал стальную балку так высоко, что снизу она была похожа на зубочистку. Большая группа рабочих перехватывала ее в воздухе. Люди балансировали на самом краю недостроенной башни, надеясь только на собственную ловкость и чувство равновесия. У Кэролайн скрутило желудок при мысли об опасности, которой они подвергаются, на миг ей показалось, что она одна из них и давно стоит на краю пропасти. Острое чувство скоротечности и ненадежности жизни охватило ее.

Проходя мимо фотографической студии с привлекательной золоченой вывеской «Джилберт Бофорт и сын», Кэролайн приостановилась. Из тесного, загроможденного помещения до нее донесся знакомый едкий запах проявителя и прочих химикалий. Несмотря на то что улыбаться в камеру было для нее еще тяжело, Кэролайн заказала несколько своих портретов с Уильямом и попросила доставить их в «Вестчестер». Трясущимися руками она вскрыла пакет. Ей необходимо было найти любую точку опоры, получить доказательство своего существования и того, что с ней был сын Корина, дитя, принадлежавшее ей по праву, живое доказательство ее замужества. Она была частью семьи. Ей хотелось документального подтверждения того, что она жива, что ее жизнь реальна, ведь она была в этом совсем не уверена. Временами ей казалось, что она, возможно, все еще лежит где-то в прерии, а все происходящее ей только снится. К сожалению, Уильям вышел нечетко почти на всех фотографиях, он постоянно двигался, и его личико оказалось не в фокусе. Сама же Кэролайн на всех снимках выглядела такой же призрачной и бестелесной, какой себя чувствовала. Только на одной карточке фотограф уловил неосязаемый след того, что она надеялась увидеть: на ней была запечатлена мать, гордая и уверенная. Эту карточку Кэролайн положила в свой несессер, а остальные выбросила в камин.

На четвертый день Кэролайн увидела Джо. Она шла с коляской по улице, искала парк или сад, клочок зелени и тени, надеясь, что свежий ветерок успокоит ребенка. Окончательно оправившись от болезни и набравшись сил, Уильям стал беспокойным и шумным. Он плакал по ночам и вырывался, когда Кэролайн хотела его успокоить и брала на руки, качала и пела, подражая Сороке. Впрочем, ей не удалось бы воспроизвести диковинные мелодии индианки, как не смогла бы она завыть койотом, к тому же ее пение заглушал оглушительный крик Уильяма. Решив, что он, возможно, тоскует по прерии, Кэролайн старалась побольше гулять с ним днем, постепенно осознавая, насколько чуждым должно казаться ребенку все, что он здесь видит, все эти звуки и запахи, как тяжел для детских легких зловонный нездоровый воздух. Нью-Йорк был для него чужбиной, почти как и для нее самой, но разница заключалась в том, что у Уильяма был родной дом. Необходимо отвезти его обратно. Эта мысль поразила ее, как пощечина. Пусть даже он сын Корина, пусть даже он по праву должен был бы принадлежать ей, но он принадлежит округу Вудворд. Кэролайн остановилась как вкопанная. Пораженная этой простой мыслью, она стояла посреди улицы, не обращая внимания на поток пешеходов, обтекавший ее, как река. Но как это сделать? Как она объяснит, сумеет ли вымолить прощение? Она ясно видела боль и осуждение в глазах Хатча, гнев и ужас в глазах Сороки. Они всегда помогали ей, всегда поддерживали. И вот как она отплатила за доверие, предательница, преступница. Нет, это невозможно. Она никогда не сможет посмотреть им в глаза. Она отрезала себе путь назад.

И вот тогда-то она увидела Джо, вышедшего из-за угла прямо перед ней с искаженным яростью лицом. Волосы черной волной летели за ним, он шел прямо на нее, сжимая в руке нож, чтобы убить. Кэролайн обомлела. Не шевелясь, словно окаменев, она продолжала стоять, пока мужчина поравнялся с ней и прошел мимо. Его черные волосы оказались шарфом, нож — свернутым в трубку листком бумаги, лицом он вовсе не походил на Джо, это был смуглый мексиканец, который торопился куда-то. Дрожа всем телом, Кэролайн опустилась на ближайшую скамью. Городской шум отхлынул, его заглушил странный гул в голове. Перед глазами метались черные мухи, а когда, чтобы избавиться от них, Кэролайн закрыла глаза, они стали ослепительно белыми и понеслись в диком хороводе. Где-то вдали раздался гудок пассажирского лайнера. Низкий звук, разнесшийся и заполонивший все вокруг, привел Кэролайн в чувство, а Уильям снова расплакался. Судорожно сглотнув, она ущипнула себя за щеку, хрипло произнесла что-то, успокаивая мальчика, потом поднялась и устремила взгляд на юг, к докам, кораблям, морю. Через пять часов она взошла по трапу на пароход, направлявшийся в Саутхемптон.

Джо действительно был в Нью-Йорке, но не в тот день. Они с Хатчем прибыли через два дня после того, как отплыл пароход, увозивший Кэролайн, и прямиком отправились в дом миссис Мэсси, матери Корина, понесшей подряд две тяжелые утраты. Они шли, не обращая внимания на то, какими взглядами прохожие смотрели на их одежду, как испуганно шарахались от индейца. Им долго не удавалось напасть на след Кэролайн, пока наконец они не зашли позавтракать в гостиницу; это было на следующее утро после того, как она покинула Вудворд. Управляющий Банка Герлаха заверил их, что со счетом Мэсси не проводили никаких операций с тех пор, как были сняты деньги на жалованье для работников ранчо. Приметы Кэролайн были разосланы повсюду, переданы всем отъезжающим из городка, каждому жителю дальних ранчо, с просьбой немедленно сообщить, если ее увидят. И хотя кассир на вокзале клялся, что никакая светловолосая дама с ребенком не приобретала никаких билетов в тот день, да что там, во всю ближайшую неделю, Хатч доверился своей интуиции и уговорил Джо ехать в Нью-Йорк, и на каждой станции они безуспешно расспрашивали всех о миссис Мэсси.

Миссис Мэсси-старшая, к несчастью, не видела невестку, ничего о ней не знала и пришла в ужас, узнав, что она пропала вместе с маленьким ребенком. Она охотно сообщила мужчинам девичье имя и прежний адрес Кэролайн, но все их поиски, все расспросы в городе о мисс Фитцпатрик были тщетны. Они удвоили усилия, стали искать Фитцпатрик вместо Мэсси, а потом им ничего не осталось, как вернуться на ранчо. Сорока впала в безумие, время от времени начинала рвать на себе волосы и резала руки бритвой, так что с кончиков пальцев на пол стекала ярко-алая кровь. Джо предоставил жене скорбеть таким образом, сам же оставался внешне безучастным. Ярость и гнев в нем перегорели, но в его сердце без сына осталась пустота. Ковбои на ранчо собрали денег и наняли на месяц детектива из агентства Пинкертона. Этого времени ему хватило, чтобы пройти тот же путь, что и Джо с Хатчем, но он так и не сумел выяснить, что же приключилось с Кэролайн и Уильямом, сбежали они или же были похищены. Хатч не спал ночами и был полон самых разных подозрений. Ему было страшно и за Кэролайн, и за ранчо, у которого без хозяев не было будущего.

Кэролайн, чей ужас рос с каждой милей, приближающей ее к цели, пересела на поезд, а по прибытии в Лондон нашла скромный отель, который могла себе позволить после того, как изрядно похудевшая пачка долларов из Банка Герлаха превратилась в фунты стерлингов. Уильям оттягивал ей руки, от его крика у нее звенело в ушах. На протяжении всего многодневного путешествия по морю Кэролайн страдала от морской болезни, виски у нее ломило так, что она ничего не понимала. Уильям кричал часы напролет, почти безостановочно, и, хотя Кэролайн убеждала себя, что ему сейчас так же скверно, как ей, его так же тошнит и у него так же болит голова, она не могла избавиться от ощущения, что ребенок понимает — его увозят все дальше и дальше от дома, и он кричит от бессильного гнева на нее за то, как она распорядилась его судьбой. Всякий раз, глядя на него, она ясно различала осуждение на детском личике. Оставив все попытки успокоить мальчика, Кэролайн перестала петь ему, разговаривать и позволила надрываться от крика в коляске, из которой он стремительно вырастал. Сама же она, в полном отчаянии, все время лежала на койке, свернувшись калачиком у стенки каюты.