Трилогия Крысы. Мировой бестселлер в одном томе - Харуки Мураками

– Юриспруденция меня не интересует, – заявил юный Профессор Овца.

– Ну, что ж... Тогда иди в музыканты! – сказал на это его отец. – В конце концов, можно позволить в роду и одного отпрыска – музыканта.

– Музыка меня тоже не интересует, – ответил Профессор Овца.

Отец очень долго молчал.

– В таком случае, – промолвил он наконец, – какой путь ты бы сам себе пожелал?

– Меня интересует сельское хозяйство. Хочу изучать вопросы аграрной политики.

– Будь по-твоему, – изрек отец после долгой паузы. Нрава сын был кроткого и простодушного, но все знали – от однажды сделанных заявлений не отступался ни при каких обстоятельствах. Даже слово родного отца не смогло бы ничего изменить. На следующий год Профессор Овца поступил, как и задумывал, на сельскохозяйственный факультет Токийского Императорского университета. И в университетских стенах его одаренность не угасала. У всех, включая профессуру, он просто не сходил с языка. Юноша опережал в успехах всех своих однокашников, но несмотря на это пользовался среди них отличной репутацией. С какой стороны ни посмотри – его исключительность ни у кого не вызывала ни сомнений, ни раздражения. К мирским утехам он интереса не питал, в свободное время читал книги, начитавшись же – уединялся в тихом садике и играл на скрипке. С кармана его студенческого сюртука неизменно свисала цепочка от золотых часов. С отличием закончив университет, молодой человек как исключительно одаренная личность был распределен в Министерство сельского хозяйства и лесоводства. Свой выпускной диплом он посвятил, ни много ни мало, разработке «концепции комплексного развития сельского хозяйства Японии, Кореи и Тайваня»; и хотя идеи его грешили известной утопичностью, некоторое время о них поговаривали в свете. Проработав в министерстве два года, Профессор Овца окончательно созрел как ученый – и был отправлен на Корейский полуостров изучать проблемы местного рисоводства. Находясь там, он разработал «План-проект рисоводческой политики для Корейского полуострова», который был одобрен правительством и утвержден к выполнению.

В 1934 году Профессора отозвали в Токио, где ему был присвоен чин генерал-лейтенанта и предъявлена повестка о призыве в армию. Командование поручило молодому генералу разработать «Систему натурального хозяйства для самообеспечения японской армии мясом и шерстью овец в условиях боевого развертывания на равнинах Северного Китая». Так Профессор Овца впервые занялся овцами. Организовав регулярные поставки японских, маньчжурских и монгольских овец для армейских нужд, весной следующего года молодой генерал отправился с экспедицией в Маньчжурию «для изучения ситуации на местах». Именно с этих пор началось его сокрушительное падение.

Всю весну 1935 года жизнь в лагере протекала без происшествий. Происшествие случилось в июле. Сказав, что хочет проверить «условия жизни местных овец», Профессор Овца сел на лошадь, уехал в сопки и там исчез. Ни на третьи, ни на четвертые сутки пропавший не появлялся. Прикомандированная к отряду группа военной разведки сбилась с ног, прочесывая окрестности, но все было безрезультатно. Решили, что генерала либо задрали волки, либо пленили повстанцы. И лишь неделю спустя, когда решено было прекратить бесплодные поиски, Профессор Овца, весь оборванный и изможденный, появился в лагере перед самым заходом солнца. От него остались одни кожа да кости, щеки ввалились – и только глаза, широко распахнутые, горели ярким безумным огнем. Лошади при нем не было, пропали и золотые часы. Причину своего исчезновения он так и объяснил – сгинула лошадь, и он заблудился в лесу; звучало это достаточно правдоподобно, все поверили ему и успокоились.

Однако месяц спустя по штабу пополз очень странный слух. Слух о том, будто бы генерал, скитаясь по лесам, «вступил в особую связь» с овцой. К чему конкретно сводилась эта «особая связь», не мог объяснить никто. Кончилось тем, что начальство вызвало его к себе в кабинет и провело «собеседование». Колониальное государство – не то место, где можно игнорировать слухи.

– Это правда, что ты вступал в «особую связь» с овцой? – спросило начальство.

– Так точно. Вступал.

Дальнейший диалог звучал следующим образом.

В: – Что такое «особая связь»? Половой акт?

О: – Никак нет.

В: – Изволь объясниться.

О: – Психическое соитие.

В: – Это не объяснение.

О: – Трудно найти точный термин. «Обмен душами» – пожалуй, наиболее близкое определение.

В: – Ты хочешь сказать, что обменялся душами с овцой?

О: – Так точно.

В: – Значит, всю неделю, пока тебя искала военная разведка, ты обменивался душами с овцой?

О: – Так точно.

В: – Ты не считаешь это нарушением служебного долга?

О: – Мой долг – изучать овец.

В: – В изучение овец не входит задача обмена душами! Тебе следует быть осмотрительнее. Ты был гордостью Императорского университета. В Министерстве тобой до сих пор все тоже были довольны. Если не наделаешь глупостей – станешь одним из тех, кто двигает сельскохозяйственную политику всего Дальнего Востока. Помни об этом!

О: – Слушаюсь.

В: – Про «обмен душами» приказываю забыть. Овца – обыкновенная скотина.

О: – Это забыть невозможно.

В: – Изволь объясниться.

О: – Овца – у меня внутри.

В: – Это не объяснение.

О: – По-другому объяснить невозможно.

В феврале 1936 года Профессора Овцу отозвали на родину, еще несколько раз провели с ним подобные «собеседования» – и определили на работу в министерский архив. Работа его заключалась теперь в составлении описей к документам и поддержании порядка на стеллажах. Иными словами, от пирога дальневосточного сельского хозяйства его тарелку убрали.

– Овца ушла из меня! – именно тогда начал жаловаться Профессор Овца друзьям. – А раньше она была, была у меня внутри!..

1937 год. Профессор Овца увольняется из Министерства, получает крупный гражданский заем от того же Министерства на реализацию своего «Плана выведения трехмиллионного поголовья японских, маньчжурских и монгольских мериносов» – проекта, над которым работал все эти годы, – переселяется на Хоккайдо и становится овцеводом. В хозяйстве его – пятьдесят шесть овец.

1939 год. Профессор Овца женится. Сто двадцать восемь овец.

1942 год. Рождается сын (ныне – управляющий отелем «Дельфин»). Сто восемьдесят одна овца.

1946 год. Пастбища Профессора реквизируются под учебный полигон оккупационной армией США. Шестьдесят две овцы.

1947 год. Профессор Овца поступает на службу в Союз Овцеводов Хоккайдо.

1949 год. Жена Профессора умирает от туберкулеза.

1950 год. Профессор Овца назначается директором Музея Мериносоведения Хоккайдо.

1960 год. Сын лишается пальцев в порту Отару.

1967 год. Закрывается Музей Мериносоведения.

1968 год. Открывается отель «Дельфин».

1978 год. Молодой агент по торговле недвижимостью спрашивает о пейзаже на фотографии.

(Это уже про меня).

– Чертовщина какая-то! – только и смог сказать я.

– Очень хотелось бы поговорить с вашим отцом! – попросил я.

– Конечно – сходите да поговорите, никаких проблем. Вот только меня отец... недолюбливает. Так что уж извините, но не могли бы вы сходить к нему сами? – попросил сын Профессора Овцы.

– Недолюбливает?

– Ну, не переносит, что я лысый, что пальцев нет...

– А! – сказал я. – В общем, со странностями человек, я так понимаю?

– Может, нехорошо так говорить про отца, но... еще с какими странностями! С тех пор, как с овцой повстречался – ну просто подменили человека. Сделался совершенно несносен в общении, груб порой до жестокости. Но знаете – на самом деле, в глубине души, он очень мягкий и добрый! Только послушайте, как он играет на скрипке – сразу поймете... Эта овца доставила отцу невыносимые страдания. А потом, уже через него, принесла много боли и мне.

– Вы, наверное, очень любите своего отца? – спросила подруга.

– Да, конечно. Люблю, – ответил управляющий отелем «Дельфин». – Только он меня всегда недолюбливал. Даже в детстве не обнял ни разу. Слова теплого за всю жизнь не сказал. А теперь, когда у меня пальцев недостает и голова как колено, – еще и издевается надо мной то и дело!

– Я уверена, он это делает неумышленно! – попыталась утешить его подруга.

– Я тоже так думаю, – поддержал ее я.

– Спасибо вам... – сказал управляющий.

– Но если придем только мы вдвоем – станет ли он разговаривать с нами? – спросил я.