Королева в придачу - Симона Вилар

К концу танца она уже улыбалась.

Генрих все это время наблюдал за ней. Когда внесли угощения, король перекусывал на ходу, болтая с Мэри Болейн.

– Вы рады отправиться во Францию?

– Мне это любопытно. Ведь там меня ждет встреча с отцом и младшей сестрой.

– Кажется, её зовут Анна?

– О, ваше величество так внимателен. Моя младшая сестра была фрейлиной при дворе регентши Маргариты. Сейчас она вместе с отцом подготавливает все к приезду новой королевы. Она всегда была такой разумницей, наша Анна.

– Что ж, я буду только рад, если и она войдет в штат моей сестры.

Он на какое-то время отвлекся от Мэри и Брэндона, любуясь Мэри Болейн, которая сейчас с восторгом глядела на своего короля. Какая белая кожа, а глаза – чистые сапфиры! Генрих опустил взгляд туда, где над вырезом корсажа вздымались полушария её груди, и у него неожиданно пересохло в горле. Король с жадностью допил вино в бокале. Черт знает что такое! Он богобоязненный и нравственный человек. Его вожделение смущало его, он поспешил отвернуться и увидел сестру, беседующую с Брэндоном, но даже не разгневался. Мэри держалась с достоинством, к тому же они были не одни, рядом стояли герцогиня Норфолк, леди Гилфорд, маркиз Дорсет. Но главное, Мэри улыбалась. Чертовка, все, что ей нужно – это её Чарльз. Однако им не следует забываться...

Генрих подошел к ним и Мэри, улыбаясь брату, нежно взяла его под руку.

– О, ваше высочество, вы так давно не услаждали наш слух пением! Доставьте мне напоследок такое удовольствие.

Генрих согласился и велел принести лютню или рэбек. Он любил эти мгновения, когда его окружали придворные, и он пел. Ибо пел он действительно очень хорошо. Не обязательно быть королем с таким голосом и слухом. Но Генрих от природы был очень музыкален, сочиненные им песни распевали и во дворцах, и в домах простых людей. Для него же это была возможность самовыражения.

Звуки лютни казались особо мелодичными и изысканными в этом холодном зале с грубыми стенами.

Генрих запел:

– Всех птиц без труда побеждает орел, А жаркий огонь расплавляет металл. И блеск самых ярких и нежных очей Не может затмить блеска солнца лучей. Есть средства, способные камень пробить, Но смелому рыцарю принцем не быть!

Мэри вздрогнула и невольно поглядела туда, где, облокотись о стену, стоял Брэндон. Да и не только она – множество взглядов было приковано к нему. Даже дивно, что он остался столь невозмутимым.

– Кажется, дождь прекратился, – заметил Генрих, чтобы как-то разрядить наступившую тишину. – Мэри, сестрица, не желаете ли вы подняться со мной на башню, чтобы поглядеть на море?

Среди толстых стен старого замка мелькали отблески света и тени. Из помещения, которое они покинули, ещё доносились звуки музыки, а здесь кругом царила предотъездная суета. Слуги носили сундуки и баулы, бегали писцы и учетчики, клерки и горничные.

– Вы выйдете в море ещё затемно, – сказал Генрих, когда они поднялись на стену.

Ветер растрепал выбивавшиеся из-под чепца пряди волос Мэри. Даже за высоким парапетом из мощных каменных зубьев их обдало ветром и запахом морской соли.

– Безрадостная картина, – сказал король, указывая на водное пространство, покрытое барашками пены, слабо белевшими в ночи.

– Уж какое безрадостное, – грустно поддержала Мэри. – Я никогда ранее не видела моря, но для меня теперь оно всегда будет символом разлуки и печали.

Ему бы следовало ещё раз переговорить с ней о высокой чести её долга, но все было сказано уже не раз, и король молчал. Он видел, как сестра во мраке смотрит на него.

– Генрих, – слабо окликнула его она. – Я обещаю, что сделаю все, что от меня требуется... и для тебя, и для Англии. Я пройду через все с честью, не уронив имени Тюдоров. Я покорюсь своей судьбе. Но, Бога ради, не лишай меня последней надежды. Ведь ты поклялся, если Людовик умрет...

– Я помню, – сухо оборвал её король. – Но Валуа ещё жив. А пути Господни неисповедимы.

Она поникла, и ему стало так жаль ее, что на глаза навернулись слезы. По сути, Генрих был очень сентиментальным человеком.

Неожиданно он заметил, что зря не захватил теплой накидки и заявил, что сходит за ней, а Мэри пусть его подождет. Она была несколько удивлена – ему ведь стоило только крикнуть приказ, и любой из вертевшихся внизу слуг с радостью выполнил бы это поручение. А так... Она продолжала глядеть на море, приникнув к мощному зубцу стены, и когда сзади раздались торопливые шаги, даже не оглянулась.

– Мэри!

Она почти испугалась.

– О Боже, Чарльз! Сейчас вернется Генрих, и... Неожиданное счастье волной нахлынуло на неё. Он здесь, вопреки всему! Они вместе! И когда он опустился перед ней на колени, сжав её руки, покрывая их поцелуями, она не выдержала и тоже упала перед ним на колени, обняла.

– Чарльз, давай убежим! Сейчас, ещё есть время. В этой суматохе нас никто не хватится... А когда хватятся – мы будем уже далеко. Здесь море, мы сможем сесть на любое рыбацкое суденышко, мы уедем, мы будем вместе...

Она целовала его и он, как безумный, отвечал на её поцелуи, боясь слышать её шальные, безумные слова. В какой-то миг он и в самом деле едва не поддался порыву. Но Мэри так молода и по-юношески безрассудна, Брэндон же был человеком взрослым и реалистом. Ему стоило немалого труда отстраниться от неё, сжав её предплечья, чтобы удержать на расстоянии.

– Это невозможно, Мэри. Нас бы скоро поймали... И это стало бы позором для Генриха. А он... Ведь это Генрих позволил нам проститься. Он лучший друг, какого я мог бы себе пожелать. Я не предам его.

Говорить о том, что их ждало, поддайся он её порыву, Брэндон не стал – в эмоциональном напряжении принцесса бы просто не поняла ни один из его доводов. Он мог лишь одним способом привести её в чувство – указать, что его преданность Генриху значит для него более его любви к ней. И Мэри опомнилась.

– Ах, да! Вулси говорил мне, что ты честолюбец. Это все, что тебе нужно в жизни.

Она отошла. Да, его ждет титул герцога Саффолка, почести, богатство. Это стоит того, чтобы не рисковать. Она все понимала и теперь даже стыдилась своего порыва.

Брэндон стоял за ней близко-близко. Он даже коснулся её плеча, но отдернул руку, словно опасаясь, что вновь заключит её в объятия.

– Ты хоть любишь меня, Чарльз? Что я для тебя?

«Да, я люблю тебя, – подумал он. – Мой мир стал иным, когда появилась ты. Я не знал ранее такого горя и такой радости, и я боготворю тебя, моя принцесса, моя чудесная златокудрая девочка».

Но Брэндон ничего не сказал вслух. Он не хотел давать ей надежду там, где её не было.

– Я восхищаюсь вами, леди Мэри, – с поклоном ответил он. – И понимаю, что не достоин вашей любви.