На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах - Евгений Юрьевич Спицын

советские войска, а 26 октября австрийский парламент принял конституционный закон о нейтральном статусе Австрийской республики, что, по меткому замечанию Н. Н. Платошкина, избавило ее «от тяжелого бремени блокового противостояния» и позволило стать признанным центром мировой дипломатии.

Тогда же, в середине мая 1955 года, Президиум ЦК дважды обсуждал и вопрос о нормализации отношений с ФРГ. В ходе обмена мнениями Н. С. Хрущев предложил направить в Бонн официальную ноту с приглашением к установлению прямых дипломатических и иных отношений с западными немцами. В. М. Молотов, по сути, не возражая против этой инициативы, предложил направить такое приглашение по закрытым каналам, чтобы не «протягивать руку Аденауэру и упрашивать его». Но большинство членов высшего руководства поддержали именно Н. С. Хрущева, и в Бонн полетела открытая депеша, составленная А. А. Громыко и В. С. Семеновым, так как Н. С. Хрущев был совершенно уверен в том, что, «сделав прямое предложение о нормализации», мы «поставим Аденауэра в трудное положение» и не позволим ему «тянуть дело по-прежнему»[437].

7 июня 1955 года посольство СССР во Франции передало посольству ФРГ в Париже официальную ноту советского правительства правительству ФРГ, а уже 8 июня федеральный канцлер Конрад Аденауэр заявил, что он приветствует советское предложение. Однако, как установили ряд историков (Ф. И. Новик, Н. В. Павлов, А. А. Новиков, В. П. Терехов[438]), официальный ответ Бонна был дан лишь 30 июня, после поездки немецкого канцлера за океан и согласования с Администрацией США вопроса о переговорах с Москвой. Причем, что любопытно, этот вопрос К. Аденауэр обсуждал не только с Д. Эйзенхауэром и Дж. Даллесом, но и с новыми министрами иностранных дел Великобритании и Франции Гарольдом Макмилланом и Антуаном Пине. Между тем к моменту возвращения К. Аденауэра в Бонн здесь уже было подготовлено два варианта ответной ноты. Один, более мягкий, вариант ноты был составлен традиционной группой экспертов германского МИДа, а авторами второй, куда более жесткой, ноты стали министириаль-директор и статс-секретарь МИДа Вильгельм Греве и Вальтер Хальштейн, которых активно поддержал сам министр иностранных дел Генрих фон Брентано. В этом проекте содержались три главных условия, на базе которых боннское правительство было бы готово вести переговоры с советским руководством: 1) освобождение всех пленных немцев, 2) непризнание госграницы по Одеру-Нейсе и 3) непризнание правительства ГДР. Однако после двухдневного обсуждения этих нот в узком кругу был принят более мягкий ее проект, что позволило западногерманской делегации совершить официальный визит в Москву в сентябре того же года.

В том же 1955 году большие изменения претерпели отношения между СССР и Югославией, хотя процесс их нормализации был довольно сложным. Еще в июле 1953 года были восстановлены дипотношения двух стран и на острове Бриони прошла первая встреча нового советского посла Василия Алексеевича Валькова с маршалом И. Броз Тито. А в конце сентября в Москву прибыл и новый югославский посол Добривое Видич, что, по мнению специалистов, в частности А. Б. Едемского, стало «полным возобновлением отношений» двух стран, «но не знаменовало собой качественного скачка в их развитии». Затем в феврале 1954 года Президиум ЦК образовал специальную Комиссию по этому вопросу в составе М. А. Суслова и двух заместителей министра иностранных дел В. А. Зорина и В. В. Кузнецова, которой было поручено подготовить и представить предложения по югославской проблеме. Естественно, что эти предложения готовил мидовский аппарат, который исходил из прежней оценки Югославской федерации как фашистского государства, в котором «методом террора подавляется все инакомыслие» и по-прежнему продолжается антисоветская пропаганда. Весь этот проект, как позднее признавал М. А. Суслов, «был направлен не на улучшение отношений с Югославией, а на еще большую закрутку этих отношений»[439]. Поэтому после небольшой дискуссии, все члены Комиссии выкинули из проекта подобного рода характеристики и отправили его на утверждение в Президиум ЦК. Но к этому времени В. М. Молотов уже вернулся с Берлинской сессии СМИД и, пытаясь сохранить старые оценки, лично позвонил М. А. Суслову и в довольно резкой форме отчитал его за «проявление оппортунизма» и за «смазывание югославского фашизма» в данном проекте. Однако большинство членов Президиума ЦК поддержали как самого М. А. Суслова, так и проект его Комиссии, внеся в него ряд небольших поправок.

Вскоре МИДу поручили написать и представить в Президиум ЦК проект «Письма к братским компартиям по югославской проблеме», но поскольку В. М. Молотов выехал в Женеву на очередную сессию СМИД, то письмо опять готовил его зам. Валериан Александрович Зорин, который в очередной раз указал только на острую необходимость внимательного «зондажа отношений с фашистской Югославией». Естественно, члены Президиума ЦК опять «почистили» текст данного письма от подобного рода «изысков» и послали его В. М. Молотову. А когда тот вернулся в Москву, то, обменявшись мнениями с Н. С. Хрущевым и Н. А. Булганиным, снял все свои прежние возражения.

В результате 31 мая 1954 года Президиум ЦК принял Постановление, где таким образом оценил свои усилия по возвращению к дружбе с Белградом: «Начавшийся в 1948 году, и продолжающийся до нынешнего времени разрыв дружественных отношений между Югославией и Советским Союзом наносит серьезный ущерб как Югославии, так и Советскому Союзу, и всему лагерю мира и социализма… ЦК КПСС считает возможным с этой целью вступить в переговоры с руководством Союза коммунистов Югославии, сообщив ему мнение ЦК КПСС о том, что если руководство СКЮ не на словах, а на деле намерено следовать учению марксизма-ленинизма и бороться за социализм, за сохранение и упрочение мира, то нет оснований для состояния вражды между СКЮ и КПСС, а есть основания для установления взаимного сотрудничества в интересах мира, социализма и дружбы между народами Советского Союза и Югославией»[440].

22 июня 1954 года ЦК КПСС направил ЦК СКЮ официальное «Письмо» с предложением урегулировать советско-югославский конфликт, указав на то, что главными виновниками его возникновения стали Л. П. Берия и М. Джилас, которого буквально полгода назад сняли с поста председателя Союзной народной скупщины ФНРЮ. Югославские лидеры, в целом положительно оценив это «Письмо», в своем ответном послании от 11 августа все же не согласились с тем, что якобы главным виновником конфликта был Милован Джилас, «роль которого в нашем руководстве никогда не была решающей»[441]. С этого момента, как позднее образно выразился маршал Н. А. Булганин, и «началась упорная работа по завоеванию обратно старой потерянной дружбы» с Югославией. Путь этот оказался крайне тернистым, причем не только из-за жесткой позиции В. М. Молотова, продолжавшего считать и самого И.