Плененная Иудея. Мгновения чужого времени (сборник) - Лариса Склярук

– Пойдем, – вновь повторила Оллия, содрогаясь от увиденного.

Раб подал Мансуру деньги и драгоценности, собранные с песка арены. Мансур с чисто восточным высокомерием мотнул головой, показывая, чтобы он отдал сверток Оллии.

Закутанная с головы до ног в грубый шерстяной паллий, словно в жаркий день ей было нестерпимо холодно, бледная, подавленная, измученная, медленно шла Оллия по изогнутым улицам Рима. Понимая, в каком состоянии находится девушка, какое потрясение и страх она пережила, Мансур, немногословный по характеру, также устало молчал. Единственное, что его интересовало:

– Где достать коня? Я не могу идти пешком. Лишь конь – достойное передвижение для джигита.

– Лошади в Риме чрезвычайно дороги, но, думаю, этого хватит, – на секунду отвлекшись от своих мыслей, проговорила девушка, пряча сверток в складках паллия, – но должна тебя предупредить: всадникам на лошадях, конным экипажам въезд в Рим запрещен от восхода солнца и до заката.

– Почему? – односложно возмутился воин.

– Слишком часто всадники и повозки сбивают пешеходов. Еще Цезарь запретил, заботясь о благоустройстве.

– Идти далеко? – В голосе Мансура слышалось неудовольствие и непонимание таких правил.

– Да неблизко. Почти через весь город. До улицы Аргилет.

От ворот цирка они повернули на северо-запад и двинулись по Этрусской улице, соединяющей Большой цирк с Форумом. Эта улица имела еще название улицы Благовоний. Здесь торговали ароматами – миррой и ладаном, сандалом и мускусом. А также дорогими тканями, первосортным шелком, одеждой.

Фонтаны на перекрестках имитировали источники. Вода в них с тихим плеском стекала вниз, навевая мысли о спокойной сельской идиллии, и тем резче они отличались от улиц Рима, бурливших, как кипящий водоворот.

Прохожие толкались, кричали, наступали на ноги, на ходу жевали. Несколько раз Мансур хватался за кинжал, когда ему казалось, что уж слишком непочтительно его толкнули, не уступили дорогу, задели девушку или проявили излишний интерес к его особе. Оллия с трудом его успокаивала. Прохожие расходились, удивленные его реакцией. Что особенного? Было бы из-за чего хвататься за кинжал.

Так они и шли. Странная пара. Воин Тамерлана и юная римлянка. Век четырнадцатый и век первый.

Старый слуга, приоткрывший дверь дома, смотрел в образовавшуюся щель так, словно увидел привидение.

– Ну что ты стоишь, Сервус? Открывай дверь. Это я, Оллия. Я живая.

Услышав знакомый голос и удостоверившись, что это действительно Оллия, раб распахнул дверь и стал громко звать хозяина. Из комнат дома появился человек невысокого роста, худенький, как подросток, с блеклой кожей лица, с рыжевато-пегими волосами, в льняной домашней тунике. Это был Авл Кезон.

Увидев Оллию, человек всплеснул руками, обнял девушку и, отступив на шаг, заглядывая ей в лицо выцветшими серыми глазами, с надеждой в голосе спросил:

– А Клавдия? Клавдия где?

Не дождавшись ответа, он шагнул к двери, выглянул на улицу. Сервус сунулся за ним. Убедившись, что за дверью никого нет, мужчина стремительно вернулся к Оллии, на ходу в сердцах оттолкнув стоявшего у него за спиной раба. На блеклом лице мужчины попеременно отражались надежда, отчаяние, вновь надежда. И он все пытался заглянуть в глаза девушке, которые та старательно отводила, кусая губы.

– Тети нет, – сказала Оллия тихо, а потом, не выдержав, закричала, словно в истерике: – Нет ее! Леопард растерзал. – И зарыдала, утопив лицо в ладонях.

– Нет, – тихо повторил маленький человек, – растерзал… – И он весь сник, стал еще меньше ростом, съежился. Рот его скривился, слезы крупными каплями потекли из покрасневших глаз, быстро сбегали по бороздкам морщин, капали с мягкого, потерявшего форму носа. Так он плакал, стоя в центре вестибюля.

Прислонившись к стене, плакала Оллия. Не вмешиваясь, стоял Мансур. Старый Сервус равнодушно качал головой, подперев щеку рукой. Выбежавшая из кухни молодая темнокожая рабыня в задумчивости покусывала ногти.

Наконец дядя, отерев руками мокрые щеки, проговорил печально:

– Ну хватит, довольно. Сколько я ее уговаривал: отрекись. Ну ради меня. Ну воскури фимиам. Ну принеси жертву Аполлону. Ну…

– Что ты говоришь, дядя? Она умерла как святая мученица, с именем истинного Бога на устах! – выкрикнула Оллия, оскорбленная словами дяди.

– Да-да, – покачал головой дядя, и было видно, что мысль его брела где-то очень далеко. Вот он встрепенулся и спросил ласково, но в его словах натянутым нервам Оллии послышался скрытый упрек: – А ты, дорогая племянница, слава Юпитеру, жива, значит… – Он не договорил, вновь заглядывая в лицо девушки, пытаясь понять, отказалась ли она от веры.

Кровь бросилась в голову Оллии. Ее бледное лицо вмиг запылало.

– Я, конечно, не так крепка в вере, – дрожащим от стыда и негодования голосом проговорила девушка, – я виновата. Я испугалась. Побежала и… – Слезы вновь потекли по ее щекам.

– И тут ее спас я, – твердо сказал Мансур, сделав шаг вперед, загородив плечом Оллию и прекращая ее терзания.

– Ты? Как? – Несчастный вдовец наконец увидел воина.

– Убил льва, – односложно объяснил Мансур.

– А леопарда ты убить не мог, – глядя на стену поверх головы Мансура, то ли спросил, то ли подтвердил мужчина.

– Я бы с радостью перебил всех зверей на арене, но не успел, – холодно ответил Мансур.

Авл Кезон перевел взгляд со стены на воина и долго разглядывал его лицо цвета меди, высокие скулы, смелый взгляд темных глаз, жесткие вислые усы, косу.

– А ты кто? – спросил он, чуть поморщившись: от воина остро пахло человеческим и лошадиным потом, звериной кровью.

– Мансур, воин непобедимого Тимура.

– В какой это провинции Рима? – равнодушно спросил Авл Кезон.

– Великий эмир Тимур не подчиняется Риму, – враждебно отчеканил Мансур, повышая голос.

Наступила тишина. Стоявшая до сих пор молча рабыня решила, что может теперь вмешаться и увести Оллию. Мансур рванулся следом.

– Куда ты? – удивился дядя. – Ею сейчас займется Пуэлла. Выкупает, сделает массаж, умастит тело, расчешет волосы. Бедная девочка так измучена. А тебе поможет старик Сервус.

Небогатый дом, в котором жила Оллия и куда она привела Мансура, имел простые белые, без росписей, стены, мраморные, без мозаики, полы. И все же это был отдельный дом, что в Риме высоко ценилось.

Выстроен он был в традиционно римском стиле. Сразу из небольшого вестибюля вы попадали в атрий. Это была центральная комната дома, с отверстием в крыше. Во время дождей вода стекала в небольшой бассейн, находящийся под отверстием, и затем использовалась по мере необходимости.

В противоположном от входа углу находилась столовая – триклиний, рядом кабинет дяди – таблиний, и далее вдоль стен две спальни.