Африканский Кожаный чулок - Карл Фалькенгорст

Но не даром звали его Мрачным. При входе в ворота тэмбе сердце его стало сжиматься каким-то тягостным предчувствием. Почему никто не спешил возвестить ему радостную весть? Никто не вышел встретить его, порадовать! Почему в его доме и во дворе царила такая мертвая тишина? Почему не раздавалось здесь ни криков радости и торжества, ни веселой пальбы из ружей, какою негры знаменуют всякое радостное событие? Вон часовые; все они стоят молча и неподвижно на своих местах… он ускорил шаг — предчувствие не обмануло его: случилось какое-то несчастье.

О, как спешил он теперь через ворота и широкий двор прямо к хижине Инкази, где тесной толпой стояли, скучившись, точно стадо баранов, и негры Симба, и его воины, и женщины. Кто же лежит там распростертый на земле? Над кем склонился Симба?

Кажется, он узнает его! Это — Инкази, единственный сын его!

Да, вот он перед ним! Душу раздирающий крик вырвался из груди старика — затем, не сказав ни слова, он опустился на землю подле любимца.

Он не спросил, кто его ранил насмерть; он видел только изнеможенное лицо и тяжело вздымавшуюся грудь, жадно впивался глазами в своего любимца, как бы желая убедиться в том, предсмертны ли это муки, или же есть еще хоть какая-нибудь надежда.

Немного погодя он взглянул на Симбу, и в его взгляде было нечто такое, что Симба не в силах был вынести; казалось, его названный брат безмолвно упрекал его в том, что он лишил его единственного сына.

Одновременно с этим другая пара глаз с мучительной тревогой глядела с палубы «Змеи» в заливе Лувулунгу наверх, к тэмбе Мудимы: то Солиман беспокоился о своем любимце!

Накануне к Солиману явился Ибрагим и доложил, что он, кажется, нашел потайной ход к тэмбе Мудимы. Из одной отдаленной и незаметной бухты Танганайки ведет таинственными изворотами едва заметная крутая тропа прямо в гору, и, насколько можно судить, от подножия скал в долине чуть не к самому тэмбе.

Вследствие этого сообщения, Солиман решил в эту же ночь сделать неожиданно нападение на крепость Мудимы. Далее Ибрагим одновременно сообщил ему неожиданное известие о том, что Фераджи находится в заключении, но что он еще в эту ночь потайным ходом думает бежать и явится к нему. Фераджи поручил передать Солиману, что просит ожидать его у тесного пролива, ведущего к скрытой бухте озера Танганайки, которая лежит близ той косы или мыса, где они встретились и беседовали в ту памятную ночь.

Понятно, Ибрагим предварительно выслушал рассказ Мабруки о таинственной бухте и затем отправился на розыски последней, которую и нашел весьма благополучно. Но чтобы выслужиться в глазах своего господина, он передал ему это в обратном порядке, желая удержать всецело за собой славу открытия таинственной бухты.

С двумя меньшими судами и сорока воинами из числа храбрейших Солиман отправился с наступлением ночи к маленькому проливу, ведущему в бухту, и столкнулся тут с Фераджи.

От вето он узнал, что Симба и Инкази отправились на остров Муциму, где скрывается Лео, — узнал также и все подробности о потайном ходе к тэмбе Мудимы и тут же решил разом уничтожить врага. Осман должен был взять на себя менее трудную и опасную часть этой задачи, как полагал Солиман, а именно: захватить врасплох Мудиму в его тэмбе; сам же он намеревался отправиться на «Змее» на священный остров и там сделать опасного для всех них Симбу безвредным.

Тридцать своих отборных солдат отдал он в распоряжение Османа; такой военной силы было более чем достаточно, чтобы овладеть застигнутым врасплох тэмбе. Ведь в настоящий момент там не было никого, кроме одних простых негров; Грозный Лев плыл теперь по волнам Танганайки за своим другом и любимцем Лео.

Однако достигнув залива Лувулунгу и пересев на «Змею», Солиман вдруг предался опасениям и сомнениям. Ведь нападение на крепость Мудимы было уже само по себе дело нелегкое и небезопасное, и его особенно удивляло, почему он до сих пор не видит зарева пожара. Ведь пожар тэмбе был бы для него самым очевидным и несомненным доказательством успеха нападения. Но на вершине зубчатой горы было по-прежнему темно и мрачно, и озабоченный все более и более участью своего любимца Солиман отплыл не в сторону острова Муциму, как намеревался, а обратно, к узенькому проливчику, ведущему в тайную бухту, рассчитывая служить здесь прикрытием тыла отважных смельчаков, отправившихся брать приступом неприступную крепость Мудимы.

Когда уже рассвело, к нему прибежало несколько человек из его людей, бывших с Османом, бежавших под впечатлением страшной паники и сообщивших ему печальную весть о том, что Осман первый поднялся наверх, за ним последовал Фераджи. Они рассказали, как с высоты обрушился громадный ствол, убивший наповал Фераджи и Ибрагима и ранивший некоторых других, после чего все бежали.

Солиман был положительно убит этой вестью. Какая страшная участь постигла его любимца? Что случилось с ним? Жив ли он еще? Старик забыл даже свой кровожадный план относительно Лео и Симбы; он рвал на себе волосы в порыве гнева и отчаяния и бессмысленно лавировал взад и вперед перед тихой бухтой.

Но вдруг он вскочил со своего места и воскликнул:

— Что я сетую и колеблюсь? Ясно, что он теперь в руках Мудимы и я могу еще спасти его, если мне самому удастся захватить в плен его единственного сына!

Быть может, он теперь еще сидит там, на острове Муциму! Он приказал поднять паруса, и «Змея» быстро понеслась по голубым волнам озера, направляясь к священному острову.

Тихо и безмолвно было на острове, как и в то утро, когда Симба и Инкази посетили его. Но грубые ловцы невольников приблизились к нему не с подобающим уважением, а с шумом и гамом. Напрасно остерегали их гребцы из Удшидши, напрасно увещевали не гневать всесильного духа озера и отказаться от преследования беглеца, который нашел себе убежище в этом святилище. Солиман первый сошел на берег; за ним гурьбой последовали его люди. Цветущий сад Муциму они затоптали святотатственными ногами, птиц его распугали и громкими криками нарушили царившую здесь тишину и спокойствие. Но, несмотря на то, что эта разбойничья орда обыскала всякий куст и каждый камень, ни беглеца, ни Симбы, ни Инкази не было.

— Их больше нет здесь! Бегство им удалось! — воскликнул, наконец, Солиман, вынужденный сознаться, что все его дальнейшие усилия отыскать их останутся бесплодными.

Мрачный и расстроенный вернулся он обратно в залив Лувулунгу.

Безмолвные и подавленные каким-то тяжелым предчувствием сидели на своих скамьях вадшидши (гребцы). Святотатство Солимана взывало к небу об отомщении, и они опасались, что Муциму грозно подымет свою голову и непременно постарается уничтожить их.