Последний танец Марии Стюарт - Маргарет Джордж

Елизавета поежилась и закрыла книгу. Потом она провела пальцами по щекам, ощущая твердые скулы под туго натянутой кожей.

Елизавета редко чувствовала себя такой одинокой, как теперь, когда ей исполнилось пятьдесят три года. Ее девичество теперь было решенным и неизменным делом. Роберт Дадли, ее милый Робин, граф Лестерский, уже семь лет состоял в повторном браке. В прошлом году она была лишена его общества при дворе, так как он командовал английскими войсками в Нидерландах. Она была разочарована его действиями там, раскрывшими меру его честолюбия. Однако ей не хватало его здесь, в Англии.

Война в Нидерландах была ужасной ошибкой. Запасы казначейства истощались, несмотря на ее бдительность и экономность. Мало-помалу она втягивалась в более обширную религиозную войну на истребление, которой стремилась избежать. Отношения с Испанией становились все более напряженными и грозили скорым началом военных действий. Обстоятельства вынуждали ее выступать в роли главной защитницы протестантской веры.

И наконец, оставалось дело с королевой Шотландии.

Казалось, никто не понимал дилемму Елизаветы, не сознавал, в каком бедственном положении она оказалась. Никто не сочувствовал ее нежеланию казнить свою родственницу, носившую королевский титул. Она была совершенно одна.

«Несмотря на парламент, несмотря на преданных слуг, таких, как Сесил и Уолсингем, несмотря на тысячи верных подданных, заявлявших о готовности умереть за меня, лишь я властна покончить с этим, – подумала она. – Это я должна подписать смертный приговор, и вся тяжесть вины ляжет на меня. В глазах всего мира я одна буду нести ответственность за это.

Это истинное бремя монарха: в конечном счете я должна сама принимать решения и нести ответственность за последствия. До сих пор я могла разделять это бремя с моими советниками и народом; мы были едины во всем. Но хотя сейчас они убеждают меня подписать смертный приговор, решение принадлежит только мне».

Виновна ли Мария? Безусловно. На этот раз не правосудие отправляет ее на плаху; если бы дело ограничивалось правосудием, то ее уже давно бы казнили. Это решение сильно запоздало.

Елизавета развернула миниатюру королевы Шотландии, которую хранила у себя долгие годы. Там была изображена молодая, обворожительная королева, только что вступившая на престол в Шотландии. Из той же обертки она извлекла кольцо с бриллиантом, которое Мария отправила ей по прибытии в Англию, называя его залогом дружеской помощи от английского монарха. Маленькое кольцо сверкало и переливалось в свете свечей. Елизавета повертела его в руке, словно могла заметить что-то пропущенное раньше.

«Это всего лишь игрушка, – подумала она. – Невозможно поверить, что такая мелочь привела к роковым последствиям, что королева может умереть из-за этого кольца».

Может умереть? Многие уже умерли. Это не греза и не игрушка, а настоящее memento mori.

На следующее утро Елизавета облачилась в свои любимые цвета – красно-коричневый и золотой – и надела ожерелье из черного жемчуга, некогда принадлежавшее королеве Шотландии, чтобы весь день помнить о присутствии Марии. Лорды уже давно продали ей это ожерелье, когда Марию впервые попытались лишить трона. Изумительное ожерелье; жемчужины не были по-настоящему черными, но имели глубокий, опалесцирующий пурпурно-серый оттенок и блестели, как виноградины на лозе под поздним осенним солнцем. Мария потеряла так много… Елизавета искусно нанесла грим, имитирующий девичий румянец, и надела лучший парик с самыми густыми и сияющими локонами. Теперь женщина в зеркале являла собой возвышенный вариант бледной худой фигуры вчерашним вечером; теперь Глориана выходила на солнечный свет в полном блеске своего величия.

Приезжал Роберт Дадли, и она хотела выглядеть так, какой всегда была рядом с ним. Время не могло повлиять на их отношения, равно как и его жены или ее фавориты. Летиция Ноллис, Кристофер Хаттон и Уолтер Рэли были лишь дополнением к этой паре – Роберту и Елизавете.

Елизавета ждала в своих личных покоях. Солнечный свет, сочившийся в окна, был тусклым и холодным. Вскоре она услышала звук шагов и поняла, что он уже рядом.

– Роберт! – Она встала, когда он вошел в комнату.

Он стал более грузным, краснолицым и потерял значительную часть волос. Но это не имело значения и даже оставалось незаметным; на самом деле это был не он, а лишь шутливая личина, наподобие маски, искусно прилаженной к лицу. Настоящий Роберт остался неизменным, как и настоящая Елизавета, и они всегда были молодыми и прекрасными.

– Моя королева! – Он упал на колени и поцеловал ее руку. – О теперь я поистине вернулся домой!

– Встаньте, мой дорогой, – сказала она и помогла ему подняться. – Теперь я снова в надежных руках!

Несколько долгих мгновений они стояли и смотрели друг на друга. Потом Елизавета жестом пригласила его сесть и предложила выпить подогретого вина.

– Моя возлюбленная королева, – сказал он. – Боюсь, вы не будете в безопасности то тех пор… до тех пор, пока не сподвигнетесь на то, о чем просят ваши подданные, – неуклюже закончил он.

– Это они прислали вас? – резко спросила она. – Сесил и Уолсингем? Они хотят, чтобы вы убедили меня?

– Нет, это не они, – тихо ответил он. В его карих глазах читалась лишь забота о ней. – Уолсингем лежит больной у себя дома; он потратил все силы на службу вашему величеству и теперь глубоко огорчен и полон опасений. Но он уже сыграл свою роль. Тем не менее парламент собрался и постановил, что вы должны подписать приговор, вынесенный королеве Шотландии.

– Должна? – вскричала она. – Должна? Кто они такие, чтобы указывать мне, что я должна делать? Кто здесь правит, королева или парламент?

– Королева, – быстро ответил он. – Парламент не имеет полномочий привести приговор в исполнение. Если вы не опубликуете его и не поставите свою подпись, он не будет иметь силы. Она останется в живых, пока вы не решите, что ей пора умереть. Все очень просто.

– Я знаю! – отрезала она. – Как вы думаете, почему я так мучаюсь?

– Но ваш королевский гений всегда опирался на полное согласие с желаниями ваших подданных и гармонию с ними, – добавил Роберт. – Вы отражаете их чувства так же, как вода отражает бегущие облака; вместе вы образуете нерушимое целое. Вы говорите, что заключили брак со своим народом, и я лучше других знаю, как справедливы эти слова. Вы стали одной плотью с вашими подданными. Сейчас они считают, что эту угрозу для вас и для них нужно устранить. Если вы будете пренебрегать их желаниями, то покажете, что легкомысленно относитесь к их безопасности и к собственной жизни. Они не забудут и не простят этого.

– О-ох! – Елизавета скрестила руки на животе и согнулась, как будто испытывала сильную боль. Ожерелье с легким стуком прикоснулось к ее рукам. – Я знаю, что вы правы, – наконец сказала она.

– Вы попросили парламент найти другой способ. Они изучили проблему и объявили, что иного способа не существует. Вы обратились к ним с призывом облегчить ваше бремя…

– Нет! Я обратилась к ним, потому что… даже мои враги должны знать, что поступаю по справедливости, чтобы меня никогда не могли обвинить в тирании или поспешных действиях.

Роберт рассмеялся:

– Поспешные действия! Вы определенно не виноваты в этом – нет, никоим образом! Если бы пришлось выбирать символ вашего царствования, вы могли бы выбрать черепаху: мудрая, осторожная, неспешная и миролюбивая.

Елизавета тоже улыбнулась. Она погладила жемчужины, словно взывая к какому-то духу с просьбой выполнить ее желание.

– Надеюсь, к тому же долговечная. – В ее воображении промелькнул образ черепа.

– Нет, если Мария и ее сторонники настоят на своем, – сказал Роберт. – Никто не знает, что может принести завтрашний день.

«Ни ум, ни смелость, ни победа / Не в силах сбить ее со следа».

– Если она переживет вас – а больные люди иногда доживают до глубокой старости, – то может унаследовать ваш трон, – осторожно продолжал он. – Католицизм будет восстановлен, и вся ваша мудрость и искусство компромиссов пойдут прахом. Вы едины со своими подданными, но она будет чужой для тех же людей точно так же, как она была чужой для своего народа в Шотландии. Вы знаете, что там произошло. Избавьте ваш народ от такой возможности.

– Вы помните, Роберт, что я сказала давным-давно? – внезапно спросила она. – Я помазанная королева, и меня никогда не удастся насильно принудить к чему-либо. Однако именно это и происходит сейчас, и поэтому мне так ненавистно мое нынешнее положение!

– Не понимаю, что вы имеете в виду, – озадаченно произнес он.

– Сначала я была вынуждена разрешить допрос под пыткой для Бабингтона и других заговорщиков. Когда их сочли виновными, я была вынуждена казнить их. Я надеялась, что это удовлетворит людей и избавит Марию от смерти, как случилось раньше, после казни Норфолка. Но нет! Они ясно дали понять, что хотят получить голову Марии, а не заговорщиков. Они по-прежнему были недовольны! Они винили ее в обольщении этих несчастных молодых людей. Тогда мне пришлось отдать Марию под суд. Когда ее осудили, я была вынуждена созвать парламент и попытаться умиротворить зарубежные державы. Но как только он собрался, то снова настойчиво потребовал ее казни. Меня ведут шаг за шагом; меня насильно ограничивают!