Браво-Два-Ноль - Энди Макнаб

Я ему не верил.

— Энди, если ты не скажешь то, что мне нужно от тебя узнать, мы просто бросим твоих товарищей умирать. Ты знаешь, что ваш радист у нас в госпитале. Я тебе уже говорил об этом. И теперь ты еще знаешь, что другому твоему товарищу мы перелили две пинты крови. Но сейчас мы бросим их обоих умирать, и во всем будешь виноват ты. Пять человек умрут исключительно из-за твоего упрямства.

— Мы знаем, что ты командир, — нетерпеливо продолжал Голос. — Мы знаем, что ты сержант и командовал этими людьми. Теперь все зависит от тебя. Скажи нам правду, в противном случае мы убьем твоих товарищей. Ты это понимаешь?

— Да, я все понимаю, но я не могу вам помочь, потому что ничего не знаю.

И это была не бравада. Совсем наоборот. Мне просто нужно было время подумать. Иракцы узнали, что я командир, и изменили свою тактику. Теперь от меня зависит, останутся ли в живых мои товарищи, потому что иракцы так и не смогли ничего вытянуть из остальных.

— Что ж, в таком случае мы больше ничем не можем вам помочь. В том, что произойдет, виноват будешь исключительно ты один. Помни об этом. Это ты будешь повинен в смерти своих товарищей.

Меня подхватили и потащили обратно в камеру. Охранники распахнули дверь и швырнули меня в стену. Я растянулся на полу.

— Глупый, глупый, ты глупый! — кричали охранники.

Они оставили меня одного на ночь. Я начал мысленно перебирать все варианты. Насколько я понимал, все мы можем через пару дней отправиться на тот свет. Стэн, судя по тому, как он выглядел, возможно, умрет и раньше. Так что в конечном счете все сводилось к следующему: командир я, и решать мне. Настало время принимать решение.

Я достоверно знал, что в тюрьме нас трое. Мне также приходилось принимать на веру, что еще двое лежат в госпитале. Динджер видел, как Быстроногого несли на носилках, и существовала вероятность, что кто-то еще остался в живых. У меня начинала крепнуть мысль, что подошло время подкинуть следователям какую-нибудь информацию, чтобы они порадовались и в результате оставили бы всех нас в живых.

Я пришел к заключению, что мы продержались достаточно долго. С момента нашего пленения прошло восемь дней, времени достаточно, для того чтобы на ПОБ оценили возможный ущерб. Пришла пора подумать и о себе. Оперативная безопасность нас больше не волнует. Мы продержались достаточно долго. Мы сделали свое дело.

Решение далось мне с трудом. Сейчас не время для чувства гордости, но к нему тоже приходилось прислушиваться.

Итак, что я могу выдать иракцам? Примешивать полк нельзя ни в коем случае, потому что в этом случае станет только хуже. Иракцам наверняка известно, что наши ребята действуют, как одержимые. Они знают это по своему опыту и из средств массовой информации. Они тоже смотрят выпуски Си-эн-эн.

С того самого момента, как я попал в плен, никто еще ни одним словом не обмолвился по поводу полка, следовательно, нет никаких указаний на то, что иракцы подозревают в нас бойцов сил спецназа. И мне хотелось, чтобы так оставалось и дальше. Но что мне выдать? Для иракцев мы группа из восьми человек, обнаруженная в районе магистрали. Мне необходимо придумать что-нибудь такое, что укладывалось бы в эти рамки. Что мы могли делать в тех местах?

Каждый час до меня доносились крики: это метелили Динджера или Стэна, но меня пока не трогали. Дважды охранники заходили в камеру и выкрикивали оскорбления, но меня больше не били.

Когда они зашли ко мне во второй раз, рано утром, я сказал, что хочу увидеться с офицером. Охранники меня не поняли.

— Офицер, — повторил я. — Мне нужно встретиться с офицером.

Похоже, они вообразили, будто я хочу сказать, что я офицер и возмущен отношением к себе. Охранники рассмеялись и, войдя в камеру, попинали меня ногами. Я слышал, как они вытягивались передо мной по стойке «смирно» и с издевкой отдавали мне честь. В конце концов я понял, что этим тупицам мне ничего не удастся объяснить. Оставалось только запастись терпением и ждать.

Днем в камеру заглянул один из охранников, обратившийся ко мне на сносном английском.

— Энди, ты очень глупый. Почему ты не хочешь помочь?

— Но я хочу помочь. Я хочу поговорить с офицером.

— Мы посмотрим.

Час спустя другой охранник, подойдя к двери, крикнул в окошко:

— Что ты хочешь?

— Мне нужно поговорить с офицером. Возможно, у меня есть то, что ему нужно.

— Может быть.

Часа через два-три меня отвели в тот же самый корпус, что и обычно, но в другую комнату. Там было очень холодно. Меня усадили на стул. Я услышал новый голос, который до этого еще не слышал ни разу.

— Энди, что ты хочешь мне сообщить? Почему ты так долго ждал? Зачем ты вел себя глупо, навлекая боль на себя и на своих товарищей? Мы не можем понять, почему ты так себя ведешь.

— Вчера мне сказали, что у вас в госпитале находятся наши люди. Я беспокоюсь за их судьбу — и за нашу тоже. Мне хочется надеяться, что вы будете о них заботиться.

— Разумеется, будем. Что ты думаешь — мы их просто убьем? Не будь наивным. Если ты нам поможешь, все будет замечательно. Мы твердим об этом с самого начала. Так значит, вот почему ты так поступаешь, ради остальных членов своей группы?

— Да, я не хочу, чтобы мои товарищи погибли.

— Энди, можешь о них не беспокоиться. Ты должен сделать это ради себя самого, ради своей семьи. Не беспокойся об остальных бойцах своей группы. Помоги нам, и мы позаботимся о тебе.

— Ну, меня очень заботит судьба тех, кто находится в госпитале. Я не хочу, чтобы они умерли.

— Подумай о себе, Энди. Сделай это ради себя самого. Ну а теперь расскажи, что ты делаешь на территории нашей страны?

— Я являюсь бойцом разведвзвода.

Послышалось оживленное щебетание по-арабски.

— Что такое разведвзвод?

— Взвод, в обязанности которого входит ведение тактической разведки, в том числе и в тылу у неприятеля. Такой взвод входит в состав каждого пехотного батальона. Он осуществляет тактическую разведку для нужд батальона. Нас вертолетом забросили на территорию Ирака, приказали выдвинуться к магистрали и считать количество военных машин, двигающихся в обоих направлениях, и докладывать об этом.

Я не мог знать, купятся ли иракцы на мой рассказ. Теоретически именно такие задачи и приходится выполнять разведвзводу, вот только его никогда не направляют в глубь территории, занятой противником. Однако мои объяснения звучали правдоподобно, а среди иракских офицеров, присутствовавших на допросах, были выпускники военного училища в Сэндхерсте и колледжа Генерального штаба. Оставалось надеяться: они услышат какие-то знакомые слова.

Снова зазвучали голоса по-арабски, я услышал, как кто-то входит и выходит из комнаты.

— Зачем вам понадобилась такая информация?

— Не знаю, нам сообщили только то, что имело непосредственное отношение к нашей задаче. Не сомневаюсь, вам известно, что все приказы начинаются с напоминания: «ознакомить только тех, кому это необходимо». Нам ничего не объяснили, потому что мы простые исполнители.

Послышались голоса одобрения.

— Сколько времени вы намеревались оставаться на территории нашей страны?

Я должен был исходить из предположения, что наше снаряжение попало в руки к иракцам, и те его тщательно исследовали. Если простые солдаты ничего не растащили, оценить ориентировочный срок действия нашей группы было можно по количеству пайков продовольствия.

— Нашей группе предстояло действовать на территории Ирака до четырнадцати суток, — сказал я.

— Какова была численность группы?

И снова определить это было просто по числу брошенных рюкзаков.

— Нас было восемь человек.

— Энди, где вы высадились?

— Если вы снимете с меня повязку и наручники и дадите карту, я смогу вам показать.

Иракцы оживленно заспорили между собой.

— Мы снимем с тебя повязку и наручники, но помни, Энди, мы считаем тебя очень опасным человеком, поэтому если ты сделаешь какую-нибудь глупость, тебя немедленно застрелят. Это понятно, Энди?

— Да, я все понял.

Даже если бы мне захотелось сделать какую-нибудь глупость, у меня все равно не осталось никаких сил. С меня сняли повязку, и я увидел перед собой офицера в оливковой форме. Другой офицер сидел в дальнем левом углу комнаты, в камуфляжной куртке поверх летного комбинезона. Вместо ботинок армейского образца у него на ногах были модные штиблеты, в которых, похоже, щеголяла вся верхушка иракской армии.

Говорил тип в оливковом мундире. Голос его я никогда прежде не слышал, но говорил он на безукоризненном английском. Внешне он напоминал арабскую версию американского комика Ричарда Прайора, с обычными для араба черными волосами, зачесанными назад, и в ладно скроенной, очень чистой, безукоризненно отутюженной форме. Помимо него в комнате было еще трое-четверо офицеров, куривших и пивших чай из маленьких чашек. Но все остальные были в дешевых и плохо выглаженных костюмах.