Екатерина Великая - Анри Труайя

В Царском Селе бесконечные празднества, балы, банкеты, пикники. Празднуют одновременно победы над турками и счастливое обручение. У герцогини здоровье слабое, и она с трудом переносит излишества непрерывных пиров. У нее непорядки с желудком, ее то лихорадит, то бросает в жар. Врач, прикрепленный к ней Фридрихом II, всегда у ее изголовья. Екатерина с юмором относится к беспокойствам новой подруги. Сама-то она никогда не обращала внимания на свои болячки. Пошаливает желудок? Поголодай. Простудилась? Срочно созывай на бал сотни людей, там, в толпе, пропотеешь, болезнь и выйдет. В жаркий день предлагает она герцогине искупаться в пруду вместе с ней и ее фрейлинами. На купальщицах – бумазейные сорочки, на плечах – пелерины, шея и голова прикрыты белыми шарфами. Погрузившись до подбородка, они весело бултыхаются и брызгаются со смехом. Поистине у императрицы и ее прислуги железное здоровье, думает герцогиня. Сама она не выдержит такого испытания, ведь она боится даже теплой воды… Все же она уступает уговорам и после минутного замирания сердца приходит в восторг от этой новой выдумки русских.

С приближением дня свадьбы возникает проблема, удивительно напоминающая Екатерине ее первые шаги при дворе. Как и ее отец, отец Вильгельмины, то бишь Натальи, против смены веры дочерью. Как в свое время Елизавета, православная Екатерина настаивает на этом. Начинаются переговоры. Аргументы жены подействовали на герцога, и он скрепя сердце уступает. Но на церемонии присутствовать не будет.

29 сентября – 10 октября 1773 года празднуется свадьба со всем блеском, какой только возможен. Павел ликует. Мечтая о грядущих светлых днях, Наталья находит утешение от первых девичьих разочарований. Екатерина следит за четой со смешанным чувством надежды и тревоги. Опять существует «старый двор», центром которого стала она, и «молодой двор», где царят веселье и непосредственность, где центр – великая княжна. Сегодняшний день подобен вчерашнему. И даже порой передразнивает его. Екатерина слегка грустит. Герцогиня собирается уезжать со своими двумя дочками. Сын ее, Людовик, поступит на службу в России в чине бригадного генерала. Ему не терпится принять участие в весенней кампании против турок. На Санкт-Петербург падает первый снег.

Глава XVIII

Дидро и Пугачев

Герцогиня Гессен-Дармштадтская, ее дочери и свита, а также Гримм еще в Петербурге, а уже приходит весть о прибытии еще одного выдающегося гостя, пополнившего круг блистательных умов, окружающих Екатерину, – Дени Дидро. После долгих колебаний шестидесятилетний философ, домосед и мерзляк, никогда не выезжавший далее дома мадам д'Эпине в Монморанси, решился наконец поехать в далекую Россию. Он хочет поблагодарить свою благодетельницу и поговорить с ней о финансировании еще одного проекта: новой «Энциклопедии». Это своего рода изложение всех философских идей, как бы дополнение к уже созданному описанию вещей, гигантский философский словарь, охватывающий всю историю человеческого мышления от сотворения мира. Этот поистине смелый замысел пугает его меньше, чем перспектива пересечь пол-Европы, чтобы добраться до страны снегов и насилия, где царит его любимая императрица. Страдая резями в желудке, он опасается русской кухни. Почти так же боится сквозняков. И все же в мае 1773 года пускается в путь. Измученный дорогою, кашляя и харкая, он кое-как добрался до Гааги и остановился там на три месяца, чтобы передохнуть у князя Голицына. Приближается осень, и, несмотря на «колики», он отправляется в Петербург, в сопровождении графа Нарышкина. Забившись в глубь кареты, он надеется добраться до цели прежде, чем наступит зима. Но коляска въезжает в столицу России, когда на город падает снег. Дидро так напуган, что хочет ехать прямо к Фальконе, чтобы хоть у него вдохнуть воздух Франции. А Фальконе встречает его весьма холодно. У него не нашлось комнаты, чтобы приютить земляка, он весь в заботах о своих делах, так что ему не до чужих проблем. Не принятый негостеприимным скульптором, Дидро соглашается воспользоваться гостеприимством Нарышкина. Утром он просыпается от колокольного звона и грохота артиллерийского салюта: празднуют женитьбу великого князя Павла и принцессы Вильгельмины, ставшей Натальей. Две недели длятся празднества после церемонии бракосочетания. Дидро безучастен к этой веселой суматохе, он едет с визитом к императрице. Его черная одежда скандально контрастирует с яркими нарядами придворных. Екатерина принимает его с почтением и взволнованной радостью. Он покорен простотой государыни. Она принимает его каждый день в своем рабочем кабинете, где они «беседуют часок». Этот «часок» порою длится до обеда. Полностью раскрепощенный, Дидро болтает, взвизгивая, жестикулирует, а императрица хохочет от его фамильярной пылкости. Как пишет Гримм, «он берет ее за руки, трясет их, стучит кулаком по столу, как будто он в синагоге на улице Руаяль».[95] А Екатерина в письме г-же Жофрен пишет, что она всегда старается сесть так, чтобы между нею и собеседником оказывался стол, иначе после бесед с ним у нее оставались «синяки на ногах».

В пылу спора он может сорвать с головы парик и швырнуть его на пол. Царица поднимает его и возвращает хозяину со снисходительной улыбкой. Он кричит «Спасибо», сует пучок волос в карман и продолжает горячую речь. Прежде всего он хочет изложить свою точку зрения на воспитание цесаревича Павла. Пройдя своего рода стажировку государственной службы в разных учреждениях, юноша должен объехать всю Россию в сопровождении геологов, юристов, экономистов, чтобы лучше познать свою страну. Затем он посетит Германию, Англию, Италию и Францию.

Если бы Дидро ограничился этими мудрыми пожеланиями, Екатерина была бы в восторге. Но он считает себя советником не только в воспитании. Он хочет учить императрицу, как лучше править народом. Ведь он – проповедник либеральной философии, не так ли? Войдя в роль, он предлагает Ее величеству ответить на вопросник из 88 пунктов, где спрашивается о количестве дегтя, поставляемого каждой губернией, об организации обучения ветеринаров, о количестве евреев, проживающих в империи, об отношениях между «хозяевами и рабами». Екатерина обиженно говорит, что в России нет «рабов», а есть крестьяне, закрепленные за землей. Она уверяет, что крепостные духом своим независимы, хотя телом и испытывают принуждение. Странный эвфемизм! Неужели она думает, что, делая дар фавориту в виде тысячи мужиков, она превращает их в свободных людей? Дидро ей возражает, называет ее «милая моя», цитирует греков и римлян, торопит произвести государственные реформы, пока не поздно. Притом он соглашается, что бывают «добрые деспоты», но «если один за другим придут к власти два-три добрых деспота, народ забудет о важности оппозиции и свободного волеизъявления». Она пожимает плечами. Ее милый философ явно лишен всякого представления о русской реальности. «Дорогой господин Дидро, – говорит она ему, – я с огромным удовольствием выслушала все, что подсказывал вам ваш блестящий ум; но с вашими великими принципами, которые мне очень понятны, можно написать прекрасные книги и натворить дурных дел. В ваших планах реформ вы забываете разницу в наших положениях: вы работаете над бумагой, которая все стерпит, она такая гладкая, гибкая, не оказывает никакого сопротивления вашему воображению, а я, бедная императрица, должна работать над шкурой человеческой, а она очень и очень способна чувствовать и возмущаться». А он все продолжает давать советы, нужные и ненужные: об учебных программах в школах, о выборе пьес для исполнения учениками и даже о внешней политике правительства. Когда Дюран де Дистроф попросил его повлиять на императрицу, чтобы заставить ее заключить мир с Турцией и пойти на сближение с Францией, она прямо заявила дипломату, что находит Дидро слишком старым и слишком младенцем для роли посредника, «ему можно дать, с одной стороны, сто лет, а с другой – десять». А когда Дидро начал декламировать против придворных, чья лесть достойна худших пыток ада, она прерывает его неожиданным вопросом: «Не можете ли вы сказать, что говорят в Париже о смерти моего мужа?» Растерявшись, Дидро пытается сменить тему разговора, но она вновь его прерывает: «Мне кажется, вы вступили на путь если не ада, то уж чистилища наверняка».