Чужая луна - Игорь Болгарин

Дзюндзя встрепенулся:

— А нам так сказали, будто вы рассейский посол.

— Правду сказали. Я посол той России, которой уже нет. Сочувствую вам. Но вовсе не по поводу трудностей вашего отъезда на Родину. Это в конечном счете как-то образуется. Но в той России, куда вы намерены отправиться, вас вряд ли встретят хлебом-солью. Я вас не запугиваю. Это всего лишь мое предположение, потому что уже давно не имею почти никаких сведений оттуда. Весьма сожалею, но ничем вам помочь не могу. Сам сижу на чемоданах, изо дня на день сдам этот почетный пост другому. Вероятно, большевику, комиссару. Приходите сюда несколько позже, через неделю, быть может, чуть позже. К тому времени все прояснится и, надеюсь, новый посол вам поможет.

Нератов встал из-за стола, давая понять, что ничего нового он им больше не скажет.

— Столько ждать? — возмутился за всех своих товарищей Дзюндзя.

— Может, быстрее. Не знаю. Меня с недавних пор уже никто ни о чем не ставит в известность, — беспомощно развел руками Нератов.

— Так чего ж мы тогда… — продолжил возмущаться Дзюндзя, но вдруг осекся. До него дошел смысл сказанного Нератовым: он уже не посол и в силу этого не может оказать им никакой помощи. У него, как и у них, нет никакой власти. И сколько ни стучи кулаком, ни кричи и не требуй — ничего не добьешься. И тогда Дзюндзя сменил тон и сочувственно спросил:

— Так, може, того… шо-то присоветуете?

— Думаю, вам следует обратиться к генералу Врангелю. У него вся полнота власти, касающаяся русских граждан. Все равно, так или иначе, но решать ваше дело будет только он.

Делегаты неторопливо направились к двери.

— Весьма сожалею, — вслед им вновь повторил Нератов. Какой смысл вложил он в эти слова, никто из них не понял.

Потом они всей гурьбой направились к штабу армии, уселись на ступенях у входа. Делегаты во главе с Дзюндзей, в сопровождении караульного начальника, отправились на переговоры к Главнокомандующему. Но уже через пару минут они вновь вышли на крыльцо.

Все сидящие на ступенях и просто на земле, направили на них вопрошающие взоры.

— Не прийняв! — недоуменно пожал плечами Дзюндзя. — Обозвав дезентирами, раскрычався и чуть не того… не дав по шее.

Толпа ахнула.

— Не, не самолично, конечно, — поправился Дзюндзя. — У нього под дверями такие мордовороты сыдять…

— Ну, и шо ж теперь? — спросил кто-то из толпы. — Може, есть хто, который над им?

— Вроде главнее нету.

— Може, усем обчеством зайдем? Побоится прогнать?

— Бесполезно, — сказал Дзюндзя. Он тоже опустился на ступеньку лестницы и досадливо закурил. — Надо какось с другого конца до энтого дела подойтить.

— Если шо-то знаешь, говори!

— Шо я думаю? — щуря глаза от едкого турецкого самосада, многозначительно сказал Дзюндзя. — Не может такого быть, шоб над ним не было начальствия. Той же султан, он над усеми генералами начальник.

— Над турецкими, это понятно. А над нашими?

— Французы, — подсказал стоящий в двери начальник караула.

— А шо, точно! — обрадовался такой подсказке Дзюндзя. — Мне мой однокорытник рассказывав — он тут одно время часовым при штабе состояв. Так шо он углядев? Наш часто до французов ездив, а они до нього — не шибко. Усе больше он. От и думайте, хто из них главнее?

— Ну, так пошли до французов! — загудела толпа.

— Теперь, раз уж засветились, надоть до конца.

— Ага! «Дезентиры!». Теперича, в случай чего, враз под корень сведуть!

— А франузы тут при чем?

— Раз они начальствие, пущай разбираются!

И они всем скопом двинулись на набережную, в резиденцию Верховного комиссара Франции в Константинополе.

Верховному комиссару Пеллё доложили, что его хотят видеть русские, должно быть, беженцы. Среди них много отставленных от армии солдат.

— Что они хотят? — спросил комиссар.

— Вы знаете этих русских. Когда их много, и они все вместе кричат, разве можно что-то понять! — сказал адъютант, довольно сносно знающий русский язык.

— Ну, хорошо! Выберите двух-трех самых спокойных, пусть расскажут, что им нужно.

Молодой, высокий, стройный, одетый во все цветное и от этого похожий на породистого петуха, адъютант вышел к ожидающим. С утра толпа увеличилась едва ли не вдвое.

— Ты, ты и ты! — выбрал он троих. — Проходите!

— Не пойдем! — сказали они.

— Почему?

Сквозь толпу протиснулся Дзюндзя:

— Без меня не пойдуть.

— Почему? — совсем растерялся адъютант.

— Языка не знають.

— А ты знаешь?

— Тоже не знаю.

— Так в чем дело?

— В том, шо оны… как бы энто вам объясныть? У их неважный характер. Их можно уговорить. А меня нельзя.

— Ну, проходи и ты.

И они пошли вслед за адъютантом.

Комиссар вышел им навстречу, усадил в кресла, ласково спросил:

— Ну, рассказывайте, что у вас за дела? С чем пришли?

Дзюндзя вновь повторил то, что уже рассказывал Нератову, а затем пожаловался на Врангеля. Он не только не стал с ними разговаривать, но даже едва не выгнал их взашей.

— Я понимаю вас, — сочувственно сказал комиссар. — Весна. День год кормит. Так, кажется, у вас говорят? У меня родители тоже фермеры, я знаю ваш крестьянский труд.

— Мы не крестьяне. То есть среди нас есть и крестьяне. Но мало, — сказал крепенький бородатый мужичок в очках, отобранный адъютантом — Я, для примера, до войны выучился, маркшейдером на шахтах работал. Оттудова, с Донбассу, когда немец на нас попер, меня и мобилизовали.

— Я хорошо понимаю шахтеров, — снова посочувствовал комиссар. — Тяжелый труд! У меня родной брат всю жизнь в шахте проработал. В Эльзасе. Вы что-нибудь слышали об Эльзасе?

— Нам бы лучшее шо-нибудь про Рассею услыхать! — Дзюндзя почувствовал, что грамотный шахтер несколько отодвинул его от переговоров о главном и испугался, что комиссар начнет им долго рассказывать о тяжелом труде шахтеров в Эльзасе. Их же интересовало совсем другое: — Як там теперь? Стреляють, чи нет? Якое до нашего брата — белого солдата — при Советах отношение? Ходять слухи, шо полную амнистию объявили. Листовки прислали. А от як обстоить на самом деле? Може, шо присоветуете?

— Да-да, понимаю вас. У Франции нормализуются отношения с Советской Россией. Мое правительство обязалось возвращать на Родину всех русских беженцев, независимо от того, воевали они или нет.

— Хотелось бы знать, як нас там примуть? Може, сразу до стенки? — спросил еще один из тех трех, отобранных адъютатом, совершенно лысый.

— Вы в чем-то провинились?

— А то вже не важно, шо я про сэбэ думаю. Важно, як оны про мэнэ решать, — обстоятельно ответил лысый.

— Не надо ничего бояться, — сказал комиссар. — Я подтверждаю, действительно объявлена амнистия. И вы все подпадаете под нее. Естественно, определенные беседы с вами будут проведены.

— В том собака и зарыта, — сказал маркшейдер.

— Обычная процедура. Так поступает любое государство.

— Речи-то у вас сладки. А як все на самом деле будет? — спросил Дзюндзя.

— По моим сведениям, после окончания войны никаких притеснений на бывших своих противников советские власти не оказывают. Так что можете смело возвращаться.

— Ну, а як это сделать практически?

— Объясняю. В ближайшие дни в Советскую Россию отправится турецкий пароход «Решид-Паша». С турецкими властями все согласовано. Составьте список желающих уехать домой. Мы всячески вам поспособствуем.

— С турками, энто понятно. А ну, если Врангель рогами упрется?

— И с Врангелем все улажу, — пообещал комиссар.

— Ну, шо ж! Спасибо вам на добром слове, — поблагодарил комиссара Дзюндзя.

— А вам: счастливого пути! — и комиссар каждому из делегатов пожал руку.

Они вышли на улицу, где их с нетерпением ждали товарищи.

— Ну, шо? — спросили из толпы.

— Благословыв.

— Ну, а если Врангель не согласится. Он с фанаберией.

— Пообещав, шо договорятся. Оны — из одной конторы. Як говорится: ворон ворону глаз не выклюет.

Под вечер того же дня комиссар пригласил к себе Врангеля. Пеллё был настроен решительно. После выговора, полученного им из Франции о его безделье, ему хотелось как можно быстрее отправить в Советскую Россию хотя бы один корабль с реэмигрантами, чтобы показать французскому правительству, что он здесь, в Константинополе, не зря ест казенный хлеб.

— Сегодня у меня была делегация ваших русских, которые изъявили желание вернуться на Родину.

— Я их не принял, — сообщил комиссару Врангель. — Это в большинстве своем дезертиры, которые подлежат военно-полевому суду.

— Хочу напомнить вам, генерал, что война кончилась, и вы — не в России, где были вольны поступать так, как вам захочется. Здесь же все — и гражданские, и военные лица — находятся под протекцией моей республики, — и затем добавил. — Я пообещал им свое содействие. Надеюсь, вы не станете этому препятствовать.