Чарльз Мэнсон: подлинная история жизни, рассказанная им самим - Нуэль Эммонс

Прошла пара дней, а полиция так и не появилась — мое неусыпное наблюдение за дорогами ослабло. До отъезда с ранчо предстояло еще много что устроить и наворовать, я лично следил за этим. И когда я уже почти полностью расслабился по поводу висевших на мне убийств, нас поймали. Вот это была облава, скажу я вам! Аль Капоне, Красавчик Флойд, Ма Баркер и Крипи Карпис не получили и половины внимания и усилий, с какими управление шерифа Лос-Анджелеса набросилось на нас.

Нас арестовали рано утром спустя неделю или дней десять после убийств, совершенных за те две ночи. Накануне у нас была вечеринка, продлившаяся часов до двух-трех утра. Казалось, я только-только закрыл глаза, и вдруг началась такая суматоха, которая подняла бы и мертвого из гроба. Заревели двигатели вертолета, двери вышибли, раздались крики: «Всем оставаться на местах! Руки вверх! Не двигаться! Вот так, выходите наружу!» Я и подумать толком не успел, как инстинкт самосохранения заставил меня действовать. Не тратя времени на то, чтобы позвать Стефани с собой, я схватил свою одежду и выскользнул через заднюю дверь. Прожекторы вертолета освещали территорию ранчо как на футбольном поле — бежать по открытой местности не имело смысла. Я нырнул под крыльцо и забился как можно дальше, чтобы скрыться из вида. Лежа в грязи под крыльцом, я влез в свою одежду. Из своего укрытия я мог видеть лишь ноги в ботинках. Из-за исходившего от вертолета шума я не мог разобрать ни единого слова, только крики: «Стоп! Стоять на месте! Эй, Джордж, возьми тех двоих! Замри!» Казалось, будто к нам на ранчо стянули всех полицейских Лос-Анджелеса. Ноги перед моими глазами ходили во всех направлениях, пока копы выгоняли ребят из построек. Этим ублюдкам были известны даже наши укромные местечки вне построек. Кто-то снабдил их информацией обо всех наших привычках. На нас донесли.

Я догадался, как все было: копам влетело за эти убийства, и они бросились ловить убийц со всей силой. Мой мир словно разваливался на куски у меня на глазах. Я таился под крыльцом минут пятнадцать — двадцать и уже начал надеяться, что мне удастся уйти, но стоило мне подумать о спасении, как какая-то сволочь в высоких ботинках и обычной солдатской одежде посветила вниз. «Так, эй ты, вылезай оттуда!» — закричали мне. В дополнение к этому приказанию двое парней с винтовками бросились на землю, словно заправские солдаты в бою.

Когда я оказался в пределах досягаемости, они схватили меня за руки и тащили до конца, рывком поставив потом на ноги. «Вот он! Здесь Мэнсон. Он гуру у этого сборища хиппи», — ликовали мои поимщики. Защелкнув наручники у меня за спиной, они дотолкали и допинали меня до места, где стояли остальные арестованные. Ни о чем не подозревавшие ребята смеялись и сдались в руки полиции без особой тревоги. Зато лица участников убийств были вполне серьезны. Текс уехал в пустыню на ранчо Баркер и избежал ареста.

Копы отрывались не на шутку. С оружием на взводе они бахвалились своими трофеями и задержанными. Они перерыли наше жилье снизу доверху, разнесли все в клочья и разметали вокруг, словно только и делали, что занимались сносом. Когда после их обыска и разгрома на месте построек остались одни руины, копы стали фотографировать дело своих рук — бардак и развалины. Их враждебность оставила свои отметины на некоторых из нас. Но хотя на пленку не попал ни один взмах дубинки или пинок тяжелым ботинком, фотографии нам аукнулись. Впоследствии какие-то из этих снимков были опубликованы, из чего был сделан вывод, что мы всегда жили в таком свинарнике и сами устроили беспорядок. Полицейские конфисковали все ценное, что смогли найти: что-то было взято в качестве улик, другое — для себя. Я наблюдал за ними, и каждое их действие заставляло меня внутренне кипеть от злости, но в то же время я думал: «Какая теперь разница, я не буду здесь больше жить и пользоваться этими вещами. Так что вперед, гады. Вы делаете историю, но давайте переждем миг вашего триумфа и перейдем к обвинениям».

Когда полицейские наконец соизволили зачитать нам наши права и предъявить обвинение — автомобильная кража! — я чуть не расхохотался им в лицо. Я ушам своим не верил. Мы с Кэти переглянулись, улыбнувшись друг другу с облегчением. Если бы не наручники, мы бы крепко обнялись и, может, даже станцевали от счастья.

Поскольку об убийствах не было сказано ни слова, все мелкие обвинения, вываленные на нас полицейскими, ничего не значили, и все происходящее стало выглядеть чертовски забавно. Здесь находилась, по меньшей мере, сотня копов, разряженных так, словно они, как какие-нибудь коммандос, отправились на важное задание и собирались стрелять на поражение или погибнуть при задержании двадцати пяти молодых людей, обвиняемых в угоне машины. Кое-кто из нас смеялся и горланил песни всю дорогу, пока нас везли в полицейский участок Малибу. Если вообще можно получить удовольствие от ареста, то я его получил, но сильнее я обрадовался два дня спустя, когда с нас были вынуждены снять все обвинения из-за недействительного ордера на обыск. Я ощутил себя неким богом, который не может ошибаться. Новые доказательства своей неуязвимости я получил через пару дней.

Мы со Стефани вернулись в старые хижины преступников. Мы как раз отдыхали после двухчасового секса, как к нам пожаловали двое копов с пистолетами в руках. Наша одежда лежала на полу. Пошарив по моим карманам, полицейские нашли наполовину скуренную закрутку и обвинили меня в незаконном владении, а Стефани — в непристойном поведении, потому что у нее была голая грудь. Нас отвезли в Ма-либу и посадили под замок.

Я перетрусил; должно быть, кто-то с ранчо настучал на меня. Едва ли копы знали про те хижины и уж подавно ведать не ведали о том, что я был в одной из них. А когда мы со Стефани собирались туда, мы не курили траву, и я абсолютно уверен, что никакого косяка у меня с собой не было. Когда в полицейской лаборатории проверили закрутку, то оказалось, что это была даже не трава, так что кто бы ни пытался подставить меня, у него ничего не вышло. Нас выпустили. Со Стефани тоже сняли обвинение, потому что полицейские не смогли найти статью, запрещавшую находиться с обнаженной грудью в помещении. Я выходил из полицейского участка с таким ощущением, что меня никогда ни в чем не уличат и ничто мне не пришьют. Меня прямо распирало от этого, но стукача нужно было все-таки найти и избавиться от него.

Прочесав наши ряды как следует, я понял, что кто бы ни оказался доносчиком, он не знал о том дерьме, в которое мы вляпались. Вообще я не допускал мысли о том, что копов мог вызвать один из ребят. Это был кто-то из работников ранчо. Хуан Флинн участвовал во всех наших забавах. Джон Шварц наслаждался всеми дополнительными льготами, перепадавшими ему. Тогда я подумал о Шорти Ши. Этот несостоявшийся киноактер все дожидался, когда ему выпадет шанс стать вторым Хопалонгом Кэссиди. Сначала мы ему вроде бы понравились, но в последние месяцы он с нами часто ссорился. Старик Джордж подумывал продать ранчо, вот Шорти и лизал задницу возможным покупателям. Как-то раз я уже с ним поспорил насчет того, сколько мы с ребятами еще будем оставаться на ранчо. «Когда здесь появятся новые владельцы, — сообщил мне Шорти, — для тебя, Чарли, будет все кончено. Они уже сказали мне, что не хотят видеть здесь тебя и твою банду». Тогда я ему ответил: «Знаешь что, Шорти, у тебя нет ордера, чтобы строить перед нами полицейского. А если ты продолжишь в том же духе, то пожалеешь, что не занялся своими делами, вместо того чтобы совать свой нос куда не следует». Отойдя от меня на несколько шагов, Шорти сказал: «Мы еще посмотрим, Чарли. Это кому-то из ребят ты можешь говорить, что делать, но только не мне. Я знаю, как с тобой справиться».