Анж Питу - Александр Дюма

В ответ все прикладывали руку к сердцу, потом к шпаге.

Королева благодарно улыбалась.

Жильбер выходил одним из последних.

– Сударь, – сказала ему королева, – это вы посоветовали королю ехать; это вы уговорили его, несмотря на мои мольбы; подумайте, сударь, какую вы взяли на себя ответственность перед супругой и матерью!

– Я знаю, ваше величество, – спокойно ответил Жильбер.

– И вы вернете мне короля целым и невредимым, сударь? – торжественно спросила королева.

– Да, ваше величество.

– Вы отвечаете за него головой! Жильбер поклонился.

– Помните! Головой! – повторила Мария-Антуанетта с угрозой и беспощадностью самовластной правительницы.

– Да-да, головой, – сказал доктор с поклоном, – да, ваше величество, и грош цена была бы этому залогу, если бы я полагал, что король в опасности, но я убежден, что нынче я веду его величество к победе.

– Я хочу получать вести каждый час, – добавила королева.

– Вы будете их получать, клянусь.

– Теперь идите, сударь, я слышу барабанный бой; король отправляется в путь.

Жильбер поклонился и, спустившись по парадной лестнице, оказался лицом к лицу с адъютантом, который разыскивал его по поручению короля.

Его посадили в карету г-на де Бово, церемониймейстера, – покуда он не проявил себя, его не желали сажать ни в одну из королевских карет.

Жильбер улыбнулся, оказавшись в одиночестве в этой украшенной гербом карете и видя, как г-н де Бово гарцует возле дверцы королевской кареты.

Затем он подумал, как это забавно, что он едет вот так запросто в карете с гербом.

Он еще терзался сомнениями, когда услышал, о чем говорят солдаты Национальной гвардии, обступившие карету; с любопытством заглядывая в окошко, они шептали:

– Ах, вон там – князь де Бово!

– Да нет, – отвечал другой голос, – ты ошибаешься.

– Это князь, – видишь, на карете герб.

– Герб, герб… Говорю тебе, это еще ничего не значит. Черт побери! Подумаешь, герб, ну и что?

– Как что! Раз на карете герб господина де Бово, значит в ней господин де Бово.

– Господин де Бово патриот? – спросил женский голос.

– Гм! – произнес солдат Национальной гвардии. Жильбер снова улыбнулся.

– Да я же толкую тебе, – возразил первый спорщик, – что это не князь; князь толстый, а этот худой; князь в мундире командира охраны, а этот в черном сюртуке, это управляющий.

Недовольный ропот достиг ушей Жильбера, приниженного этим не очень лестным званием.

– Ну нет! – вскричал грубый голос, заставивший Жильбера вздрогнуть, голос человека, который локтями и кулаками прокладывал себе дорогу к карете. – Нет, это и не господин Бово и не управляющий, это храбрый и прославленный патриот, можно сказать, самый прославленный из всех патриотов. Ну, господин Жильбер, какого черта вы делаете в княжеской карете?

– Смотри-ка, да это никак папаша Бийо, – воскликнул доктор.

– Тысяча чертей! Уж я постарался не упустить случай, – ответил фермер.

– А Питу? – спросил Жильбер.

– О, он тут, поблизости. Эй, Питу! Скорей сюда! В ответ на это приглашение Питу, энергично работая плечами, протиснулся прямо к Бийо и с восхищением подошел поприветствовать Жильбера.

– Добрый день, господин Жильбер, – сказал он.

– Добрый день, Питу, добрый день, друг мой.

– Жильбер! Жильбер! Кто это? – спрашивали в толпе.

«Вот что значит слава! – думал доктор. – Одно дело – известность в Виллер-Котре, а другое – в Париже;

Да здравствует популярность!»

Он вышел из кареты, которая ехала очень медленно, и, опершись на руку Бийо, продолжал свой путь пешком.

Он в немногих словах поведал фермеру о своем посещении Версаля, о благих намерениях короля и королевской семьи. Он за несколько минут так расхвалил королевскую власть этой кучке людей, что, простодушные и очарованные, эти славные ребята, еще охотно доверяющие хорошим впечатлениям, долго кричали «Да здравствует король», и крик этот, подхваченный теми, кто шел впереди, достиг королевских ушей.

– Я хочу видеть короля, – сказал взволнованный Бийо, – я должен увидеть его вблизи. Я ради этого шел. Я хочу посмотреть, какое у него лицо. Честного человека сразу видно. Давайте подойдем поближе, подойдем, господин Жильбер, ладно?

– Подождите, это будет нетрудно, – отвечал Жильбер, – я вижу адъютанта господина де Бово, он кого-то ищет в нашей стороне.

И правда, всадник, осторожно прокладывая себе путь среди усталых, но радостных пеших путников, пытался подъехать к карете г-на де Бово.

Жильбер окликнул его:

– Не доктора ли Жильбера вы ищете, сударь?

– Его самого, – ответил адъютант.

– Я к вашим услугам.

– Хорошо! Господин де Бово прислал за вами от имени короля.

Услышав эти слова, Бийо раскрыл глаза, а толпа расступилась; Жильбер, а вслед за ним Бийо и Питу устремились за всадником, который повторял:

– Пропустите, господа, пропустите, именем короля! Посторонитесь!

Глава 37.

ПУТЕШЕСТВИЕ

Жильбер, Бийо и Питу неотступно следовали за адъютантом г-на де Бово, с трудом продираясь сквозь толпу, и наконец приблизились к карете короля, который в сопровождении г-н д'Эстена и де Виллекье медленно продвигался вперед среди скопища людей.

Их глазам предстало зрелище занимательное, неслыханное, необычное, ибо такого еще не бывало. Все эти солдаты Национальной гвардии – крестьяне, неожиданно ставшие воинами, приветствовали короля радостными криками, благословляли его правление, старались попасться ему на глаза и вместо того, чтобы вернуться домой, оставались в толпе, сопровождающей короля.

Почему? Кто знает; наверно, то было безотчетное побуждение. Они уже видели и хотели вновь увидеть любимого монарха.

Ибо следует заметить, что в ту эпоху французы глубоко чтили Людовика XVI и воздвигли бы ему алтари, если бы г-н де Вольтер не внушил французам презрение к алтарям.

Итак, Людовик XVI не имел алтаря единственно оттого, что вольнодумцы слишком уважали его, чтобы подвергнуть такому унижению.

Людовик XVI увидел Жильбера, опирающегося на руку Бийо, следом за ними поспешал Питу, по-прежнему вооруженный огромной саблей.

– Ах, доктор, какая прекрасная погода и какой прекрасный народ!

– Вот видите, ваш; величество, – ответил Жильбер, затем, наклонившись к королю, добавил:

– Что я обещал вашему величеству?

– Да, сударь, да, и вы сдержали слово.

Король снова поднял голову и громко сказал:

– Как ни медленно мы едем, мне кажется, это все же слишком быстро для такого величественного зрелища.

– Ваше величество, – возразил г-н де Бово, – вы делаете одну треть мили в час. Трудно ехать медленнее.

И правда, лошади останавливались поминутно; звучали торжественные речи, раздавались приветственные возгласы; солдаты Национальной гвардии братались – слово это только что было найдено – с солдатами личной охраны его величества.

«Вот ведь как, – размышлял Жильбер, который философски созерцал это занятное зрелище, – раз они теперь братаются, значит, прежде они были врагами?»

– Послушайте, господин Жильбер, – сказал Бийо вполголоса, – я изрядно поглядел на короля, изрядно его послушал. Ну что ж, мое мнение таково: король славный малый!

И восторг, который одушевлял Бийо, заставил его произнести последние слова так, что их услышал король и его свита.

Свита начала смеяться.

Король улыбнулся, потом одобрительно кивнул головой:

– Вот эта похвала мне по душе. Слова эти прозвучали достаточно громко, чтобы Бийо их услышал.

– Вы правы, ваше величество, я не бросаюсь похвалами направо и налево, – сказал Бийо, на равных вступая в беседу с королем, как Мишо с Генрихом IV.

– Это мне тем более лестно, – промолвил король в большом замешательстве, не зная как быть, чтобы не уронить свое королевское достоинство и при этом проявить учтивость, как подобает достойному патриоту.

Увы! Бедный государь еще не привык называть себя королем французов. Он все еще почитал себя королем Франции.

Ликующему Бийо было невдомек, что Людовик, с философской точки зрения, отрекся от титула короля и принял звание человека; Бийо, чувствовавший, как близок их разговор простодушному деревенскому языку, гордился, что понимает короля и король понимает его.

Начиная с этого мгновения Бийо воодушевлялся все больше и больше. Он, как сказано у Вергилия, «пил из черт» короля долгую любовь к конституционной монархии и сообщал ее Питу, а тот, переполненный своей собственной любовью и избытком любви Бийо, изливал свои чувства вначале громкими, затем пронзительными, затем невнятными криками:

– Да здравствует король! Да здравствует отец народа!

Эти перемены в голосе Питу объяснялись тем, что он хрипнул.

Питу совершенно охрип, когда процессия дошла до Пуэн-дю-Жур, где господин Лафайет верхом на знаменитом белом скакуне сдерживал не привыкшие к дисциплине, бурлящие когорты Национальной гвардии, е пяти часов утра ожидающие приезда короля.