«Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 1 - Александр Мартынов

Однако в этом романтическом объединении «левой» и «правой» стороны имелось некоторое неприятное для местной власти опасение: дама, столь неразборчивая в своих романах, бывала в самых правых кругах и в семьях жандармских офицеров. Она невольно могла слышать разговоры на темы, «не подлежащие оглашению». Могла она услышать кое-что и о Топуридзе и могла, конечно, передать ему то, что было направлено против него. Она могла многое узнавать от своего мужа и так или иначе доводить до сведения Топуридзе то, что укрывалось в глубинах канцелярий губернской администрации. Мне уже не раз в то время приходилось убеждаться в том, что до сведения подпольных революционных кругов доходит то, что не должно было до них доходить.

Дама, таким образом, могла оказаться в числе сознательных или бессознательных проводников информации. Я понимал, что роман надо расстроить. Формальных поводов у меня к вмешательству не было. В разговоре с губернатором я рассказал ему всё, что знал, так как муж романтической дамы нередко выполнял весьма конфиденциальные поручения. Губернатор встревожился и решил было пойти на крутые меры.

Я предложил другой план, имея в виду прежде всего цель обезвредить Топуридзе. Я предложил произвести обыск в квартире, где происходили свидания Топуридзе с дамой в самый час свидания, надеясь на то, что Топуридзе, защищая честь дамы своего сердца, так или иначе будет вынужден пойти на компромисс с властью. Губернатор согласился и поручил мне действовать по соглашению с начальником губернского жандармского управления. Со времени моего приезда в Саратов это был уже третий по счёту начальник управления, а именно полковник Семигановский, с которым я служил ранее в Петербургском губернском жандармском управлении, где мы оба на равных основаниях, как офицеры резерва, производили дознания по делам о государственных преступлениях. Отношения мои с Семигановским были тогда прекрасные. Полковник был к тому же хорошим знакомым упоминаемой чиновничьей пары; он был донельзя поражён и несколько сконфужен открывшимися обстоятельствами.

Я предложил произвести обыск в известном мне домике в нужный момент и силами одной жандармской полиции. Этим достигалась конспирация и устранялась возможность огласки события. Обыск должен был быть произведён в порядке положения о государственной охране.

Всё было выполнено, как я предложил, и захваченную «на месте преступления» незадачливую пару к десяти часам вечера доставили прямо в кабинет полковника Семигановского, который и имел с каждым по очереди длительное объяснение, затянувшееся далеко за полночь!

Полковник Семигановский поступил как нельзя более по-джентльменски, взяв с обоих слово прекратить столь неудобный роман, а с Топуридзе, кроме того, слово прекратить подпольную деятельность, в награду за что уничтожил протокол обыска и дал обещание не разглашать происшедшего. Топуридзе был избавлен от неприятных объяснений с супругом, а мы избавились от Топуридзе, который вскоре исчез с политического горизонта Саратова. Романтическая же дама стала затем избегать жандармского общества.

Хотя в течение первой половины 1907 года мне не пришлось производить какой-нибудь выдающейся ликвидации, тем не менее деятельность моего охранного отделения была очень успешна. Я продолжал с неослабевающей энергией ликвидировать всё появлявшиеся подпольные группировки, и за это время я положительно каждую неделю ликвидировал то одно, то другое революционное начинание.

Насколько я помню, именно в апреле того же года последовала перемена начальника Саратовского губернского жандармского управления. Полковник Померанцев был переведён в Одесское жандармское управление, а на его место в Саратов совершенно, казалось бы, неожиданным образом попал некий жандармский полковник, князь Ми[кела]дзе. Назначение это было чрезвычайно типично для порядков, царивших в нашем Корпусе жандармов, и на нём стоит остановиться несколько подробнее.

В описываемое время Корпусом жандармов командовал, уже не помню какой по счёту, генерал барон Таубе. Генерал этот представлял редкий экземпляр самодура, всю свою энергию употреблял на борьбу с Департаментом полиции и был на ножах с директором Департамента, в особенности с М.И. Трусевичем. Паны дерутся, а у хлопцев чубы трещат! По упрощённой схеме генерала Таубе все офицеры Корпуса жандармов, находившиеся под руководством Департамента полиции, были ему неугодны, и любимцами штаба Отдельного корпуса жандармов были офицеры, служившие на железной дороге. Если, например, Департамент полиции выступал с представлением командиру Корпуса жандармов о том или ином награждении офицера или назначении его на какую-нибудь должность, то эти представления или отклонялись под каким-нибудь предлогом, или просто не исполнялись, а на освободившуюся вакансию штаб Корпуса назначал своего кандидата.

Зимой 1907 года, насколько я помню, в декабре месяце, я получил телеграмму от М.И. Трусевича, в которой он любезно извещал меня, что я, по его представлению, получу к 1 января 1908 года чин подполковника «за отличие»! Я, конечно, ответил письмом с благодарностями, но тогда произведён в чин подполковника я не был. Это произошло только в апреле 1910 года, так как генерал Таубе неукоснительно не пропускал моего производства. Причина этой неприязни лежала в том, что зимой 1907 года, по настоянию директора Департамента полиции, пришлось «убрать» полковника Ми[кела]дзе с должности начальника Саратовского губернского жандармского управления. Генерал Таубе увидел в этом настойчивом требовании Департамента полиции мою руку, и это мне стоило двух с лишком лет ожидания штаб-офицерского чина.

В начале 1900-х годов в Баку служил на должности помощника начальника губернского жандармского управления некий жандармский ротмистр, князь Ми[кела]дзе, уже известный в Корпусе жандармов тем, что «дал по морде» бакинскому городскому голове — за что именно, теперь не упомню, — и тем, что, будучи недоволен «малой степенью» пожалованного ему эмиром бухарским ордена, грубо вернул ему этот орден обратно. Всё это горячей грузинской голове прошло как-то безнаказанно и, вероятно, укрепило его в сознании некоей возможности для жандармского офицера совершать «исключительные» поступки.

Во время Русско-японской войны имя Ми[кела]дзе вновь всплыло на поверхность в жандармских кругах, ибо в приказах по Отдельному корпусу жандармов мы, чины Корпуса, прочли о его назначении на должность начальника жандармской команды крепости Порт-Артура, где он с другим офицером Корпуса, ротмистром Познанским, и отсидели всё порт-артурское «сидение». По окончании такового оба были награждены орденами, а князь Ми[кела]дзе произведён был, кроме того, в чин подполковника.