Дневники - Николай Мордвинов

Пятый акт играл по воспоминаниям…

На спектакле — Держинская[175], Кемарская[176] — Дездемоны. Ю.А. говорит, что хвалят.

Добронравов — выбрался… Вот прошибло! Просил передать привет, и на вопрос Ю.А.:

— Завидуешь?

— Завидую. — И, грустно отмахнувшись рукой, сказал: «Чудный театр, замечательные актеры!»

7/III

«ОТЕЛЛО»

Холодный спектакль. Как будто кто оборвал меня. На душе пусто. Ничего не обласкало воображения. Бывали приличные места, но какие-то никакие…

Не получается у меня выход, на котором настаивает Ю.А.: весь в радости и улыбке… Сегодня мне показалось, что надо, наоборот, все спрятать, затаить: «Так хорошо, так прекрасно, как не переживал еще в жизни». И боюсь расплескать это хорошее, и не знаю, как вести себя в зависимости от этого.

Чтобы во втором акте забыться, что нахожусь в кругу людей, — забыться от неожиданной встречи и отдаться радости встречи целиком и без тормозов. Поняв, что тебя окружают люди, засмущаться и постараться скрыть происшедшее извещением о победе.

В сенате — «Я, право, так счастлив, что не знаю, как говорить. Я на это счастье права не имею. Я более горд, чем был. Я сильнее стал в тысячу раз. Но как о таких вещах говорить? Это не о «подвигах, раздорах, битвах»… о которых я привык говорить. О своем же чувстве к Дездемоне — я не говорил никому…»

Как можно скорей и плотней сближаться с основной задачей. Действовать, действовать… забыв обо всем. Есть еще забота о заразительности. Она отвлекает и делит внимание.

Пастернак: «Только что перевел Отелло. Все время протестую против текста, но увлекся и забыл о нем».

По-видимому, ему понравилось. Говорил о находках: «О весьма интересном медиумическом существовании героя». Вот хватил!

14/III

«ОТЕЛЛО»

Первую половину спектакля играл худо. Все мешало. Вялый. Ничего не интересно. Все опостылело. Не мог отвязаться от впечатления вчерашнего вечера в ВТО[177].

Понял, что нужно найти в себе силу сдерживать свои все нарастающие и разнообразные по своему существу волнения.

Вторую половину третьего акта — мужественней, злей, нет, свирепей, не сгибаясь. — Это начало получаться.

Четвертый акт — сломленный, неровная походка, сбивающаяся мысль, и над всем — одна постоянная, капающая — «Платок, платок…» И это играл сегодня, как и пятый акт, хотя без большого подъема, но верно.

Подбодрило сообщение, что А. Толстому, «несмотря, что не любит трагедий», спектакль «очень и очень нравится». «За сорок лет — это наиболее сильное впечатление от спектакля. А финал — гениален». И спросил, «представлен ли спектакль на Сталинскую премию?».

— Отказали под предлогом, что опоздали с заявкой.

16/III

Репетиция «ТРАКТИРЩИЦЫ»

Предложил целый ряд новых ракурсов.

— В предложенном рисунке мне тесно, я думаю, что мне надо играть в другом ключе.

— С чем ты не согласен и что изменить по-твоему?

Предложил первую картину играть ранним утром. Кавалер вместо возвращения с охоты, которое никак не доходит, потому что является он из оркестра, как из подвала, — появляется со стороны моря. После крепкого, добротного сна выкупался (а как он купался? — наверно, дурачился, кувыркался, брыкался, нырял, как дельфин) — и вот, возвращаясь с моря в ночных туфлях, по пути одеваясь и запивая прекрасное настроение добрым бургундским, вступает в действие. Чтобы по мере роста влюбленности, постепенно одеваться… и выйти к Мирандолине на решающую встречу в полном параде и с цветком в петлице. После же того, как она к нему в комнату не пришла (3-й акт), выйти растерзанным, в одной рубашке, в пуху и перьях. (Он распотрошил перину с досады и переворошил всю мебель в гостинице.) Предложил Ю.А. массу всяких вещей, разворошил всю пьесу и наметил, каким образом Кавалер может взять, с его точки зрения, инициативу в свои руки, когда, как ему кажется, сердце Мирандолины растопилось.

17/III

Сегодня Ю.А. предельно внимателен.

В антрактах на «Забавном случае» уводил меня с репетиции «Трактирщицы» и представлял гостям, знакомил.

Спектакль «Забавный случай» нравится, но Толстой, пользуясь моим присутствием, высказывал свои впечатления об Отелло:

— Огромное впечатление. Вы заставили меня плакать. У меня издается «Грозный»[178], и мне будет приятно, если вы ознакомитесь с пьесой. Я вам пришлю.

Потом много рассказывал об исполнителях Отелло, которых видал на своем веку.

26/III

«ТРАКТИРЩИЦА»

Спектакль шел ровней, слаженней, выверенней. Первый выход еще не получается, и не пойму почему… Может быть, песенку свою добавить на выход? Что-то не дотянул.

С Марецкой очень приятно играть. Живое общение, и играет она здорово.

Подавляющее большинство отзывов просто великолепные, а на душе почему-то нет полного удовлетворения. Почему бы? Чего-то мне все не хватает, хотя спектакль очень удачен. Грызет что-то… и не дает покоя.

Нет беспредельной, безоговорочной власти над зрительным залом. Где-то близко. Вот-вот, но нет… Очевидно, это «чуть» и характеризует настоящее искусство.

30/III

«ОТЕЛЛО»

Трудно подниматься на эту гору! С предыдущего вечера знаешь о том, что у тебя завтра спектакль.

Начал формально, но потом выправился. Первые три акта играл выше, чем последующие два.

Может быть, интересный кусок, сегодня наметившийся:

Перед «Подлец» — взглянуть на балкон, как на Дездемону, и усомниться в доводах Яго. И уже после этого ринуться к Яго, чтобы вырвать у него тайну.

Константин Симонов долго сидел у меня молча (он, кажется, не любит нашего театра — ему не понравился «Русский вопрос»[179] у нас), потом сказал:

— Я два года был на фронте. Насмотрелся таких ужасов! И очерствел… Думал, вряд ли найдется что-то, что меня сможет взволновать. И вот я целый вечер волнуюсь и плачу. Очень давно не испытывал такого наслаждения. Спасибо за все. А как, по-вашему, смотрит зал?

— Мне кажется, что он сначала сопротивлялся. Не доверял спектаклю.

— Нет, он просто хочет смеяться и протестует против темы. И все же подчиняется.

5/IV

«ОТЕЛЛО»

Ю.А. говорит, что уже появляются люди, которые приходят по второму-третьему разу.

Толстой пришел второй раз.

Тарханов целовал Ю.А., благодарил за спектакль, при случае хотел рассказать подробно.

11/IV

«ОТЕЛЛО»