Дневники казачьих офицеров - Михаил Фостиков

Не дождавшись вопросов, я перехожу сам в наступление:

— Ваше превосходительство!.. Вы получили моих пленных?

— Каких пленных? — удивленно спрашивает он.

— Конной атакой я сегодня взял батальон красной пехоты и восемь пулеметов… и отправил Вам под конвоем в Касторную. Разве Вы их не видели?

По пути в Касторную полк не встретил их на своем пути, почему и думалось, что они достигли Касторной.»

— Не-ет… Где же это и как было? — удивленно спрашивает он и уже с интересом, но присесть за стол все же не пригласил.

Я коротко доложил, как это было, стоя перед их чайным столом «смирно», словно урядник…

Выслушав, вдруг он как-то холодно и недоверчиво, с некоторым раздражением в голосе произносит:

— Никакого Вашего батальона пленных я не видел… и Вашего донесения об этом не получил. Ну, да у Вас, полковник, есть ли какое-либо доказательство этому?., что Вы взяли в плен батальон?

Меня это изумило, а тон, с каким говорил генерал, задел. Не было сомнения теперь у меня, что плененный батальон, возможно, достиг Касторной и остановился в покинутом селе, куда, наверное, ночью уже вошли красные.

— Вещественные доказательства — восемь пулеметов, отбитых у «красных», — докладываю или уже говорю я, достаточно определенно.

А потом, вспомнив, что батальонный подарил мне свой значок, достаю его из кармана, подаю его генералу и поясняю, как это было.

Генерал берет значок, рассматривает его со всеми присутствующими и вдруг строго спрашивает:

— Вы, конечно, этого батальонного командира и его командиров рот расстреляли?

— Нет!.. Я их отправил вместе с батальоном в Касторную, — отвечаю.

— Вы их не рас-стре-лял-ли?.. — почти шипяще и наклонившись в мою сторону, негодующе произнес растяжно генерал Губин.

— Все трое бывшие офицеры старой армии… они мобилизованы… и я не считал их преступниками! — досадливо, но стараясь сдержаться отвечаю я своему начальнику дивизии в его теплой и уютной квартире за самоваром, где, уже вижу, мы разговариваем на совершенно разных языках.

Все молча слушают наш диалог. Я стою все так же в положении «смирно», накаливаюсь от такой недостойной придирки, а генерал, войдя в роль высшего начальника, уже наставительно говорит:

— И какие бы они там ни были «старые офицеры», — Вы должны (сильное ударение на букву «ы») были бы их РАССТРЕЛЯТЬ! — И, передохнув, добавил: — Нет, полковник!.. Я Вами очень недоволен! Это почти преступление с Вашей стороны!.. Идите в полк! Завтра мы это еще разберем!

Этот разговор открыл мне многое… «Вот с какими мыслями шли освобождать Россию от красных!» — подумал я тогда.

Немного о генерале Губине.

Он не казак. В 3-м Конном корпусе генерала Краснова (будущего Донского атамана), когда он наступал на Петроград против большевиков в октябре 1917 года, Губин был начальником Уссурийской казачьей дивизии. В своих описаниях этого жуткого периода Краснов отозвался о нем как о слабовольном генерале перед революционной демократией.

3 марта 1947 года, будучи офицером Иностранного легиона французской армии и перед демобилизацией находясь в Париже, я искал службу по конному делу. Узнал, что в одном клубе генерал Губин дает уроки езды. Я представился ему, просил совета и сообщил, кем я был в прошлом, в его дивизии. Высокий и худой старик, совершенно не похожий на того крупного ростом и медлительного в движениях генерала, Губин не узнал и не помнил меня. Он был любезен и коротко рассказал о себе. Оказывается, в молодости он был видный офицер-скакун с препятствиями. Я не напомнил ему о том случае с пленными, который только что описал.

«Нужда меняет и закон», — говорит русская пословица. К ней нужно добавить — она меняет и людей. Года два тому назад он умер в Париже, как писалось в тамошней газете.

Пять конвоирующих казаков не вернулись в полк. И они, и плененный батальон, безусловно, были захвачены красными. Так гибли казаки на чркбине… Памятное это село Алисы до сих пор как подвиг, совершенный впустую…

О занятии Касторной Буденный пишет: «Касторную заняла 11-я кавалерийская дивизия товарища Матузенко и отдельная кавалерийская бригада Колесова, наступавшие с северо-востока, и 4-я кавалерийская дивизия Городовикова, наступавшая с юга».

«К вечеру 15-го ноября (2-го ноября ст. ст.) Касторная была полностью очищена от белогвардейцев. Тем временем в Касторную вошли левофланговые части 13-й красной армии, 42-я стрелковая дивизия».[224]

Нет сомнения, что бои под Касторной происходили долгие и жестокие, о чем пишут красные командиры Егоров и Буденный, не отрицая доблести и упорства белых частей. Победитель всегда торжествует, даже и в своей неправде. Так, Буденный заканчивает захват Касторной следующими строками:

«В результате Касторненской операции противник потерял:

• 4 бронепоезда,

• 4 танка,

• 100 пулеметов,

• 22 орудия,

• десятки тысяч снарядов,

• миллионы ружейных патронов,

• 1000 лошадей и

• около 3000 солдат и офицеров, сдавшихся в плен…

Офицерский батальон 2-го Марковского полка, пытавшийся оказать сопротивление, был почти полностью уничтожен».[225]

Такому количеству и цифрам трофеев, конечно, трудно поверить. Самый захват Касторной Буденный не описывает, хотя о других боях вдавался даже в детали боя.

Со 2-м Хоперским полком я проходил Касторную ровно в полночь, и в ней уже не было белых (и красных) частей, явно своевременно покинувших село и железнодорожный вокзал; Буденный же пишет, что Касторная была занята вечером 2 ноября.

Донская сводка говорит, что полным хозяином Касторной Буденный стал с 3 на 4 ноября.[226]

Особенная точность здесь и не нужна, но Касторная, видимо, оставлена была без боя в силу других военных обстоятельств.

Полк в арьергарде дивизии

Утром следующего дня генерал Губин убедился в захвате в плен красного батальона по многочисленным пулеметам во 2-м Хоперском полку. Узнали о том и казаки других полков от самих же офицеров и казаков нашего полка, так как вся дивизия ночевала в одном селе. Ввиду малого количества пулеметов в других полках генерал Губин приказал оставить у нас только два трофейных пулемета, а остальные уступить другим полкам. Протестовать не приходилось.

К вечеру дивизия уходила дальше на юг. Вызвав меня, Губин приказал сменить своими сотнями сторожевое охранение с севера и, когда дивизия вытянется из села, снять 2-й Хоперский полк и выслать его в хвост дивизии. Мне лично — остаться лишь с одними пулеметами на северной окраине села, если появятся красные, обстрелять их и, не ввязываясь в бой, быстро отойти к хвосту дивизии, став ее арьергардом. Все было выполнено, как приказано.

Наше село лежало западнее полотна железной дороги Касторная — Новый Оскол версты на две-три. На таком же расстоянии на северо-восток лежало небольшое село, прикрытое с юга гаем соснового леса. Расставив все восемь пулеметов, наблюдаю местность. И вот из этого леса неожиданно вышел красный эскадрон до ста лошадей в одношереножном рассыпанном строе и двинулся прямо на юг. За ним, шагах в ста на дистанцию, и таким же строем вышел второй эскадрон, затем третий. Они совершенно не обращали внимания на наше село и широким шагом своих крупных лошадей шли прямо на юг. Пока я наблюдал эту красивую кавалерийскую картину, как из леса показался четвертый эскадрон красных.

Наш пулеметный огонь достать их не мог. Головной эшелон был уже на уровне нашего села. Впереди меня два переката с неширокими балками. И вот из первого переката показалась голова конницы, в колонне по три. Эта голова скоро скрывается в балке, а за нею ползучей змеей тянутся всадники тем же строем.

— Пулеметы!.. Приготовиться! — командую восьми саням с пулеметами, находясь позади них в седле, со своим вестовым Тимофеем Сальниковым.

Красные как будто задержались в балке, но «красная змея конницы» продолжала тянуться и спускаться в балку. И вдруг из-за переката выскочили всадники, но уже в колонне по шести, как позволяла санная дорога. Блистая шашками, с дерзкими криками, полным карьером они бросились к селу. До них было не больше версты. Цель для пулеметов была отличная — темные компактные фигуры на фоне белого поля.

— ОГОНЬ! — громко скомандовал пулеметчикам.

Но… пулеметчики хватили своих лошадей в кнуты, и восемь саней с пулеметами легко, как на широкой масленице, карьером бросились вдоль улицы, тянувшейся с севера на юг. Мы с Сальниковым последовали за ними тем же аллюром. Было немного и горько, и смешно.

Проскакав село и свернув на юго-запад по дороге, по сплошному снеговому полю через глубокую балку и следующий за нею высокий перевал длиной версты в три, темной лентой вытянулась наша дивизия, идя спокойным шагом и совершенно не зная, что происходит в ее хвосте.