Священные камни Европы - Сергей Катканов

Эвола по сути рисует портрет христианской цивилизации, причем в связи с проблемами, которые породило расцерковление Европы: «Другой мир, подвергшийся нападению со стороны европейского нигилизма и отрицаемый им, как чистая иллюзия, или осуждаемый, как бегство от действительности, не есть иная реальность, это иное измерение реальности, где реальное, не отрицаясь, приобретает абсолютный смысл в непостижимой обнаженности чистого бытия».

Барон Эвола, может быть, и сам о том не догадываясь, с предельной ясностью и четкостью прочертил ту систему координат, в которой действует рыцарь. Это не отражение исторической эпохи, породившей рыцарство, это понимание жизни и своей роли в ней, которое в любую эпоху присуще настоящему рыцарю.

Что же такое рыцарь, каковы его свойства и качества? Эвола рассказал об этом, ни разу не употребив слово «рыцарь»: «Живые и характерные ценности, за которыми эта концепция признает преимущественное право — любовь к иерархии, умение повелевать и подчинятся, храбрость, чувство чести и верности, готовность к самопожертвованию даже в тех случаях, когда подвиг останется безымянным, ясные и открытые отношения между товарищами, между командирами и подчинёнными. Вопреки буржуазно либеральному утверждению, воинская идея не сводится к грубому материализму и не является синонимом превознесения грубого использования силы и разрушительного насилия. Основными чертами этого стиля являются любовь к дистанции, иерархии, порядку, способность подчинять свои индивидуальные интересы высшим принципам и целям. Этому стилю свойственны твердость в поступках и отсутствие красивых жестов, идеал ясности, внутренняя уравновешенность, недоверие к экстатическим состояниям и смутному мистицизму, чувство меры, способность объединяться, не смешиваясь, как свободные люди, ради достижения высшей цели или во имя идеи».

Кто–то может не узнать в этом портрете рыцаря, вспомнив, к примеру, о пресловутом «отсутствии дисциплины», и усомнившись в том, что рыцарям свойственна «любовь к порядку». Но на самом деле феодализм — это очень четкий и детализированный порядок, в рамках которого каждый занимает своё точно определенно место, и рыцарей в высшей степени характеризует любовь к этому порядку. Так же умение повелевать и подчиняться вполне свойственно рыцарю, поскольку феодальная присяга, которую он приносил и те присяги, которые приносили ему, в его сознании нерушимы. Рыцарю лишь претит плебейское «беспрекословное подчинение», которое ставят в заслугу солдату. И при всем своём «индивидуализме» рыцарь всегда готов подчинить свои индивидуальные интересы высшей цели.

Далее именно об этом: «Готовность подчиниться воинскому порядку и в одно мгновение вместе со своими вассалами стать мужами вождя, однако, всегда сохраняя при этом независимость, чувство одиночества, принципы различия и соблюдения обособленности в коллективе». «Истинный король хочет иметь подчиненных, являющихся не тенями, не марионетками, не автоматами, а личностями, воинами, живыми и могущественными существами, и его гордость заключается в том, чтобы чувствовать себя королем королей».

Это именно о рыцарстве, то есть это о воинах именно христианских, а уж ни как не языческих. Далее «интуитивное христианство» проявляется у Эволы ещё более ярко:

«Воинской традиции неведома ненависть, как основа войны. Ненависть, ярость, злоба, презрение в глазах истинного воина являются ублюдочными чувствами, он не нуждается в разжигании столь низменных чувств, в экзальтации. В традиционных государствах война велась с холодной головой, без всякой ненависти или презрения между противниками».

Здесь ответ на вопрос, который ставили перед собой христианские мыслители. Когда читаешь Бернара Клервосского, может показаться, что он лишь против бессмысленных феодальных усобиц и восхваляет войну за веру. Но! И во время феодальной разборки можно сражаться, не загадив свою душу. И на войне за веру можно озвереть так, что убьёшь веру прежде всего в самом себе. Эвола объясняет: сражаться по–рыцарски, значит сражаться без низменных ублюдочных чувств, то есть не разжигая в себе греховные страсти.

Если надо взяться за меч, значит надо, но ненависть к врагу — греховна, презрение к врагу разрушает душу воина. Настоящий рыцарь ни одного человека не считает хуже себя, включая врага, даже если этот враг совершает нечто ужасное.

Военная профессия связана с необходимостью заглядывать смерти в глаза. У рыцаря особые отношения со смертью. Эвола пишет: «Жизнь заключает естественный союз с риском, преодолевая инстинкт самосохранения, включая так же те ситуации, когда возможность физической смерти открывает путь к постижению абсолютного смысла существования и раскрывает в действии «абсолютную личность». Речь даже не о том, что на пределе сил может быть достигнуто индивидуумом в смертельном поединке, весть о котором ни когда не достигнет чьих–либо ушей, не только о безымянных подвигах, которые остаются без зрителей и совершаются без всяких притязаний на славу и ни когда не будут востребованы любителями романтического героизма. Важнее то, что процессы подобного рода в целом ведут к формированию человека нового типа… Этот современный тип носит смерть в себе, он уже не поддается пониманию в терминах индивида».

«Этот современный тип» — достаточно древний. Это рыцарский тип. Это, собственно, один из способов христианской самореализации личности. Это неудержимый порыв человека в святости, к максимально возможному для него религиозному действию. Такого воина уже действительно трудно понимать в терминах индивида, потому что неудержимый порыв к Небу выводит его за пределы собственной личности.

Эвола по сути призывает к возрождению рыцарства: «Когда властители Запада сделали феодальную аристократию своими врагами, когда они систематически стали направлять свои усилия на создание «национальной» централизации — они начали сами себе рыть могилу».

«Запад забыл… что такое война, война по собственной воле… как священный путь духовной самореализации. Они не знают больше воинов, они знают только солдат, и достаточно небольшой стычки, чтобы привести их в ужас и вызвать у них поток гуманистической, пацифистской и сентиментальной риторики».

«Повсюду ещё остались те, которые помнят о древнем благородстве… В тишине, в строгой дисциплине самообладания и самоопределения, мы должны с холодным настойчивым усердием создать из единиц элиту, возрождающую солнечную мудрость, то мужество… которое исходит из глубины души и сознания… Мы призываем всех одиноких и мужественных людей, остающихся неисправимо благородными в этом мире торговцев, уголовников и сумасшедших».

«… Возродить аристократические ценности, те ценности качества, дифференциации и героизма, тот смысл метафизической реальности, которым противоречит сегодня всё, и которые мы однако вопреки всему отстаиваем»,

«Особый тип человека… Его отличительной чертой является умение встречать лицом к лицу все проблемы современного человека, даже не смотря на то, что сам он, строго говоря, не является «современным человеком», поскольку всецело принадлежит другому миру благодаря наличию в нем иного измерения. Соответственно, для такого человека, в отличие от других, проблема заключается не столько в трагическом поиске собственной опоры (он ею уже обладает), но скорее в том, как выразить и утвердить себя в современной эпохе, в своем существовании здесь и сейчас».

«Отсутствие истинной идеи, способной объединять и разделять по ту сторону «родины» и «нации» приводит к тому, что единственной перспективой остается незримое и не признающее границ единство тех редких индивидов, которых роднит общая природа, отличная от современного человека, и одинаковый внутренний закон».

Эти цитаты из книг барона Юлиуса Эволы нет ни малейшего желания комментировать, есть лишь желание подписаться под каждым словом, пожалуй, даже ни чего не поправляя.

Понятно, почему Эвола, призывая к возрождению рыцарства, не называет вещи своими именами. Ведь история не знает ни каких рыцарей, кроме христианских, а он, наивно считая себя язычником, не хочет приводить примеров из истории христианства, но из истории язычества он тоже не приводит примеров, на которые опирается его концепция, потому что таких примеров попросту не существует. «Солнечная мудрость», о которой пишет барон — это именно христианство, как раз и противостоящее «лунной мудрости» язычества. Поэтому простим барону его ошибку, вызванную скорее всего тем, что в современной ему Европе XX века он не видел настоящих христиан и в силу этого имел о христианстве представление принципиально ошибочное.

Но настоящие, то есть православные, христиане есть в России, и они должны его услышать и понять, что возвышенные мысли Эволы — это плоды именно христианского древа. Мы должны понять Эволу лучше, чем он сам себя понимал.