Последнее испытание - Скотт Туроу

имеет полное право проверить, насколько точно она воспроизвела по памяти ход событий и сказала ли она доктору Пафко правду.

Когда присяжные возвращаются в зал и рассаживаются по своим местам, Салливан достает из своего портфеля два перекидных блокнота для записей, скрепленных стальными спиралями. С разрешения Сонни он становится рядом с мисс Хартунг. Стерну и Мозесу разрешают смотреть Салливану через плечо. Затем Салливан одну за другой демонстрирует свидетельнице четыре странички, стараясь прикрыть ладонью все, кроме фамилий врачей, с которыми беседовала журналистка. Она зачитывает их вслух одну за другой – всего их оказывается пятеро.

После этого Салливан снова усаживается на свое место в первом ряду ложи для представителей обвинения. Однако, едва он успевает опуститься на стул, Стерн спрашивает:

– А скажите нам, пожалуйста, что заставило вас позвонить именно этим врачам? Кто-то сообщил вам, что у них, возможно, имеется информация, которая может вас заинтересовать?

Салливан снова вскакивает.

– Ваша честь … – обращается он к судье.

Мозес тоже уже на ногах.

– Это не относится к делу, – заявляет он.

– Это очень даже относится к делу, и мы будем настаивать на том, чтобы суд дал нам возможность объяснить почему, – с нажимом произносит Стерн.

Сонни, явно раздраженная, закрывает глаза, громко вздыхает и снова удаляет присяжных из зала. Когда они уходят, судья первым делом устремляет гневный взгляд на Салливана:

– Мистер Салливан, я позволила вам вмешаться в этот судебный процесс и прервать его, чтобы дать вам возможность выступить в защиту прав тех, чьи интересы вы представляете. Мне понятна ваша позиция. Насколько я могу судить, вы возражаете против любых попыток выяснить что-то такое, чего нет в статье, опубликованной вашим клиентом. Но вопрос, заданный мистером Стерном, по сути, констатирует очевидную вещь. Мы все знаем, что мисс Хартунг вступила в контакт с медиками, которые перечислены в ее блокноте, не потому, что обладает телепатическим даром.

– Но, ваша честь, – возражает Салливан, – если рассуждать таким образом, то следующим сам собой напрашивается вопрос, кто подсказал мисс Хартунг, к кому именно следует обратиться.

Понимая, на чьей стороне находятся симпатии Сонни, Марта торопливо пускается в объяснения по поводу того, что личность того или тех, кто указал Хартунг, с кем из медиков следует связаться, имеет принципиально важное значение и непосредственно относится к рассматриваемому в суде делу. В течение следующих нескольких минут она представляет в защиту своей позиции три аргумента. Во-первых, ясно, что тот, кто дал мисс Хартунг соответствующую информацию, явно не принадлежит к людям, которые хорошо относятся к компании «ПТ» и Кирилу Пафко. Это имеет непосредственное отношение к делу, если неизвестный пока источник уже дал или будет давать свидетельские показания от имени гособвинения. Во-вторых, если утечка произошла из государственных организаций или правительственных агентств, так или иначе связанных с делом Пафко, то речь идет о грубейшем нарушении всех правил конфиденциальности, из-за которого может возникнуть вопрос о законности судебного преследования Кирила. Стерны, как и адвокаты, занимающиеся защитой «ПТ» от гражданских исков, уже давно подозревают, что утечка произошла из УКПМ, где кто-то заметил некие реакции пациентов на лечение «Джи-Ливиа» и решил, что статья в прессе будет наиболее эффективным способом не пустить препарат на рынок. Во всяком случае, более эффективным, чем попытки добиться решения вопроса силами самого УКПМ, которым компания «ПТ» наверняка бы ожесточенно сопротивлялась, оспаривая каждый шаг управления.

Сонни, похоже, ни одной из сторон не удалось убедить в своей правоте, но Марта приберегла свой последний, самый сильный аргумент напоследок.

– И наконец, ваша честь, – говорит она, – для того, чтобы у прокуроров появились основания обвинить доктора Пафко в инсайдерской торговле, он должен был продать свой пакет акций, базируясь на некой серьезной и в то же время непубличной информации. Если же статья мисс Хартунг основана на общедоступной информации, ее телефонный звонок доктору Пафко не может служить основанием для соответствующего обвинения.

Фелд возражает против последнего пункта аргументации Марты, говоря, что под «непубличной» подразумевают информацию, недоступную для лиц, покупающих или продающих акции. Салливан хочет что-то добавить, но Сонни уже начинает терять терпение, слушая всю эту дискуссию, – может быть, потому, что ее сердце и голова находятся в разладе друг с другом. Она вытягивает руку и, указывая пальцем на гостя из Нью-Йорка, громко говорит:

– Мистер Салливан, сядьте, пожалуйста. Вы не являетесь непосредственным участником этого судебного процесса, так что вас заслушивать здесь больше не будут.

Затем она поворачивается к Сэнди:

– Хотите что-нибудь добавить, мистер Стерн?

– Ваша честь, вы знаете, что любой вопрос, заданный во время перекрестного допроса, зачастую тянет за собой другой вопрос. У защиты руки связаны за спиной, поскольку мисс Хартунг и ее юристы не смогли предоставить документы, затребованные нами в законном порядке с помощью соответствующих запросов.

– Справедливое замечание, мистер Стерн. Вам будет позволено продолжить допрос мисс Хартунг, но только в пределах тех границ, которые вы сами обозначили, говоря о том, что имеет, а что не имеет отношения к делу. Я имею в виду такие темы, как предвзятость свидетелей, нарушение норм и правил конфиденциальности в правительственных организациях, а также вопрос о том, была ли построена статья мисс Хартунг на общедоступной информации. А теперь пусть присяжных пригласят обратно.

Стерн наблюдает за тем, как четырнадцать членов жюри возвращаются в зал. К этому моменту они уже успели поделить места в своей ложе и теперь садятся именно на те стулья, где сидели прежде. Тот факт, что они сами установили для себя некий порядок без каких-либо инструкций со стороны судьи, обычно свидетельствует о том, что данный состав присяжных будет действовать согласованно, легко придет к общему решению и быстро вынесет вердикт, даже если мнения разойдутся. На данный момент все говорит о том, что присяжные настроены вполне серьезно. Долгие дискуссии, на время которых их удаляют из зала, особенно когда это происходит чуть ли не после каждого острого вопроса, вызывающего споры между юристами, ожидаемо вызывают у присяжных раздражение – в конце концов, если им дают полномочия решать судьбу подсудимого, почему они не могут знать все?

Пинки удалось заполучить копию списка свидетелей, который гособвинение составило за неделю до начала процесса. Обычно, чтобы замаскировать свои истинные намерения, а также по возможности избежать внезапных отводов защитой особенно важных для обвинения свидетелей, прокуроры и их сотрудники делают эти списки как можно длиннее, включая в них чуть ли не всех подряд. Фелд внес в него 125 фамилий. Стерн протягивает трехстраничный документ мисс Хартунг:

– Скажите, до написания обеих статей, посвященных доктору Пафко или «Джи-Ливиа», которые вы опубликовали, вы контактировали каким-либо образом