Агония и смерть Адольфа Гитлера - Коллектив авторов

В ПОИСКАХ ФАКТОВ

Офицер американского флота, капитан Майкл Мусмано решил расследовать связанные со смертью Гитлера обстоятельства так, чтобы всяким легендам его фанатических приверженцев противопоставить неопровержимые факты, а в случае, если Гитлер действительно жив, подвергнуть его заслуженному наказанию.

Условия благоприятствовали Мусмано в осуществлении его намерения. В гражданской жизни он долгое время был судьей и знал уголовное право и методы следствия. Как военный, он занимал большую должность, а позднее стал членом военного трибунала в Нюрнберге. Поэтому у него было больше, чем у кого-либо, возможностей заняться выяснением вопроса о смерти Гитлера.

Мусмано сразу же начал расследование. Он вылетел в Берлин для осмотра бомбоубежища, где Гитлер провел последние дни перед своим исчезновением. Он подверг перекрестному допросу тех из находившихся в этом убежище, кто остался в живых. Он получил допуск в тюрьмы, в лагери военнопленных и насильственно угнанных, он имел возможность поговорить со всеми, кто хорошо знал систему и методы работы нацистского руководства.

В качестве наблюдателя от военно-морского флота США он принимал участие в процессе преемника Гитлера — адмирала Деница, Геринга, Риббентропа и других нацистских знаменитостей, и в конце концов стал судьей нюрнбергского военного трибунала. Здесь он получил новую возможность собирать материал о Гитлере, который невидимо присутствовал на каждом из этих процессов в качестве обвиняемого. Мусмано на процессе генерал-фельдмаршала Мильха и на процессе Поля был судебным заседателем, а на процессе руководителей истребительных отрядов Сопредседателем.

20 ТОМОВ ДОКУМЕНТОВ

В течение всего этого времени Мусмано никогда не забывал о своем намерении расследовать обстоятельства о смерти Гитлера. Он объездил всю Германию, чтобы увидеть тех, кто находился в «бомбоубежище фюрера», и опросил более 200 человек из ближайшего окружения Гитлера: генералов, министров, секретарей, дантистов, доверенных лиц, адъютантов, врачей, слуг, домоуправов, парикмахера и шофера Гитлера, солдат личной охраны.

Кроме того, Мусмано имел доступ ко всем относившимся к делу документам, которые он изучал так же основательно, как и дневники и записки адъютантов и сотрудников Гитлера.

После трех лет работы Мусмано, собравший более 20 томов документов и свидетельских показаний, закончил расследование. Он вернулся домой в Питтсбург (США) и там написал первый полный и достоверный доклад о событиях, разыгравшихся в бомбоубежище имперской канцелярии в те роковые дни перед окончанием Второй мировой войны. На вопрос, жив ли Гитлер, он дал основанный на фактах ответ.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ФЮРЕРА В БОМБОУБЕЖИЩЕ

ИМПЕРСКОЙ КАНЦЕЛЯРИИ

20 апреля 1945 года. Вторая мировая война в Европе приближалась к кульминационной точке. Кольцо союзнических армий вокруг Берлина сжималось. Германия потерпела поражение. Но Гитлер не хотел видеть этого.

Под землей в бомбоубежище имперской канцелярии он праздновал свое 56-летие «Поздравления» от английских и американских бомбардировщиков гремели как раскаты грома, им аккомпанировали русские орудия.

Обо всем происходившем тогда в этом убежище мне рассказали уцелевшие представители гитлеровского штаба и участники празднества.

На этом «подземном» юбилейном торжестве Геринг, Гиммлер, Дениц, Йодль, Кейтель и другие сановники нацистской иерархии увидели перед собой человека, не имевшего ничего общего с тем, чьи трескучие выступления вызывали когда-то бурный восторг у немцев, с тем «фюрером», какого показывали в пышных кадрах еженедельной кинохроники. Исчез тот прежний рычавший и яростно жестикулировавший «сверхчеловек», осталась лишь жалкая карикатура. Мертвеннобледный, сгорбленный, с трясущейся головой, с трясущимися руками, он едва ходил. Ноги отказывались ему служить; чтобы продержаться стоя несколько минут, ему приходилось опираться на мебель.

Его генералы понимали, что война проиграна, но выговорить это — значило не только вынести смертный приговор самому себе, но и обречь на арест и дальнейшие непредвиденные последствия всю семью. Уставшие от войны солдаты тоже знали, что жертвы их уже не имели смысла, но тем не менее тех дезертиров, которых удавалось поймать, немедленно вешали. Фонарные столбы и сучья деревьев служили виселицами, свидетельствовавшими об участи этих реалистов.

Армии союзников надвигались со всех сторон. Американцы уже форсировали Эльбу, русские — Одер, французы — Дунай. Англичане наступали с севера. В Италии англо-американские войска уже перешли По. Маршал Жуков захватил Берлин в клещи с восточной стороны и готовился сомкнуть их с западной.

Дрожащими пальцами Гитлер провел по карте и пробормотал: «Здесь, в Берлине, русским будет нанесено самое кровопролитное поражение». Слушая поздравления, он торопливо отдавал приказы.

Обергруппенфюрер СС Штеймер, стоявший в 30 километрах от Берлина по другую сторону северного выступа русских клещей, должен был атаковать врага на рассвете 22 апреля, чтобы отсечь этот выступ и предотвратить грозившее окружение. Все должны были оказывать ему в этом поддержку: летный и наземный персонал авиации, дивизия Германа Геринга, каждая имевшаяся налицо часть, каждый солдат, каждое пригодное оружие, каждый еще двигавшийся танк.

22 апреля Гитлер просидел все утро, согнувшись над письменным столом. Генералы, адъютанты, офицеры связи толклись в бомбоубежище, кричали в телефонные трубки, в отчаянии крутили регуляторы радиоприемников, стараясь поймать какое-нибудь сообщение.

Правду уже нельзя было скрывать. Сквозь пелену злобы и отчаяния Гитлер начинал понимать, что тотальное поражение, в которое он никогда не хотел верить, стало фактом. Это сломило его. Еле слышно он прошептал, что все кончено, война проиграна и ему не остается ничего другого, как только застрелиться. Он послал за своим личным адъютантом, обергруппенфюрером СС Юлиусом Шаубом. Шауб собрал находившиеся в убежище документы Гитлера и сжег их. Затем он вылетел в Мюнхен и Берхтес-гаден и сделал там то же самое.

Гитлер заявил, что останется и умрет в Берлине. Кто хочет, пусть едет в Берхтесгаден, где предполагалось расположить штаб для защиты последнего рубежа, то есть «Альпийской крепости».

Две секретарши, Иоаганна Вольф и Криста Шредер, и два стенографа, Людвиг Кригер и Гергард Хергезель, уехали в Берхтесгаден. Все четверо говорили мне, что оставляли бомбоубежище в уверенности, что никогда больше не увидят Гитлера. Две остальные секретарши Гитлера — фрау Герда Кристиан и фрау Траудль Юнге — остались.

Воздух, подававшийся в бомбоубежище, был пропитан дымом и запахом пороха. Участникам заседаний, проходивших в комнате для географических карт, часто делалось дурно, и личному врачу Гитлера доктору Штум-пфэггеру приходилось оказывать им помощь. Второй его врач, Морелль, уехал в Берхтесгаден с группой человек в 80.

Хотя тогда Гитлер был согласен с отъездом этой части его свиты, но на некоторых он рассердился, так как считал, что они должны были оставаться с ним в эти последние дни. Особенно озлобило его то, что Герман Геринг, его заместитель, обнаружил столь неприличную поспешность в стремлении спасти собственную шкуру и отрясти пыль разрушенного Берлина со своего украшенного орденами мундира.

22 апреля Гитлер сказал генерал-полковнику Йодлю и генерал-фельдмаршалу Кейтелю о своем намерении покончить самоубийством. Оба уговаривали его оставить эти мысли и спрашивали, что надо делать, если представится возможность заключить мир с западными державами. Гитлер отвечал на это, что Геринг — лучший посредник, чем он.

Геринг узнал об этом от генерала Карла Коллера, начальника штаба военно-воздушных сил. 23 апреля Гитлер получил от Геринга телеграмму, в которой тот заявлял, что в случае, если до 22 часов он не получит на эту телеграмму ответ, он будет вынужден считать, что Гитлер потерял власть, и тогда, в силу закона от 1941 года о преемнике, тотчас же возьмет правление в свои руки.