Эльфийская погибель (СИ) - Рау Александра

— Нет, — поправил я её. — Отцу доступны лишь реки.

— Хотела бы я, чтобы и у нас женщины были главнее мужчин.

— Почему же, Ваша Светлость?

— Мальчишки такие глупые, — буркнула она. — Вечно лезут в драки.

— Всем нужно чем-то защищаться. Их оружие — острый меч, — пожал я плечами. — А ваше — острый ум.

Элоди хихикнула и отвернулась, создав вихрь из пружинящих кудряшек. Беатрис провела рукой по плечам девочки и прижала её к себе; взгляд её был направлен куда-то далеко, на противоположную сторону площади. Я не видел там ни одного знакомого лица, лишь жриц из местного храма, пришедших провести церемонию. Высшая жрица была одета особенно богато: струящееся одеяние с кожаным поясом, на груди — кулон с крупным кровавым рубином, в волосах — золотой венец. В руке она держала деревянный посох из двух переплетенных между собой ветвей; атрибут обряда возвышался над ней, будучи почти вполовину выше жрицы, и венчался таким же кровавым рубином на вершине.

Хант появился из неоткуда. Толпа разошлась, пропуская пять лошадей. Принц шел первым и не останавливался, пока не добрался до самой середины площади; спешившись, он тут же отдал лошадь подбежавшему слуге и принялся кланяться. Горожане рукоплескали ему; обаяние, что видели в нем люди, навсегда останется для меня загадкой. Хант не мог вдоволь насладиться полученным вниманием; он буквально слизывал с губ обожание толпы. Ариадна, её мать и Минерва прошли вправо, встав на противоположной стороне площади; полагаю, именно их искали глаза Беатрис. Место неподалеку от них занял мужчина в красном плаще. На мгновение из-под ткани выглянула седая борода; вероятно, король Дамиан.

Протрубили в рог, и принц выпрямился, напряженный, как струна. Два огромных, жилистых мужчины — я однажды видел их на выгуле скота за городскими стенами, — старательно тащили к нему молодого бычка. Животное сопротивлялось так отчаянно, будто осознавало свою судьбу, но это едва ли кого-то волновало; подношение богине — обязательный ритуал, пренебрегали которым лишь бедняки и глупцы.

Бой в барабан — гулкий, громкий, обволакивающий, — и за ним — сладкое пение жриц. Их голоса завораживали, увлекая душу в танец, и лишь тело замирало, пораженное красотой песни. Только сейчас я заметил, что в середине площади был выложен круг, от которого по всей территории расходились лучи.

Хант, не спуская с быка глаз, медленно вытаскивал из ножен клинок. Между ними было не больше полуметра; мужчины держали животное за рога — или скорее то, что в будущем бы ими стало, — и запрокидывали его голову к небу. Напряжение нарастало: гул барабанов становился громче, голоса — выше. Все взгляды были прикованы лишь к сверкающему железу в руках принца, пока музыка внезапно не остановилась. Ханту хватило мгновения, чтобы перерезать горло бедного животного, и окропить его кровью выложенную камнем площадь.

В полной тишине по расходившимся от центра капиллярам кровь потекла к ногам всех присутствующих. Кровавое солнце осветило Грею, и высшая жрица вышла в самый его центр. Приложив рубин с медальона к глазу, она взглянула на кровавую лужу.

— Кровью окропленный благословения просит, огнём закаленный жертву приносит, — церемониально читала она заученную речь. — Честны ли твои чувства, муж прекрасный?

— Я прекратил распутства и блуд напрасный.

— Кровь быстро бежит — живая, алая. На вас богиня глядит — от крови пьяная. Благословляет вас, благодарит за жертву!

— По её лишь воле умру.

— А я — воскресну, — выкрикнула Ариадна.

Она так и не вышла в эпицентр событий; я не знал, входило ли это в ее обязанности, но никто не высказал недовольства. Жрица нарисовала на лице Ханта несколько линий, отмечая жениха, и проследовала к Ариадне, чтобы сделать то же самое с невестой. Теперь их свадьба неминуема и обоснована; желание королей подкреплено желанием Богини, а с ним спорить не смел никто. Однако, если Богиня в самом деле дарила бы благословение каждому, кто когда-либо забивал скот или проливал кровь, в мире не существовало бы ни одной несчастной души.

Мне казалось, что я стоял слишком далеко, чтобы до меня долетели брызги крови, но, как только обряд закончился, со лба скатилась густая красная капля. Я огляделся: следы ритуала виднелись на всех, кто наблюдал зрелище из первого ряда, и я любезно предложил Элоди и Беатрис платки, что Лэсси заботливо положила в каждый карман моего наряда. До последнего держался лишь король Дамиан, но, сдавшись, и он спустил капюшон, не выдержав ощущения крови на коже; его лицо оказалось нездорового серо-синего цвета. Сначала я подумал, что его мутило от вида крови, хоть это и было бы странно, учитывая его воинскую славу. Почти сошедшие синяки заметно старили южного правителя; и в значительной степени позорили.

Хант торжествующе смотрел на отца с нескрываемым отвращением на лице. Прежде вздрагивающий от каждого его движения, теперь принц ощущал превосходство; он высокомерно задирал подбородок, а король, напротив, прятал взгляд. Если бы ударивший Дамиана был из его подданых, тот уже давно лежал бы в змеиной яме; из жителей Греи или гостей — Хант был бы первым, кого бы пристыдили за недобросовестно организованную охрану. Вывод напрашивался сам — это дело кулаков принца. Но разве мог у запуганного мальчишки появиться повод ударить того, кто всю жизнь держал его в страхе лишиться отцовской благосклонности?

Лишь один.

Мне снилось, как я отправляю стрелу прямо в его сердце, и, разбуженный торжественной песней труб, я проснулся с невероятной легкостью на сердце. Богиня не омрачила день свадьбы скверной погодой, напротив — всё благоволило соединению двух королевств. Уже засыпающие цветы расцвели с новой силой, одурманивая сладким запахом, а птицы запели искуснее прежнего.

Я наслаждался завтраком прямо на балконе, откуда открывался чудесный вид на сад; он пустовал, упиваясь отсутствием топчущих его дорожки каблуков. Служанки спорили о чем-то в главной комнате, звуча как ещё две щебечущих птички, и периодически вбегали на балкон, моля их рассудить; я отвечал лишь снисходительной улыбкой. Признаться, мне было совершенно безразлично, в чём я появлюсь на церемонии; разве что они не найдут броню, что можно надеть на сердце.

Впрочем, девушки подобрали мне искусно сделанный голубой камзол. Многим гостям на торжестве было важно представлять место, откуда они родом, и, хоть я, по легенде, старательно бежал от него как можно дальше, надеть национальный цвет Сайлетиса было важно и мне. Так я покажу, что во мне ещё есть что-то от чужака, что я не пустил корни в покоях на втором этаже; покажу, что могу покинуть замок, когда мне вздумается, и даже магическая сила Минервы не посмеет меня остановить.

— Понимаю, почему в Сайлетисе выбрали именно голубой, — вздохнула Фэй. — Он чудно смотрится с рыжими волосами.

Я провёл рукой по щеке, пройдясь по легкой колючей щетине, и зачесал волосы назад. Пальцы скользили сквозь них так, будто те были сотканы из шелка; Лэсси добыла то королевское лимонное мыло, чьи ноты я порой ловил на коже лисицы.

— Вам пора, — приказала Лэсси, складывая руки на груди. — Церемония начинается в полдень.

Даже если бы я не знал место проведения торжества, поток взволнованных гостей все равно отнес бы меня течением. Бесконечно пестрая толпа роскошных платьев заставляла щуриться, чтобы разглядеть в ней хоть какие-то лица. Госпожа Аурелия Ботрайд искренне пыталась смягчить строгое выражение лица по-девичьи нежными цветами макияжа и наряда, но выглядела скорее забавно, нежели изящно. Кудряшки юной Элоди спрятали в высокую прическу, открывая круглое личико и короткую шею. Эйнсли, напротив, была пряма и тонка; острые черты худых плеч оттенялись округлой, высоко поднятой корсетом грудью. Сложив руки в районе живота, она не прекращала учтиво улыбаться каждому, кто бросал на неё хоть какой-нибудь взгляд.

На возвышении в тронном зале, перед заботливо подготовленными королевой сундуками, стоял облаченный в мантию магистр. Серебряные волосы сияли в свете утреннего солнца, но взгляд был утомленным и скучающим. В руках его лежала потрепанная, старинная книга, похожая на те, что обычно использовали жрецы и жрицы; именно он будет связывать узы двух семей. Удивительный выбор, учитывая традиции Греи, но его прибытие так или иначе не было безосновательным; даже если бракосочетание не было главной из причин, то точно попало в список.