Михаил Строгов - Жюль Верн

Надя окончательно выбилась из сил, она могла только видеть за своего спутника. И тот снова понес ее на руках, направившись на юго-запад губернии.

Пройти оставалось более двухсот верст. Как ему это удалось? Как не свалился он от крайнего изнеможения? Ценой каких сверхчеловеческих усилий смог перевалить через первые отроги Саян? Ни Надя, ни сам он не сумели бы на это ответить!

Но так или иначе, спустя двенадцать дней, 2 октября в шесть часов вечера у ног Михаила Строгова расстилалась бесконечная водная гладь.

Это было озеро Байкал.

Глава 10

БАЙКАЛ И АНГАРА

Озеро Байкал расположено на высоте тысяча семьсот футов над уровнем моря [111]. Длина его около девятисот верст, ширина — сто [112]. Глубина озера никому не известна [113]. Мадам де Бурбулон, наслушавшись моряцких рассказов, сообщает, что к нему следовало бы обращаться со словами «господин океан». Когда его называют «господин озеро», оно тотчас приходит в ярость. И все же, если верить легенде, ни один русский в Байкале не утонул.

Этот огромный бассейн пресной воды, питаемый более чем тремястами рек, окружен живописным кольцом вулканических гор [114]. Водосливом ему служит только Ангара, которая, миновав Иркутск, впадает в Енисей чуть выше города Енисейска. Опоясывающие Байкал горы представляют собой ответвление Тунгусского хребта [115] и относятся к обширной горной системе Алтая [116].

Уже заявили о себе холода. В здешнем краю, зависящем от особых климатических условий, осень словно бы растворяется в ранней зиме. Стояли первые дни октября. Солнце уходило теперь за горизонт в пять часов вечера, и за долгую ночь температура успевала упасть до нулевой отметки. От первых снегов — а они держатся до лета — уже побелели вершины соседствующих с Байкалом гор. Всю сибирскую зиму по этому внутреннему морю, скованному льдом толщиной в несколько футов, снуют сани почтовых служб и торговых караванов [117].

То ли оттого, что люди недостаточно почтительны и называют-таки Байкал «господином озером», то ли по какой иной, скорее всего метеорологической причине, но озеро часто штормит. Его валы, хоть и не более высокие, чем на Средиземноморье, очень опасны для плотов, плоскодонных барж и пароходов, бороздящих озеро в течение лета.

Михаил Строгов только что добрался до юго-западного конца озера, неся на руках Надю, вся жизнь которой сосредоточилась теперь в одних глазах. Что могло ожидать их в этом диком углу губернии — разве что смерть от истощения и лишений? И все же — сколько еще оставалось от долгой дороги в шесть тысяч верст, чтобы царский гонец достиг своей цели? Всего шестьдесят верст вдоль байкальского побережья до устья Ангары и восемьдесят — от этого устья до Иркутска; стало быть, сто сорок верст. Для здорового, крепкого человека даже пешком — лишь три дня пути.

Но считал ли себя Михаил Строгов по-прежнему таким человеком?

Небо, по-видимому, не захотело посылать ему нового испытания. Жестокая судьба словно бы тоже решила на время пощадить его. Юго-западная оконечность Байкала и прилегающий участок степи [118], которые Михаил считал безлюдными и которые обычно и впрямь безлюдны, на этот раз таковыми не были.

На побережье собралось человек пятьдесят народу. Надя заметила этих людей сразу, как только Михаил Строгов, держа ее на руках, выбрался из горного ущелья. В первую секунду девушка испытала страх — не татарский ли это отряд, посланный разведать местность по берегам Байкала, — ведь тогда путь для бегства им был бы отрезан.

Но страх тут же сменился радостью.

— Да ведь это русские! — воскликнула Надя.

И на этом последнем усилии веки ее сомкнулись, голова безжизненно упала Михаилу Строгову на грудь.

Но их уже заметили, и несколько человек из этих русских, подбежав, отвели слепого и девушку на край небольшого песчаного мыса, к которому был пришвартован плот.

Плот должен был вот-вот отчалить.

Все эти русские были беженцы, причем разного звания- состояния, которых в этой точке Байкала объединила одна цель. Отброшенные татарскими разведчиками, они решили укрыться в Иркутске, но, отчаявшись добраться туда по суше, — после того как захватчики расположились по обоим берегам Ангары, — задумали достичь города, спустившись по течению реки.

Когда Михаил Строгов узнал об их намерении, сердце его встрепенулось. В его игре это был последний шанс. Но он не подал виду, решив сохранять свое инкогнито еще строже, чем прежде.

План беженцев был очень прост. Одна из стремнин Байкала движется вдоль левого берега вплоть до истока Ангары. Держась ее, они и рассчитывали достичь байкальского водослива. А уж оттуда стремительные воды реки помчат их со скоростью десяти — двенадцати верст в час. И значит, через полтора дня они смогут оказаться в виду города.

Лодок в этих местах не было. Их отсутствие требовалось восполнить. Был сооружен плот, точнее — вереница мелких плотов, напоминавших те связки бревен, что обычно сплавляют по сибирским рекам. На сооружение этого плавучего средства пошла прибрежная сосновая рощица. Из бревен, связанных ивовыми прутьями, получился помост, на котором свободно могли разместиться человек сто.

На этот плот и переправили Михаила Строгова и Надю. Девушка уже пришла в себя. И ей, и ее спутнику дали поесть. После чего, улегшись на подстилку из листьев, Надя тут же забылась глубоким сном.

На расспросы о событиях, происшедших в Томске, Михаил Строгов ничего не отвечал. Он выдал себя за жителя Красноярска, не успевшего попасть в Иркутск до появления войск эмира на левом берегу Динки, и добавил, что, по всей вероятности, основные силы татар заняли позиции перед столицей Сибири.

В любом случае нельзя было терять ни секунды. К тому же холод становился все ощутимее. Ночью температура падала ниже нуля. На поверхности Байкала появились уже отдельные льдинки [119]. И если на озере плот легко мог менять направление, то меж берегов Ангары, стоит льдинам загромоздить течение [120], это едва ли будет возможно.

Стало быть, беженцам следовало немедленно отправляться в путь.

В восемь часов вечера отдали швартовы, и подхваченный течением плот поплыл вдоль побережья. Чтобы исправлять отклонения от курса, длинных шестов в руках могучих мужиков оказалось достаточно.

Командовать на плоту взялся старый байкальский матрос. Этому человеку, обветренному всеми здешними штормами, было лет шестьдесят пять. Густая седая борода падала ему на грудь. Из-под меховой шапки смотрело суровое, степенное лицо. Просторный, длинный, перехваченный поясом плащ доходил ему до пят. Сидя на корме, этот молчаливый старик отдавал команды мановением руки, не произнеся за десять часов и десятка слов. Впрочем, весь маневр сводился к удержанию плота на струе, бежавшей вдоль берега, избегая выхода в открытые воды.