Япония. От сегуната Токугавы - в ХХI век - Джеймс Л. Мак-Клейн

соответствующей торжественностью и помпой, поскольку как в 1870-х отмечал Ивакура, фигура сёгуна загораживала собой императора на протяжении всей эпохи Токугава, вследствие чего «воля императора продолжает оставаться недоступной для отдаленных районов» государства{134}. В связи с этим верхушка режима Мэйдзи отправила императора в путешествие по внутренним районам Японии, чтобы «все люди могли раскрыть глаза и узреть величие императорской особы»{135}. За два с половиной столетия правления Токугава Небесный Владыка покидал свое обиталище в Киото всего три раза, а император Мэйдзи, занимавший трон на протяжении сорока пяти лет, предпринял за это время 102 путешествия, в том числе 6 Больших Турне, совершенных в 1872, 1876, 1878, 1880, 1881 и 1885 гг. Используя для перемещения любой подходящий транспорт, молодой монарх проделал тысячи миль по территории страны и посетил каждый крупный остров. Крестьяне, покинув свои поля, сбегались при приближении императорской процессии, чтобы пожелать благополучия своему владыке. На ночлег и отдых император останавливался в домах местной знати. Обычно хозяева строили специально для этого случая особые покои и даже делали в своих резиденциях новые ворота, чтобы монарх через них въезжал в их дома. Сопровождали императора, что и неудивительно, такие люди, как Кидо, Ито, Окубо, Курода и Ивакура. Каждый из них провел определенное время в дороге, путешествуя вместе со своим монархом. Сами путешествия, на их взгляд, играли весьма важную роль. Появление монарха демонстрировало «народу великую добродетельность императора» и представляло собой «возможность продемонстрировать непосредственное императорское правление живьем, рассеивая, таким образом, опасения» по поводу предложений установить конституционную монархию{136}.

Пока император посещал свои острова, мнения относительно политической традиции стали раздаваться не только со стороны правительства. Во многом эти идеи перекликались с теми ценностями, которые старательно подчеркивались олигархами. Фукучи Гэнъичиро был одним из тех журналистов, которые поддерживали позицию правящей верхушки. Несмотря на скандал, связанный, по его словам, с «неуклюжими действиями правительства по поводу сделки на Хоккайдо», редактор газеты Токио ничиничи синбун соглашался с тем, что конституционализм является весьма желательным и что император должен стать той осью, вокруг которой будет формироваться новая система{137}. Вопрос о верховной власти, повторял Фукучи в десятках передовиц в начале 1880-х, должен решаться в соответствии с историей каждой определенной нации. Чтобы подчеркнуть свою позицию, он писал о японском кокутай. Обычно это понятие трактуют как «национальная сущность» или «национальное государственное устройство». Этот термин, обладавший большой эмоциональной нагрузкой, Фукучи позаимствовал из антитокугавской риторики 50-х и 60-х гг. XIX в. Японское кокутай, напоминал Фукучи своим читателям, основывалось на принципе божественного происхождения императорской династии. И эта династия мудро управляла страной с самого начала японской истории. По мере вхождения Японии в современный мир, продолжал он, структура управления должна меняться, однако сущность власти, кокутай, должна сохраняться в неприкосновенности. «Боги, — вдохновенно писал он, — установили в момент первого восхождения на трон, что дела государства» должны быть поручены императору. Таким образом, даже в рамках конституционного строя, представляется необходимым, чтобы «все управление осуществлялось императорским повелением». Придерживаясь «твердого принципа» кокутай, настаивал Фукучи, правительство гарантирует себе поддержку со стороны народа, в то время как император будет вести всех и каждого вперед, по пути постепенной и мирной трансформации в современную нацию.

Некоторые интеллектуалы также пытались внести свой вклад в создание новой политической этики, которая могла привязать новый мир представительного правительства к системе традиционных ценностей. Ходзуми Яцука, студент, стоящий на пороге долгой карьеры ученого-специалиста в области конституционализма, написал в 1882 г. серию эссе для газеты Фукучи Токио ничиничи синбун, в которых подверг резкой критике политические партии, поскольку они ставят интересы отдельных граждан выше интересов всей нации. При различных обстоятельствах, писал Ходзуми, «свобода отдельной личности может быть принесена в жертву для спасения всего общества», и лучшей защитой от тирании масс, по его мнению, была передача верховной власти императору. Он будет осуществлять ее через сильный, независимый аппарат профессионального чиновничества, который будет назначаться на определенный срок, получать определенное жалование и пользоваться уважением со стороны общества{138}.

Даже конфуцианцы, занимавшие на протяжении эпохи Цивилизации и Просвещенности оборонительную позицию, присоединились к обсуждению новых политических концепций. К началу 80-х гг. XIX в. такие люди, как Мотода Нагад-занэ, наставник императора, и Нисимура Сигэки, моралист и писатель, были сильно встревожены увлечением олигархов реформами по западному образцу. По мнению Нисимура, Ито ничего не предпринимал для поддержания традиционной морали, а его попытки воплотить в жизнь прусские идеи конституционализма обречены на провал, поскольку олигархи бездумно и как попало переносят западные идеи на японскую почву. Импульсивный Мотода был более резок в своих суждениях. Ито и его коллеги, настаивал он, стремятся превратить «японцев в раскрашенные копии европейцев и американцев»{139}. Рецепт конфуцианцев был прост: возвращение к проверенным временем ценностям. Моральность, писал Нисимура, является основой всего, отличной жизни каждого человека до структуры правительства. Быть моральным, подчеркивал он, значит обладать «духом преданности, сыновней почтительностью, доблестью, чувством гордости, долга и стыда, на которых с древнейших времен покоится фундамент нашей страны»{140}. Вывод, по мнению Мотода, был очевиден. Любое политическое построение должно быть прочно привязано к императору, поскольку он является образцом добродетельности и хранителем заповедей, передававшихся от поколения к поколению на протяжении многих столетий.

Все эти разнообразные мнения, касавшиеся новых политических принципов, не прошли мимо Ито, который трудился над составлением конституции. Разумеется, к тому времени, когда он в середине 80-х создал комитет по обсуждению проекта основного закона, у него уже сложилось свое мнение относительно императора. И это мнение сильно отличалось от тех предложений, которые поступали к нему со стороны европейских экспертов. Моссе и Рёслер склонялись в сторону социальной монархии. Согласно этой концепции, абстрактная идея государства воплощалась в особе монарха, стоящего над обществом и проводящего реформы, направленные на улучшение жизни граждан страны. Однако, продолжали они, история Европы знает примеры, когда неограниченные права монарха приводили к абсолютизму личной власти. Таким образом, в нынешнее время законы и правовые институты являются насущной необходимостью. Они создают условия, при которых трон употребляет свою власть на пользу всех слоев общества.

Ито соглашался с тем, что опора на закон и ограничение самовластия сильных монархов были важными компонентами любой современной конституционной системы. Он также сходился во взглядах со своим главным заместителем, Иноуэ Коваси, по поводу того, что император «управляет народом, но не правительством». Эта функция более подходит министрам{141}. Позднее Ито писал: «Корона как институт в Японии имела гораздо более глубокие корни в сознании нашего