Сумрак в конце туннеля (сборник) - Владислав Тимофе

   – Папка! Папка!

   В промокшее бедро врезался маленький, но шустрый метеорит – Маня. Заливистый смех, иногда переходящий в хрюканье, заполнил комнату быстрее ржавой воды. Следом за дочкой в дверном проеме вырос Зинкин силуэт.

   Узкие бедра, широкие плечи, стрижка «под мальчика», напряженный взгляд – начальница явно волновалась. Онкина вообще была нестабильна и часто неоправданно жестка в решениях. После моих неудачных попыток утвердиться капитан показалась же нщинам более подходящим кандидатом для руководства Убежищем. Субординация и привитое родителями понятие необходимых уступок слабому полу не позволили Михаилу Разоренову, новоиспеченному лейтенанту вооруженных сил некогда самой большой страны на Земле, в полной мере участвовать в распределении власти среди выживших. Мужской авторитет канул в Лету вместе с цивилизацией, бабы решили жить по своим правилам. Мне же на общем собрании популярно объяснили про отводящееся место в их обществе и плачевных последствиях при мятеже.

   Властным мужчина может быть только там, где правит грубая мышечная сила. Там, где нужен охотник, добытчик, защитник… опора всего сущего, наконец. В Бункере условий необходимости во мне не сложилось: роль защитников приняли на себя метровые стены Убежища, врагов разметало пламя ядерного коллапса, а сходить на склад и прикатить тележку с продуктами мог даже ребенок. Физическое самоутверждение было бессмысленно. Сплотившаяся, многократно превышающа я меня масса легко подавила бы, задушила подобное начинание на корню.

   – Ну, как тут у тебя? – плечо под зеленоватой курткой уперлось прямо в косяк. – Помощь не требуется?

   А ведь она серьезно думает, что может помочь. Мысль промелькнула и тут же умерла в мозгу. Ничто так не раздражает, как женщина, мешающая соображать.

   – Нет! – зло огрызнулся, отстраняя ребенка в сторону.

   Потом, перехватив поудобнее ключ, взял жестяную заплатку со стальными жгутами – попробую закрыть щель.

   – Надеюсь, вода скоро будет…

   Мой взгляд медленно проскользил по ногам, бедрам, талии, пока не уперся в маленькие, чуточку глуповатые глаза женщины. Маня смотрела по сторонам.

   Дети в Бункере начали появляться довольно давно.

   Когда-то бытовало выражение: «Родится много мальчиков – дело к войне…»

   «Много», это я понимаю. Но раз, ХОТЯ БЫ РАЗ вышел пацан!

   За все эти годы Убежище пополнялось исключительно девчонками.

   Милыми, красивыми, но все-таки девчонками.

   Одиночество начинало угнетать меня с новой силой.

   – А то помыться бы, – пояснили алые губы. – Уже второй день забываю…

   – Мама, мама, – дочка что-то вспомнила и задергала Зинин рукав. – Пойдем на качели… Давай?

   – Да… ступайте… – не слыша собственного голоса, дающего петуха, махнул я в сторону двери. – Там…

   Но закончить не успел, мать и дочка быстро покинули комнату.

   Дети, дети…

   Никогда не забуду того позора – обморок на глазах у всего Убежища…

   – Ты же мужик, почетный самец Бункера. Разве ты не способен принять роды, передать эстафетную палочку жизни?

   Тут почему-то женщины рассмеялись.

   – Давай, ты ничего не теряешь.

  А дальше: волнение, духота, потные колени роженицы и дрожь в руках…

   Уффф.

   Я старался пропускать все мимо ушей. Вдохи, стоны, выход плода – все по боку. Перед глазами пелена и ЭТО!!! Толстая, упругая кишка с синеватым отливом – пуповина, которую надо перерезать и завязать.

   Желудок справился, молодец – завтрак остался внутри. Но сознание… сознание подкачало.

   Так на клетчатом, выложенном кафельной плиткой полу я познал свою никчемность.

   Ржавый жгут лопнул, больно ужалив большой палец руки.

   – Тьфу ты!

   Зычный бултых отозвался слабым эхом.

   Оборачиваюсь в ожидании очередного бабского «фи». Глаза бегают по помещению и никого не находят. Никого. Вообще…

   Неужели один?

   Дурманящая эйфория готова была захлестнуть тело. Еще немного и нирвана накрыла бы меня с гол овой.

   – Эгей! Не расслабляйся, – сказал я почти в голос, аккуратно положил ключ и резко поднялся с колен.

   Как долго я ждал этого. Уже двадцать лет, двадцать лет как живу в этом Бункере с бабами. Ни с девушками, ни с женщинами – язык полностью утратил понятие этой классификации, – а именно с бабами.

   В самом начале, возможно, и брезжила некоторая радость-ожидание-надежда. Так же, как подростку в четырнадцать лет, мне представлялись молодые, обязательно неодетые и, конечно, красивые спутницы. Мы вместе спаслись в Бункере. Из мужчин – только я, вокруг – никого. Рай? Очень даже может быть. Никаких болезней, обязанностей, детей – есть только неудержимый, необузданный секс. Секс и удовольствие.

   Коридор сменялся коридором. Дверные проемы мелькали над головой, а на моем пути так никто и не встретился.

   Однако на деле вышло не совсем так. Точнее сказать, совсем, СОВСЕМ НЕ ТАК. Бункер, конечно, был. Женщины тоже были. Двадцать! Ровно двадцать особей дышали со мной одним воздухом. Разного возраста… разной комплекции. Я был двадцать первым. «Очко!» – как я тогда любил шутить. И ни одного мужика, кроме меня. НИ ОДНОГО. Как будто очутился в голове подростка, только после Катастрофы. Эротические грезы готовы были сбыться с минуты на минуту… Но вместо них навалились обязанности, работа и постоянная внутренняя напряженность. Всяческие распри, ссоры, поручения, обиды. Все это с лихвой отвлекало от мечтаний, но нисколько не заменяло, не оправдывало их.

   Оказалось, женщины – тоже люди. Со своим миром, желаниями, тараканами в голове. Раньше, при виде красивой незнакомки на улице, мне как-то и в голову не приходило, что она не кукла, только и ждущая совокупления, а настоящее, такое же, как я сам, живое разумное существо.

   Полное осознание сего пришло ко мне только здесь, в Бункере.

   Эти живые и разумные снов али тут взад-вперед. Им всем, буквально всем, от меня что-то было нужно. «Миша, открой…», «Миша, проверь…», «Миша, достань…». Но самое неприятное, когда к этим просьбам прибавлялась непонятная, необъяснимая ревность. Начинался нешуточный замес.

   – Ми-шааа, – Катины кисти легли мне прямо на грудь. – Не поможешь вещи перенести? Надькина малышка кричала всю ночь, совсем не давала спать.

   Левый глаз предательски дернулся.

   Как безобидно-то, мило все начиналось…

   Потом лавина, нарастающий снежный поток.

   – Михаил, а чего это ты Катьке давеча перетаскивал? – полное мое имя Зина употребляла лишь только когда злилась. – Я с Маней весь день вожусь: убираю, готовлю, спать укладываю, а ты, значит, ЭТОЙ СУЧКЕ спальники носишь, да?!

   Отношение ко мне было потребительское, как к вещи. Женщины думали, что раз они были со мной однажды, то получали полное право на ревность.< br>    «Он мой! – кричала каждая внутри себя. – Только мой и ничей более!»

   Умри, уйди к другой – все равно! Близость – главный наделяющий правами компонент. Ключевой, дающий пожизненные привилегии в выражении собственной привязанности и заботы. Была бы цель, предмет опекания, а повод… повод найти можно всегда.

   Плитка в душе скользкая – буду поддерживать, чтоб не разбился.

   Полотенце вафельное кожу царапает – сотру поганые клеточки до дыр.

   Главное, чтобы все видели волнение. Кто больше волнуется, тот больше любит.

   Льстивые, ненастоящие улыбки, сплошные лекции как надо жить: «Миша, ты делаешь неправильно…», «У тебя просто нет вкуса…», «Это же некрасиво…». Красиво – некрасиво, какая разница?! Главное, чтобы работало, не падало, вмещалось.

   А эти страшно выматывающие разговоры ни-о-чем – когда говорят сразу все бабы Подземелья! Галдят, перебив ают, повторяют по нескольку раз одни и те же слова… Хотя, как ни странно, все всё понимают. Все, кроме меня! Внутри только усталость, да туман в глазах.

   Особенным испытанием для меня были те дни, когда особи исторгали из себя кровь. При таком тесном общении циклы женщин синхронизировались до того, что стали наступать одновременно. Такую неделю лучше было вообще переждать, не высовываться лишний раз из своего угла. Запереть дверь, напихать ваты в нос и уши и, с урчащим от голода чревом, терпеливо дожидаться окончания агрессивно-депрессивной вакханалии снаружи.