Парикмахерия - В. Бирюк

– Ростовы? Не умны и не богаты.

И плевать — хорошенькая она или уродина, умница или дурочка. Чувства там какие-то… Хоть её, хоть собственного сына. И уже старый, много повидавший, неглупый человек обижает и насмехается над шестнадцатилетней влюблённой девчонкой. «А… Она из этих… из Ростовых».

Ну, чего они все так на меня смотрят?! Ну не знаю я чего делать! И со всем своим опытом эксперта по сложным системам я никогда бандитские шайки не брал. Тем более — чисто холодным оружием. Это же не на бэмэпэшке к пятиэтажке и из пушки… И потом — плотным, проливным и кинжальным во все дырки… Стоило мне начать, как разговор стразу стал общим.

– (Я) Николай, у нас накидки какие есть? Чтоб не промокнуть под дождём пока добежим? Поменьше — мне, побольше — Сухану.

– (Ивашко) Так ты боярич, решил-таки к паукам на выручку идти? Зря. Хоть бы дождь переждал.

– (Николай) Найду. А для себя у меня рогожка есть.

– (Ивашко) А ты-то куда собрался? Вояка — хвост заячий. От тебя в бою проку…

– (Николай) А после боя? Хабар-то принять надо будет. Посчитать, сложить. А то «пауки» всё растянут. Ты ж сам знаешь — народец-то у нас такой…, глазом моргнуть не успеешь…

– (Ивашко) Да какой такой хабар?! Там ещё до хабара… Там и живота лишиться…

– (Николай) А я знаю — какой? Какой будет. Те же сапоги целые. В хозяйстве очень даже…. Вот ты, Ивашко, с бояричем подолее моего. Ну-ка вспомни: когда такое было, чтобы боярич с дрючком своим на дело ходил и без прибыли вернулся?

Все дружно посмотрели на мою «волшебную палочку». Ивашко видел самое первое боевое применение этого… «дрына березового». Ещё у Снова. Вижу, вспомнил. Картинку. «Мозги на палочке». А на коне краденном мы и по сю пору катаемся…

– Так-то оно так, да ведь дурную голову оторвать — одного раза хватит. (Ивашко пытается урезонить «взбесившуюся соплю» в моём лице)

– А где ты видал на дурной голове Покров Богородицы?

Чарджи до сих пор сидел у огня с закрытыми глазами. Изредка взглянет то на Добронрава, то на Ивашку и снова ресницы опускает. Типа: «как меня всё это утомило. Глаза бы не смотрели».

Та-ак. Похоже, они без меня — меня обсуждают. Фокус с кулёчком — даром не прошёл. Теперь они сплетни сплетничают и сказки сказывают. Господин для досужих языков — тема постоянная и на зубах завязши животрепещущая. Они сами придумывают новые подробности к моим похождениям, изобретают мне мотивы на своё усмотрение, воображают мною свои чувства по поводу. А потом, на основании такого фантома, созданного их «местечковым пердуновским фольклором» строят свои отношения со мной реальным. И очень удивляются. Если я недостаточно легендарен, былинен, сказочен, анекдотичен и песеннен. И как управлять этим… мифотворчеством? А — никак. «На чужой роток — не накинешь платок». Мудрость — наша, давно замеченная.

– Стрельбы не будет — тетивы сырые. И коней лучше не мучить — под дождём спины натрём. (Чарджи поднимается, потягиваясь)

– И доспех надо брать лёгкий — десять вёрст по грязюке… (Это Ноготок поднялся, с сомнением оглядел свою секиру и — через двор перебежкой в вещевой сарай).

– Николка, мне тегиляйчик какой найдётся? Брюхо бы прикрыть.

Звяга с сомнением оглядывает своё здоровенное туловище.

– Ты вообще сиди. Твоё место — на лесосеке. (Ивашко пытается воспрепятствовать смердячей наглости — спонтанной самомобилизации трудовых ресурсов).

– Ага. Только я боярычу должок ещё не отдал. Одного злодея зарубленного. Вот завалю какого-никакого, кровушку выпущу и сразу обратно — дерева валять.

– Слышь, Никола, и мне. Только чтоб без рукавов, чтоб плечо свободно ходило. Оба-два. (Чимахай наглядно показывает, как свободно должны у него ходить плечи. И в синхронном, и в противофазном вариантах).

– Чимахай! И ты туда же? Чудище лесное.

– А чего? Ежели я у тебя, княжьего гридня, саблю своей мельницей снёс, так, поди, и у шиша голову снесу. Охота попробовать. Как оно с настоящими-то ворогами, а не со стариком брюхатым.

– Ты! Ты кому говоришь!

– Спокойно! (Тут в бой идти, а они отношения выясняют!). Чимахай, иди — подбери там себе. А ты, Ивашко, старшим здесь остаёшься…

– Как?! Все — в бой, а меня с бабами за печку?! Да за что мне наказание такое? Обиды такие горькие? Или я службу свою где не исполнил? Или поленился в чём? Да и как вы без меня-то? Ты и сам-то… молодой. Да и остальные в этом деле бессмысленные. Не позорь, господине, дозволь рядом в бой идти. Я ж всю жизнь — в княжьей дружине! На коне да с саблей. Я ж воин, а ты меня…

Всю жизнь? Лет пять всего дружинником был. Не цепляйся к словам, Ванька.

– Господине! Возьми меня с собой! Я там все ходы-выходы знаю! Я там во всюда пройду-пролезу! Возьми! Хоть глазком одним на своих-то глянуть!

Хохрякович, отплакав своё у стенки, решил продолжить у моих ног. Руки по-отшибаю! Да за колени же не хватай! Завалюсь же я! Домна! Да отцепи ж ты своего…

– Собирайся. Господине, я сейчас чего-нибудь в дорогу горяченького сделаю. А ты иди. Кончай слёзы лить да брони себе подбери. Пока другие всё не разобрали. Оружие по руке прикинь. За мечи не хватайся — там навык нужен. Булаву бы тебе… такую… с шипами.

И, глядя вслед радостно выскочившему под дождь Хохряковичу:

– Ты… побереги моего-то… а то он дурной — за остальными тянется…. Присмотри там… как сеча начнётся…. Пожалуйста.

– Так, может, лучше оставить его? А, Домна? В тепле, в покое…

– Брезгуешь?! А коли «нет», так чего глупости говоришь? Все в бой идут, а мой — хуже? Только под подол прятаться? Он у меня кто — муж добрый или так, таракан запечный?

Быстрый умоляющий лепет в углу. «Нет! Нет!». Оттуда выбирается «пламенный горнист». Отдирает от рубахи вцепившуюся Кудряшкову. Не поднимая головы, оправляет рубаху, теребит хвост опояски, потом, покраснев аж до боли, вскидывает на меня глаза и сообщает:

– Вот.

И снова — глаза в землю и верёвочку теребить. Аника-воин. И куда такого… смущённого? Против дюжины оружных и обученных злодеев? И оставить — будто крест на его душе поставить. Вычеркнуть из списка мужчин навечно. И не по способу сношении, а по способу отношения. К бедам, к людям, к жизни.

– Лады.

Побежал. Расцвёл и побежал. В углу тихохонько воет его бабёнка. А ему — в радость. На смерть идти.

Так, что у меня ещё осталось? Домна… Она только головой мотнула. В сторону опустевшего стола. Там Потаня и Хотен в конце лавки сидят. Ну что ж, пожалуй, она права. Поскольку на «Святой Руси» женщина сверху быть не может. Верховодить — чисто мужское занятие. Вон Хотен чуть не из штанов выпрыгивает, глазами мои глаза ловит. Только что руку, как первоклашка, вверх не тянет. Ну, навык школьного обучения у него отсутствует. Нет, не пойдёт — сколько можно — будем следовать русскому закону: управитель — холоп. А Хотен — вольный. Да и вообще…

– Потаня, остаёшься на хозяйстве за старшего. Ежели нас там… если чего…. Бери людей, коней, майно и тащи в Рябиновку.

– А владетелю чего сказать?

– Ну… Что Ванька-ублюдок прощенья просит и во всех каверзах кается. Да чего хочешь! Мне-то уже всё равно будет.

– А с рукой-то моей как?

– А и правда. Убедил — придётся возвращаться. Так что насчёт — чего Акиму сказать — мозги не мучай. Ладно, пойду и я собираться.

В вещевом складе толпилось всё мобилизационно пригодное население. У одной стенки на эту суету нервно фыркали оба наших конька, у другой — испуганно поблёскивали из-под одеяла глазёнки Любавы. В середине горели факел и лучины, толклись и ругались мои люди. Голос Николая периодически доходил до визга. Особенно, когда начинали потрошить не тот узел, на который он указал. Парни примеряли доспехи и поддоспешники, шлемы и подшлемники, рукавицы и наручи, оплечья и пояса. Все обновки радостно комментировались. «Как корове седло» — самое мягкое выражение. Хохряковича своим коллективным юмором чуть до слёз не довели. А «горнисту» упорно пытались построить аналог железных трусов, вроде виденных мною в каком-то кино про «Горячий револьвер» — с висячими замками. Дети. Мальчишки бритые. Новобранцы с перепугу.

А вот профи снаряжаются тихо и быстро. Но и у них проблемы: дождь и расстояние. Тащить на себе полупудовый панцирь десять вёрст по разъезжающейся под ногами грязи… С войлочным поддоспешником, который напитается влагой и будет сам по себе весить не меньше…Плащ-палаток — нет, дождевиков — нет. Да ничего нет! Одно слово — «Святая Русь». Эх, мне бы сюда, рулончик полиэтиленовой плёнки….

Не мечтай о несбыточном, Ванюша, лучше прикинь как бы кожаных, если не плащей, то хоть зонтиков каких соорудить. Дождь на Руси — самая мерзкая погода. От снега годится и шерстяная одежда, и меховая. А от дождя — только кожаная.

«Комиссары, комиссары молодые,Комиссары в черных кожаных тужурах»

Мне бы сюда десяток комиссаров. Или — комиссарок. И — раздеть…

А пока — одеваемся. Или — облачаемся? Пожалуй, самое правильное слово — бронируемся. Сухану — его шлем с кольчугой. А вместо еловины — рогатину. Она хоть точенная? Да. Уже вижу по собственному пальцу. Куда же я шашечку свою сунул? Ага, вот она. И мечи мои парные. Когда же я их вычищу? А когда пользоваться ими научусь? Оставляем. Все собрались? Нет, мне доспехов не надо. Силёнок маловато. Я больше скоростью да изворотливостью. И, само собой, благоволением Богородицы. Как же мне без него! Ну… Стоп. Какой дурак сапоги со шпорами надел? Ивашко, твою в бога душу! Ты куда смотришь! Ладно, не поминайте лихом, ворота за нами заприте. Ну, и ждите. С победой.