Узревший Слово - Николай Романецкий

Так что место Перуна в седмице — третье. Впрочем, ему-то грех обижаться. В арьергарде тоже немало богов. В четверницу — бог солнца Хорс и супруга его, богиня тепла Купала. В пятницу — бог весеннего плодородия Ярило и жена его, богиня живой природы Кострома. В шестерницу — владыка подземного царства Велес и половина его, богиня смерти Марена. А уж созидателю всего мира Сварогу и вовсе стоило бы с зависти удавиться — его славят аж в седмицу, самым последним по счету. Если бы Сварога интересовала эта очередность, он бы давно уже ввергнул мир в первоначальное состояние. Но Сварог — не Перун!..

Однако Семарглова вторая очередь была для Света несомненной удачей. Еще лучше было бы пощупать Буню Лаптя в первицу, но в этот день волшебники в служении не участвовали. С другой стороны, если бы Семарглу воздавали хвалу в последнюю очередь, Свет мог бы измаяться в нетерпении. Хотя Вера с Забавой вряд ли дали бы ему умереть со скуки!..

Все богослужения Паломной седмицы начинались ровно в полдень. Однако, чтобы вовремя добраться к Перыни, надо было выезжать в десять.

Завтрак проходил не как обычно. Света осенило возбуждение, и он в полную силу молол языком. Даже полусонная Забава удивилась. Впрочем, Свет уже через пять минут не помнил, о чем только что рассказывал: мысли его были в Перыни. Вера, наоборот, молчала, хотя ей, наверное, тоже хотелось поговорить. Во всяком случае, так казалось Свету. Причина ее молчания выяснилась в конце трапезы: Вера попросила, чтобы чародей взял ее с собой в Перынь.

— Так вот почему вы отмалчивались весь завтрак! — воскликнул Свет.

— Да, — сказала Вера. — Мне не хотелось, чтобы у вас испортилось от моей болтовни настроение.

Свет посмотрел на Забаву — тут наверняка не обошлось без ее участия. Во всяком случае, Свет бы не удивился, выяснись, что именно Забава рассказала гостье о сегодняшних планах хозяина — она, как и все домашние, прекрасно знала, чему вынужден посвящать чародей каждую вторницу Паломной седмицы, — и что именно Забава посоветовала гостье помолчать за сегодняшним завтраком. Но выяснять Свет ничего не стал. Он лишь сказал себе, что служанка неплохо изучила повадки хозяина — не хуже, чем Станислава привычки своего Берендея, — и согласился удовлетворить просьбу гостьи.

И тут выяснилось, что ехать гостье не в чем. Волшебники обязаны были приезжать на служение в официальных одеяниях — голубых балахонах с белым воротничком. Гости могли быть одеты во что угодно, но одетые во что угодно не допускались туда, куда допускались волшебники. А потому Вере пришлось бы наблюдать за службой отдельно от Света, и ей потребовалось бы давать сопровождающего. Само по себе это для чародея проблемой не было, но Свету вдруг захотелось, чтобы Вера находилась во время служения с ним рядом: все-таки за нею нужен глаз да глаз. И потому он сказал:

— Я думаю одеяние волшебника хорошо тем, что в принципе может подойти к любой фигуре.

Вера распахнула удивленные глаза:

— Вы предлагаете мне свою одежду?

— Да, — сказал Свет. — И только при этом условии могу взять вас с собой.

Он видел, что у Веры наготове язвительная реплика, но знал, что его ушам услышать этой реплики не придется. Так оно и получилось: гостье слишком хотелось попасть в Перынь, чтобы она стала давать волю языку.

Оставалась, правда, еще Забава — уж она-то должна была протестовать против подобного развития событий. Хотя бы по привычке… Но Забава молчала. Без лишних слов пошла с хозяином в гардеробную, без лишних слов взяла у него голубой балахон, без лишних слов понесла одеяние в гостевую. А Свет подумал о том, что Вера, кажись, права: отношение к нему Забавы явно изменилось. Было, правда, и другое объяснение — все перемены в Забаве связаны с тем влиянием, которое на нее имеет гостья. Тут ему пришла еще одна мысль — о том, что гостья имеет какое-то влияние не только на служанку, но и на хозяина… Впрочем, эта мысль показалась ему настолько нелепой, что он тут же отбросил ее. Не могло подобное быть правдой, ни в каком случае. Разве что Вера была богиней…

В балахоне Вера и в самом деле выглядела богиней — эта крамольная мысль явилась в голову чародею, едва он увидел затянутую в голубое тоненькую фигурку, — но он в оной мысли крамолы не ощутил. А вот то, что Забава перепоясала балахон на Вериной талии взятым неведомо откуда таким же голубым пояском, было настоящим безобразием, и не заметить этого чародей не мог.

— Мы идем на богослужение, — сказал он, — а не на выставку модной одежды.

Он увидел, как вспыхнули карие глаза Веры, и удовлетворенно скривился, когда она тем не менее промолчала. И нескольких дней не прошло, как он обрел над ней хоть какую-то власть!.. Синие глаза Забавы тоже вспыхнули, но над ней-то власть у него была уже давно. Во всяком случае, ему так казалось.

— О Додола-заступница! — воскликнула Забава. — Если бы мне сказали, что вы брат с сестрой, я бы совсем не удивилась.

Свет посмотрел в висящее на стене трапезной большое зеркало. Двое в голубом и в самом деле представляли собой любопытную пару: если и не брат с сестрой, то муж с женой — точно. После этого вывода самым логичным поступком было бы предложить гостье опереться на его десницу, а поелику Свет никогда отсутствием логики не страдал, то именно этот поступок и совершил.

Проснулся Репня, как ни странно, в приличном расположении духа, и опосля вчерашнего это было диво-дивное.

Похмелья-то не было, но сие как раз удивляло менее всего — ничего дешевого они с Вадимом вечор не пили. А вот ежели принять во внимание встречу на Торговой набережной…

Нет, не должно у него быть сейчас такое настроение, никак не должно. Тут до него дошло, что не надо на работу, а вспомнив — почему, он тут же дошел и до причины сегодняшнего настроения.

Ведь сегодня же второй день Паломной седмицы. Время воздавать хвалу Семарглу. Впрочем, на это Репня был настроен менее всего. Уж лучше петь славу Велесу с Мареной!..

Нет, главное было не в том, чтобы воздать хвалу одинокому богу-женоненавистнику, главное было в том, что единственный раз в году Репня мог законным порядком при этом действе поприсутствовать. Неподалеку от самого Кудесника, почти рядом с состоявшимися волшебниками в голубых одеяниях. И пусть потом его снова будет мучить обида на судьбу, плевать! Главное, он почувствует себя сопричастным к великому Братству, и эта сопричастность не будет сопровождаться завистью — слишком привычным чувством, когда он оказывается вынужденным сноситься с членами великого Братства по отдельности. Нет, не зря говорят, на миру и смерть красна, ох не зря!..