Проспать Судный день - Тэд Уильямс

Я улыбнулся.

— Если она гуляет с Молодым Элвисом, то, я бы сказал, она во вкусе Биг Боппера.

Хорошо было повидаться с Моникой. Во-первых, она ценила все то же, что и я. Во-вторых, у нее не было украинского акцента.

— Как там Душечка?

— Все так же. Череда разбитых сердец, чаще всего — его собственное, иногда — какого-нибудь бедняги, которого он полюбил, но потерял на следующий же день. Но все это напоказ. Клянусь, Бобби, я ни разу не слышала, чтобы он был чем-то по-настоящему огорчен. Даже когда он в очередной раз трагически страдает, все выглядит, будто хорошо поставленный ситком.

— А остальная братия?

— Сам знаешь. Все то же, все то же. Уолтер потихоньку в себя приходит. Сказал мне, чтобы привет передала. А у тебя как дела?

Застигнутый врасплох, я решил отшутиться с обычной небрежностью.

— Чо?

— У тебя, Бобби. Ты спрашиваешь о других, ты даже спросил, как дела у меня и Тедди, но о себе ничего не говоришь. Что происходит?

— Ты, кстати, так и не рассказала, как дела у тебя с Тедди. Раз уж напомнила, скажи. У вас все хорошо?

Она выразительно поглядела на меня, понимая, что я ушел от вопроса, но приняла это с достоинством.

— У нас все о'кей. Мне нужен был другой, не такой, как ты. Я его нашла. Он надежный, добрый, всегда перезванивает. Открывает передо мной дверь.

— Я тоже перед тобой дверь открывал!

— Только потому, что у тебя была эта дурацкая маленькая машина, у которой двери открытыми не держались, и я все время ими по голове получала, когда пыталась выйти.

— А, ага, тот «Бьюик» с мягким верхом. Тоскую по нему. Целиком его чувствовал, будто на огромном скейтборде с мотором катишься.

— Ага, на копчике до сих пор синяк остался.

— Знаешь, мне «Матадор» пришлось продать.

— Тот, с клетчатой обивкой?

— Угу.

— Могла бы сказать «как плохо», но, если честно, ездить в нем было тесно, как в бочке. Нет, как в купе на двоих в стиле пятидесятых.

— Ага, давай, вали в кучу, теперь, когда мой бедный «Матадор» уже не здесь и не может возразить.

— Ты все так же уходишь от вопроса, Бобби.

— Какого вопроса?

— Того, что происходит у тебя. А что-то происходит, совершенно точно.

У меня немного кольнуло затылок.

— Почему ты это сказала?

Она рассмеялась невесело.

— Ладно тебе. Ты меня на ужин пригласил? Когда ты последний раз меня на ужин приглашал, даже тогда, когда мы спали вместе?

— Придется проверить все чеки.

— В начале двухтысячных. Правда, ты меня поужинать приглашаешь, ты вежливо расспрашиваешь обо всех старых друзьях, не пытаясь пойти и узнать самому — хотя все они сидят в том же самом баре, что и раньше. Черт, большинство из них на тех же самых местах сидят.

Она нахмурилась.

— Я-то тебя знаю, Бобби. Нельзя три года просыпаться рядом с одним и тем же парнем, ну, время от времени, честно сказать, и ничего о нем не узнать. Ты встревожен. Нет, ты чем-то охренительно напуган. У тебя новая подруга, но я ни от кого ничего о ней не слышала, и не потому, что меня пожалеть решили. Никто о ней ничего не знает, а ты ничего не рассказываешь. Единственный раз, когда я о ней что-то услышала, так это когда тебе понадобилась помощь, чтобы проникнуть в дом к очень богатой даме. Что, твоя новая девушка на наркоте сидит? И ты решил спереть персидский антиквариат, чтобы заплатить за ее лечение?

Ее лицо внезапно переменилось.

— Извини, грубо это было с моей стороны. Я не хотела. Но что с тобой происходит? Я думала, мы расстались друзьями.

— Мы и есть друзья. Погляди на нас, мы сидим тут совершенно по-дружески. Я — доедая за тобой сухарики из салата.

— Все твои клевые трюки я знаю как свои пять пальцев, Доллар. И все твои оправдания не раз слышала. Меня сложно сбить с толку. Если ты мне друг, то рассказывай.

И я хотел бы рассказать ей. На самом деле, тогда мне очень надо было с кем-то поговорить. Наверное, именно поэтому я настоял на том, чтобы она со мной поужинала. Моника была единственной из тех, с кем я мог бы поговорить и кто поняла бы меня и посочувствовала. И даже не по поводу ситуации с Каз.

Но я этого не сделал. Я не мог рассказать Монике то, что ей пришлось бы держать в тайне, особенно, если предстоящая операция в музее сорвется. На тот момент ее участие в моих делах ограничивалось аферой с «Вэнити Фэйр», и она не знала, что именно она сделала и зачем. Как мог я изменить все, сделать ее частью моей авантюры, просто ради того, чтобы поплакаться в жилетку, просто ради того, чтобы кто-то похлопал меня по плечу и сказал, что все будет хорошо? Блин, я эгоист, но не настолько.

Нет, все это вообще было плохой затеей, а то, что мне было так хорошо оттого, что я снова увиделся с Моникой, вспомнил, как хорошо мне бывало с ней когда-то, лишь ухудшало ситуацию.

— Не могу, — наконец сказал я. — Поверь мне, прошу. Не потому, что я тебе не верю, а потому, что не хочу тебя в это впутывать.

— Правда? И это не твое обычное «дело не в тебе, дело во мне»?

Она пристально поглядела на меня, так, будто могла увидеть что-то внутри меня. Иногда мне казалось, что так бывает, но, по большей части, я так не считал. В смысле, как женщина вообще смогла бы жить со мной, если бы она видела того, настоящего Бобби?

— Вот блин, — сказала она.

— Что?

— Вот теперь мне страшно. Думаю, ты правду говоришь. Куда ты влез, Доллар? Скажи мне. Прошу, не молчи.

— Ничего такого, с чем я бы не справился.

Это была моя самая большая ложь за последнее время.

— Честно говоря, не беспокойся. Я просто соблюдаю осторожность.

Я вернул официанту чек, вместе с наличными, которых хватало и по счету, и на чай.

— Сдачи не надо, — сказал я ему. — Не выпьешь на дорожку, Нэбер?

Она все так же глядела на меня, так, как глядят на выжившего из ума дедушку, который только что заявил, что отправляется в дальний путь.

— Не стоит. Я собиралась заскочить в «Циркуль», встретиться с Тедди. Там, наверное, и выпью. Если меня не вызовут. Ты сейчас действительно в отпуске?

— Во временном. До тех пор, пока не разберусь с другими делами.

Я проводил ее до машины. Она остановилась, развернулась и обняла меня, прежде чем я успел это понять. Обняла крепко. Я напрягся и немного подался назад. Ее прикосновение было очень приятным. Невольно мои руки опустились ей на бедра. Чудесные бедра.

— Позвонишь мне, хорошо? — сказала она. — Дашь знать, что с тобой все в порядке?

— Конечно.

Обычно я без труда говорил женщинам такое, ничуть не собираясь выполнять обещание, даже женщинам, которые мне нравились, таким, как Моника.