Каракалпак - Намэ - Тулепберген Каипбергенов

Кажется мне, что все советы автору, прозвучавшие пока, это кувшины с водой, принесенные к котлу с молоком.

Садык-шаир. Позвольте и мне вспомнить старую притчу.

Когда пророк Мухаммед женился в третий раз, он па радостях решил женить и своего насыпка — сына старшей жены от первого брака.

Свадьбу пасынку устроил пышную и на торжество созвал людей со всей Аравии.

На следующий день гости разъехались, а невеста в доме мужа сняла чадру и приступила к обязанностям жены младшего мужчины в доме. В обязанности ее входило и подавать воду для омовения своему свекру.

Наполнила она кувшин теплой водой и вошла в покои Мухаммеда. Мухаммед впервые увидел ее, увидел, как гибок ее стан, услышал, как нежен ее голос, и воспылал он страстью к своей снохе. Но не знал, как ему быть, ведь она же жена его пасынка.

Однако нашлись хитрые советчики, и уверили они пророка, что пасынок — не сын, кровь чужая. И если отречется он от пасынка, то нет ничего зазорного в том, что возьмет он в жены свою бывшую сноху.

Так Мухаммед и поступил. Пасынка изгнал, а сноху назвал своей четвертой женой и разрешил каждому мусульманину впредь иметь четырех жен.

Слушаю я это обсуждение, и кажется мне, что мы тоже хотим прогнать автора, а его книгу присвоить себе. Или не так?

Седьмой оратор. Никто не хочет присваивать этот роман. Так что можете успокоиться и не читать нам морали при помощи своих старинных и ветхих притч. Нам не нужен такой роман. Настоящая книга должна отражать эпоху, выражать дух времени и звать людей вперед к новым свершениям, но при этом не забывать и о пройденном этапе, об уроках истории.

Ничего подобного в «Песне каракалпаков» нет. Нет призывов в будущее, нет принципиальной и всесторонней оценки настоящего. Нет извлечения уроков из прошлого…

Голос. Как вы смеете так говорить? Вы же не читали рукопись!

Седьмой оратор. Ну и что? Здесь никто ее не читал, но все выступают. А я говорю в принципе.

Голос. Другие хотя бы не рубили книгу на корню.

Седьмой оратор. Это потому, что они недостаточно принципиальны. А всякое дело надо сразу решать в принципе. Если книга отражает, выражает и зовет — тогда пусть издается, а если нет — тогда ее надо пресечь на корню, чтобы не расцвела махровым цветом. Повторяю — дело в принципе, а вот принципа никто из выступавших и не коснулся.

В таких случаях коше-бий говорил: «Один казы, рассматривая вопрос в плоскости принципа, решил за правонарушительный проступок сына наказать еще и того отца, который доводится этому сыну прямым родителем. Каждому из них казы присудил по девять ударов телесного наказания палкой.

Отец терпеливо перестрадал все девять ударов, не проронив ни единого звука, выдававшего наличие телесной боли.

Сын последовал наглядному примеру своего отца и продолжил дело молчания в период принятия заслуженного наказания.

Зато отец того сына в тот же период издавал страдальческие вскрики, выражавшиеся в громком «ойканье» после каждого удара, адресованного его отпрыску.

Судья выразил удивление по этому поводу и поинтересовался, почему это отец сына безмолвствовал, находясь непосредственно под палкой, а теперь, находясь вне непосредственного контакта с орудием наказания, изрекает болезненные звуки?

На что отец ответил:

Те удары пришлись по наружному покрову кожи, а эти достигают непосредственно сердечной области».

Мой комментарий. Я убежден, что автора не было в зале, иначе бы он закричал от боли, увидев, как избивают его роман, его детище.

Председатель. Товарищи! Мы так и не решили самого главного вопроса текущей повестки дня. Не выяснили, кто автор. Дело не в том, что никто не читал романа, а в том дело, что никто не признал автора. А можем ли мы допустить, чтобы первый в истории нашей национальной литературы роман оказался анонимным?

Голоса:

— Почему в нем только три части? Кроме «Жизни», «Любви», «Дружбы» нужны еще «Зрелость», «Счастье», «Свобода»…

— Вот именно. Почему нет «Счастья» и «Успехов»? Без них нельзя. В принципе нельзя!

Председатель. Повторяю. Главное, что не нашелся автор. Если бы он нашелся, мы бы его обязали по части «Свободы» и «Успехов». Но его нет. Хорошо, если он выявится позже. Тогда в истории нашей литературы мы смогли бы записать, что первый каракалпакский роман написан неизвестным писателем, который после публикации романа приобрел всенародную известность в масштабах нашей автономной республики. А если он вовсе не объявится? Как тогда быть?

Предлагаю следующее постановление. ПОСТАНОВЛЕНИЕ.

Собрание Союза писателей постановляет:

1. Если автор романа «Песнь каракалпаков» найдется, то:

а) ознакомить его с протоколом данного собрания,

б) продолжить обсуждение романа в присутствии автора.

2. Второй и последующие пункты постановления будут иметь место после реализации первого пункта данного постановления.

Кто за? Кто против?

Воздержавшихся нет.

Пиши: единогласно.

Мой комментарий. В тот день, как помню, с собрания расходились медленно и молча, словно с похорон. Да, видимо, так оно и было — погребли первый каракалпакский роман, погребли под толщей ненужных слов.

Протокол не случайно сохранился. Я берег его особо тщательно, все ждал, что автор, может быть, объявится. Но он не объявился. То ли и впрямь был новичок и то, как встретили в Союзе писателей его первую рукопись, навсегда отвратило автора от желания пробовать свои силы в литературе? То ли рукопись — мистификация опытного писателя, которому просто хотелось посмотреть, полюбоваться, какая кутерьма вокруг нее поднимется?

Не знаю. Теперь об этом можно лишь гадать.

Мне конечно же хотелось прочитать рукопись, но она хранилась в сейфе у председателя, и ее никому не выдавали, чтобы, как выражались, «не возвращаться больше к этому вопросу без особой надобности». Хотелось мне и повстречаться с автором, поговорить с ним, поскольку я чувствовал, что тоже хочу и, кажется, даже смогу написать роман.

Мой дедушка говорил: «Главное вот что — не ищи себя среди великих, а ищи величие в себе».

Применительно ко мне это можно было выразить иначе: не ищи себя среди писателей, а ищи писателя в себе.

Так-то оно так, только трудно искать в одиночку.

23

Из советов моего дедушки. На любой вопрос есть три ответа: «да», «нет», «не имеет значения».

Сам я привык к первым двум, а тех, кто отвечает «не имеет значения», терпеть не могу. Что за чванство? Что за безразличие? Что значит «не имеет значения»? Для кого «не имеет»? Для того, кто спрашивает, — имеет. Потому он и спрашивает. Если для тебя безразлично, то объясни почему. Все это одна лишь хитрость. Просто сказать «да» или «нет» труднее, чем увиливать от ответа. Но сам-то человек должен знать, как он относится к жизни. Если для человека жизнь «не имеет значения», то ему и жить-то незачем.

Хочу, чтобы вы, мои внуки, всегда отвечали прямо. Да так да. Нет так нет. Без всяких там уловок и увиливаний. Тогда ваша жизнь будет счастливой. Тогда и душа моя будет спокойна и на этом и на том свете…

Я всегда дорожил спокойствием дедушкиной души. Действительно, нерешительность — это не путь и даже не тропинка. Но и путь выбрать тоже непросто. Особенно путь в литературе. И тем более когда сама литература находится на распутье.

А в середине пятидесятых годов наша национальная литература находилась именно на распутье. Все понимали, что она сильно отстала не только от мировой или русской (это и понятно — до революции у нас не было своей письменности и, само собой, письменных произведений), но и от соседних литератур, например от казахской и узбекской. Все понимали: нужна нам реалистическая проза. Однако пока не было не только романов и новостей, но не было и навыка их создания и привычки к их восприятию. Существовали лишь поэзия да в какой-то мере критика (если хоть в какой-то мере можно относить к критике те «размышления» о поэзии, которые появлялись в нашей республиканской печати в те годы).

Влечение к поэзии, «влечение — род недуга» испытывала тогда не только литература в целом, но и каждый отдельный человек. Сужу по себе.

Вроде бы уже напрочь отрешился от мечты стать поэтом. Вроде бы уже окончательно решил заняться прозой. Но поэзия не отпускала. Она как хмельное зелье — хоть и тошнит уже, а все тянет.

Поразмыслив, я принял компромиссное решение, однако тогда оно казалось мне (если опять-таки применить нынешнюю терминологию) комплексным. Задумал перевести статью Владимира Маяковского «Как делать стихи».

Конечно, заимствования, подражания, пересказы — не самый прямой путь в литературу. Не парадный вход, но зато удобный выход из кризисных ситуаций.