Овцы смотрят вверх - Джон Браннер

Бамберли не мог поверить своим ушам. Он застыл с широко раскрытым ртом, словно только что пойманная рыба.

– Поэтому, – продолжала Мод, – молитвы за столом буду произносить я. Моя совесть относительно чиста. Итак, я начинаю: О, Господь наш всемогу…

– Молчать!

Для Корнелия этот возглас мистера Бамберли стал сигналом – он закатил глаза и рухнул на пол.

Мод и шагу к нему не сделала. Она возвышалась над столом, заставленным дорогим фарфором и серебром, и не спускала глаз со своего мужа.

– Позвоню-ка я врачу, – сказал наконец мистер Бамберли. – Ты пока не справилась со своим… недомоганием.

И он пошел к двери, бросив через плечо:

– После всего услышанного у меня пропал аппетит. Если кому-нибудь понадоблюсь, я буду в логове.

Его трясло с головы до ног, когда он добрался до своего убежища и, захлопнув за собой дверь, привалился к ней спиной.

Господи Боже мой! Что нашло на эту женщину? Никогда, за все годы их брака, она не произносила ничего подобного! Это было ужасно!

Мистер Бамберли добрался до своего стола (в английском стиле, старинного, с убирающейся крышкой) и достал из бутылочки еще одну дозу транквилизатора, две капсулы. Того, что он принял до этого, оказалось недостаточно. Это можно объяснить – он набрал лишнего веса, и лекарств ему теперь требуется больше.

Напротив стола стояло обитое бархатом кресло. Мистер Бамберли, слегка задыхаясь, завалился в него. Как Мод могла сказать такое в присутствии мальчиков? Какой яд она, может быть, уже влила в их невинные мозги? Даже если учесть, что все это время она была… была не в себе, допустить, чтобы… Да еще в такой день!

Нет! Это переходит все границы! Мистер Бамберли почти силой заставил себя не думать. И тотчас же его тело напомнило ему, что он солгал за столом. Его аппетит никуда не подевался! И животик у него растет!

И что же нам делать? На кухню отсюда не позвонить, тем более что Кристи отчетливо слышала, что есть он не хочет. Да к тому же сейчас она наверняка занята Корнелием.

Корнелий. Ну да! Он же конфисковал у Корнелия тайный склад сластей, которые вызвали последний приступ, и эти сласти здесь, в логове. Плитка шоколада сейчас в самый раз – снимет голодный позыв. А потом, когда доктор Халперн уедет, а Мод успокоится и вернется в свою комнату, они все смогут съесть ланч, притворившись, что все вернулось к норме.

И он яростно вонзил зубы в немного залежалый шоколад.

Почему так кружится голова и сдавило гортань?

Воздуха!

Скорее, открыть окно!

Шире, еще шире!!!

Воздуха!!!

До отполированных каменных плит террасы лететь было ровно восемнадцать футов.

– Но он же никогда не ел сладкого! – пробормотал доктор Халперн, думая одновременно о том, сколько исков против скверно исполняющих свои обязанности врачей регулярно разбирается в судах. – Я предупреждал его о сыре, но он сказал, что не ест его… Вам он об этом разве не говорил?

Сжимая пропитанный слезами платок, Мод, всхлипывая, ответила:

– Да, говорил. Но он думал, речь идет о том, что он слишком быстро набирает лишний вес.

Значит, все в порядке. Иска, слава богу, не предвидится. Доктор Халперн встал.

– Я думаю, нам лучше занести тело в дом. Есть там кто-нибудь еще?

– Только служанки и повар.

– Нужно их позвать.

Расплата

– Мы его скопировали, – устало сказал химик-кубинец. Работал он долго и страшно устал. Но дело было сделано.

– Возьми. Точная копия, до последней боковой цепи. Тут его немного, у нас нет оборудования для производства больших объемов нервного газа. Но, надеюсь, ты правильно им распорядишься.

– Спасибо! Все будет сделано наилучшим образом.

Через пятнадцать минут после взлета Боинга 747, направляющегося из Мехико в Токио, один из пассажиров стал кричать, что его пожирают раскаленные муравьи, и на высоте в двадцать три тысячи футов попытался открыть запасной выход. Экипаж выяснил, что перед самым взлетом он зашел в туалет и попил из крана воды. Над краном, однако, значилось: ПИТЬЕВАЯ ВОДА.

– Ну и что? – спросил бывший солдат. – Она же американка, верно? А мы все знаем, что эти американцы сделали в Ношри.

* * *

Как утверждали криминалисты, насиловали ее от трех до двенадцати человек. Правда, оказалось невозможным определить, когда ее задушили – до или после изнасилования.

Потребовалось целых трое суток, чтобы ее найти – ее черную кожу было трудно разглядеть в подлеске.

Из автомобиля, въехавшего на заправочную станцию в Тусконе, вышли двое чернокожих и направились в сторону мужского туалета. Добравшись до его дверей, они бросились наутек.

Станция горела два часа.

Динамит.

То же самое – в Пеории, Милуоки, Филадельфии, Сан-Бернандино, Джексонвилле, Олбани, Эванстоне, Далласе и Батон-Руж.

Строительство многоуровневой транспортной развязки неподалеку от Хантсвилля, штат Алабама. Удар пришелся по ней как раз в тот момент, когда бетон принялся затвердевать. Оказалось, что проще соскрести весь старый бетон, чем предпринять попытки ремонта.

То же самое произошло еще в восьми местах, ничем не примечательных.

Акт саботажа на большом целлюлозно-бумажном комбинате был проведен, вероятнее всего, химиком-профессионалом. В чан с обычным раствором для проклейки бумаги был добавлен катализатор неизвестной формулы, обеспечившей мощные выделения провоцирующих коррозию паров, которые и разрушили завод, уничтожив балки металлического каркаса цехов. Местная телевизионная станция получила анонимный звонок – звонивший сообщил, что сделал это ради спасения деревьев.

В этот же день в Северной Калифорнии, перед рощей секвой, которую собирались вырубить с разрешения губернатора, появились постеры с угрожающей надписью: «ЗА КАЖДОЕ УБИТОЕ ДЕРЕВО МЫ УБЬЕМ ОДНОГО ИЗ ВАС!» Всего планировалось вырубить около двухсот секвой из оставшихся в штате шести тысяч.

Угроза была приведена в исполнение с использованием автоматов «шмайссер». Счет – восемнадцать человек на семнадцать деревьев. Почти ничья.

В Литл-Роке миссис Мерси Кэйбл, выходившая из офиса врача со своим больным ребенком и нашедшая на двери своей машины изображение черепа и костей, умерла, когда попыталась его стереть.

В этой истории странно то, что погибшая была чернокожей.

Толпа отправилась домой, на ланч.

Но самый удачный акт жестокости и беззакония приписывали мексиканцу, работающему в Управлении образования штата Калифорния (самого его, кстати, дома уже не было; он предусмотрительно эмигрировал в Уругвай через Мексику). Он использовал оцифрованные данные студентов, чтобы организовать бесплатную рассылку тысяч совершенно одинаковых конвертов людям, получавшим образование в государственных университетах и колледжах. Выяснить, сколько именно писем он отослал, оказалось невозможно, потому что, несмотря на то что конверты при отправке были маркированы первым июля, почта работала так паршиво, что к адресатам