Королева Юга - Артуро Перес-Реверте

— Ну так вот, — продолжала она. — Теперь я скажу вам, как себе это представляю я.

Только бы не перегнуть палку, мелькнуло у нее в голове. И она изложила им, как себе это представляет она. Она говорила очень четко, отделяя одну фразу от другой и делая паузы между ними, чтобы присутствующие могли уловить все подробности и оттенки до последнего.

— Я с большим уважением отношусь к тому, что вы делаете в Галисии, — начала она. — Вы крутые парни и все такое, у вас все замечательно. Но это не мешает мне быть в курсе того, что на вас заведены дела в полиции, она дышит вам в затылок и регулярно таскает вас по судам. Среди вас полно кротов и стукачей, и время от времени кто-нибудь из вас позволяет поймать себя с поличным. Короче, дело — паршивей некуда, как говорят у нас в Синалоа. А мое дело целиком основано на укреплении безопасности. Мы работаем так, чтобы максимально предотвращать утечку информации. Людей у нас немного, и большинство не знает друг друга. Вздумай кто донести — ему и рассказать-то нечего. У меня ушло много времени на то, чтобы создать эту структуру, и поэтому я, во-первых, не дам ей заржаветь, а во-вторых, не подставлю ее под удар участием в операциях, которые я не могу контролировать. Вы просите, чтобы я подчинилась вам в обмен на какие-то проценты или уж не знаю на что. То есть, чтобы я сложила руки и отдала монополию вам. Мне непонятно, для чего мне все это нужно и что я от этого выиграю. Разве только если вы пытаетесь мне угрожать. Но что-то мне плохо верится, знаете?.. Я не думаю, чтобы вы мне угрожали.

— И чем же мы можем вам угрожать? — спросил Сисо Пернас.

Этот говор. Усилием воли Тереса отогнала призрак, витавший поблизости. Ей нужны были спокойная голова и верный тон. Камень Леона далеко, и ей не хотелось налететь на другой.

— Мне приходят в голову два варианта, — ответила она. — Распространением информации, которая может повредить мне, или прямыми попытками шантажа или расправы. В обоих случаях имейте в виду, что я вполне могу быть стервой — ничуть не хуже любой другой. С одной только разницей: у меня нет никого, поэтому я неуязвима. Я перелетная птица, и я могу завтра умереть, или исчезнуть, или уехать, не собрав чемоданов. Я даже не построила себе склепа, хоть я и мексиканка. А вам есть что терять. Красивые дома, роскошные машины, друзья… Родные. Вы можете привезти сюда колумбийских киллеров для грязной работы. Я тоже могу. Если вас довести до крайности, вы можете развязать войну. Я — не сочтите меня нескромной — тоже могу, потому что денег у меня хватает, а за деньги можно купить что угодно. Но война привлечет внимание властей… Я заметила, что Министерство внутренних дел не любит, когда контрабандисты наркотиков начинают сводить счеты, особенно если есть имена и фамилии, имущество, подлежащее изъятию, люди, которые могут оказаться в тюрьме, судебные процессы… Вы слишком часто попадаете в газеты.

— Вы тоже, — раздраженно возразил Сисо Пернас.

Тереса устремила на него холодный, очень спокойный взгляд и, выждав три секунды, ответила:

— Не каждый день. И не на те же самые страницы. Против меня нет ни единого доказательства.

Галисиец коротко, грубо хохотнул:

— Может, расскажете, как вам это удается?

— Наверное, дело в том, что я чуточку меньше трушу.

Что сказано, то сказано, подумала она. Просто, ясно и напрямик. А теперь посмотрим, что будут делать эти недоноски. Тео вертел в руках авторучку, то снимая, то вновь надевая на нее колпачок. Тебе тоже сейчас несладко, подумала Тереса. За это ты и получаешь то, что получаешь. Разница в том, что по тебе это заметно, а по мне нет.

— Все может измениться, — заметил Сисо Пернас. — Я имею в виду то, что касается вас.

Тереса предвидела и такой вариант и обдумала, как вести себя в этом случае. Она вынула сигарету из пачки «Бисонте», лежавшей перед ней рядом со стаканом воды и кожаной папкой с документами. Она сделала это как бы в раздумьи и сунула ее в рот, не зажигая. Во рту у нее пересохло, но она решила не прикасаться к воде. Вопрос не в том, как я себя чувствую, сказала она себе. Вопрос в том, какой они меня видят.

— Конечно, — ответила она. — И я думаю, что изменится. Но все-таки я одна. Я со своими людьми, но одна. Я добровольно ограничиваю свой бизнес. Всем известно, что у меня не бывает собственных грузов. Я занимаюсь только доставкой. Это уменьшает возможности нанести мне ущерб. И мои амбиции. У вас же, напротив, много окон и дверей, через которые к вам можно подобраться. Если кто-то решит нанести удар, выбор есть. Люди, которые вам дороги, интересы, которые вам хотелось бы сохранить… Есть куда ударить.

Она смотрела галисийцу прямо в глаза. Бесстрастно, без какого бы то ни было выражения. С сигаретой, зажатой в губах. Считая про себя секунды. И в конце концов Сисо Пернас, занятый своими мыслями, почти нехотя сунул руку в карман, достал золотую зажигалку и, перегнувшись через стол, предложил ей огня. Вот так-то, блондинчик. Ты уже начал ломаться. Она поблагодарила его кивком головы.

— А вас некуда? — спросил он наконец, пряча зажигалку.

— Попробуйте, — ответила Тереса, выпуская дым изо рта и чуть прищуриваясь. — Вы удивитесь, узнав, насколько сильным бывает человек, которому нечего терять, кроме себя самого. Вот у вас, например, есть семья. Жена, говорят, очень красивая… Сын.

Пора заканчивать, сказала она себе. Страх нельзя будить сразу, одним ударом, потому что в этом случае он может обернуться удивлением или необдуманными поступками и довести до безумия тех, кто решит, что выхода нет. Человек становится непредсказуемым и крайне опасным. Искусство состоит в том, чтобы вливать в душу страх понемножку, по капле, чтобы он рос, креп и созревал, потому что так он со временем превращается в уважение.

— У нас в Синалоа говорят: я перебью всю его семью, а потом выкопаю из могилы его деда и бабку, всажу в них несколько пуль и снова закопаю…

Говоря это, не глядя ни на кого, она раскрыла лежавшую перед нею папку и достала газетную вырезку: фотографию одной из местных футбольных команд, которую Сисо Пернас, большой поклонник этого вида спорта, щедро субсидировал и президентом которой являлся. На фотографии — Тереса бережно положила ее на стол, между собой и собеседником — он был снят перед матчем вместе с игроками, своей женой и сынишкой, очень красивым мальчиком лет десяти-двенадцати, одетым в форму любимой команды.

— Так что не надо наезжать на меня, — заключила она, теперь вскинув глаза и вонзившись ими в глаза галисийца. — Или, как говорят у вас в Испании, будьте любезны пойти в задницу.

Шум воды за занавеской душа. Пар. Он любил принимать очень горячий душ.

— Нас могут убить, — сказал Тео.

Тереса, голая, стояла в дверях, прислонившись спиной к косяку, ощущая кожей теплую влажность наполненного паром воздуха.

— Нет, — отозвалась она. — Сперва они испробуют какое-нибудь средство помягче, чтобы прощупать нас. А потом постараются договориться.

— То, что ты называешь «помягче», они уже сделали… То, что тебе говорил Хуарес насчет покрышек, они слили судье Мартинесу Пардо. Они натравили на нас жандармерию.

— Я знаю. Поэтому и сыграла жестко. Пусть знают, что мы знаем.

— Клан Корбейра…

— Перестань, Тео, — мотнула головой Тереса. — Я знаю, что делаю.

— Это правда. Ты всегда знаешь, что делаешь. Или великолепно делаешь вид, что знаешь.

Из этих трех фраз, подумала Тереса, третью тебе не стоило произносить. Но, пожалуй, тут у тебя есть права. Или ты считаешь, что они есть. Пар затуманил большое зеркало в ванной, в котором она отражалась серым пятном. Рядом с умывальником — флакончики с шампунями, лосьон для тела, расческа, мыло в обертке.

Гостиница «Насьональ» в Касересе. По другую сторону кровати со смятыми простынями окно, словно багет, обрамляло невероятный средневековый пейзаж: древние камни, как бы вырезанные в ночи, колонны и портики, позлащенные скрытой подсветкой. Черт побери, подумала она. Прямо как в американском кино, только все на самом деле. Старая Испания.

— Передай мне, пожалуйста, полотенце, — попросил Тео.

Он был просто потрясающим чистюлей. Всегда принимал душ до и после, будто желая придать сексу некий гигиенический оттенок. Всегда буквально до блеска вымытый и аккуратный, он, казалось, вообще никогда не потел, и на коже у него не водилось ни единого микроба. Почти все мужчины, которых Тереса помнила обнаженными, были или, по крайней мере, выглядели чистыми, но всем им было далеко до Тео. У него почти не было собственного запаха: от его нежной кожи исходил только едва ощутимый, неопределенный мужской аромат — мыла и лосьона, которым он пользовался после бритья, такой же сдержанный, как и все с ним связанное. После секса они оба всегда пахли Тересой — ее утомленной плотью, ее слюной, сильным и густым ароматом ее влажного лона, словно в конце концов кожа мужчины становилась частью ее кожи. Тереса передала Тео махровое полотенце, рассматривая высокое худое тело, с которого еще струилась вода. Черные волосы на груди, ногах и в низу живота. Спокойная — всегда ко времени и к месту — улыбка. Обручальное кольцо на левой руке. Ей было все равно, есть оно или нет, да и самому Тео, судя по всему, тоже. Это продолжение нашей работы, сказала как-то Тереса: один-единственный раз, еще в самом начале, когда он сделал попытку оправдаться или оправдать ее легкомысленным и ненужным замечанием. Так что кончай петь мне серенады. И у Тео хватило ума понять.