Годы молодости - Мария Куприна-Иорданская

— Нет, я одна, и только хотела сказать тебе, как счастлива ты, что у тебя такой талант. Прощай.

В январе 1906 года, когда Куприн после «Поединка» стал знаменит, к нам неожиданно явились два офицера Семеновского полка: Назимов и князь Касаткин-Ростовский. Они вернулись из Москвы после подавления в Москве и Голутвине декабрьского восстания. Беседа продолжалась более двух часов. Назимов был очень взволнован.

— Только вы — автор «Поединка», поймете меня. И с вами я могу быть откровенным, — обратился Назимов к Куприну. — Наш полк внезапно отправили в Москву, где мы узнали о восстании. Знаю, что такое война, когда перед тобой враг и ты обязан в него стрелять, если не хочешь быть убитым. Но стрелять в людей, непричастных к военным действиям, стрелять в женщин и детей — это ужасно!

— Ты помнишь, — повернулся Назимов к Касаткину, — как выволокли и расстреляли девушку только за то, что из ее дома восставшие открыли огонь!

Касаткин-Ростовский старался успокоить Назимова. Куприн предложил ему стакан сельтерской с коньяком.

— Александр Иванович, — продолжал Назимов, — я день за днем записывал все в отдельную тетрадь. Хочу принести ее вам. Мы вместе прочтем и тогда решим, что делать дальше…

Куприн долго ждал Назимова с этой тетрадью, но Назимов не появлялся.

Весной 1906 года, случайно встретив Касаткина-Ростовского в вагоне-ресторане, Александр Иванович спросил о Назимове.

— Назимов болен, у него тяжелое нервное расстройство, — сказал Касаткин, — его отчислили на год из полка и отправили лечиться за границу. Конечно, он в полк больше не вернется.

Рассказывая мне о встрече с Касаткиным-Ростовским, Александр Иванович очень жалел, что не познакомился с записями Назимова.

Глава XXXVIII

Лето 1906 года в Даниловском. — Е. М. Гейнрих. — Отъезд и устройство в имении Ф. Д. Батюшкова. — Письма Куприна из Даниловского. — Визит баронессы Штемпель. — Нога предка. — Осмотр окрестностей. — «Река жизни». — «Обида». — Куприн о любви. — Приезд Батюшкова в Даниловское. — У Сипягиной Лилиенфельд. — Кесьма. — Запрещение «Мира божьего». — Возвращение в Петербург.

Ранней весной, как обычно в это время, возник вопрос, куда ехать на лето.

Я намеревалась поселиться опять около Луги, но Ф. Д. Батюшков в чрезвычайно соблазнительных красках рисовал Куприну свое имение Даниловское в Новгородской губернии, отстоящее в девяноста верстах от ближайшей железнодорожной станции. Он рассказывал, что это такой глухой угол, где еще водятся медведи и средь бела дня можно повстречаться с волком.

— Вот уж туда ко мне никто не приедет, — обрадовался Александр Иванович. — И там, хочешь не хочешь, а писать будешь. Поедем туда, Маша.

У меня большой охоты ехать в Даниловское не было, но я знала, что, если Александр Иванович забрал себе что-нибудь в голову, он не даст мне покоя. Но так как его весной обычно начинало тянуть к морю, он отправился сначала в Одессу погостить у художника П. Нилуса.

В конце апреля ко мне зашла Елизавета Морицевна Гейнрих. С Лизой я была дружна в детстве, когда она жила у нас.

Ее старшая сестра Мария Морицевна Абрамова, гражданская жена Д. Н. Мамина-Сибиряка, после тяжелых родов, просила А. А. Давыдову быть крестной матерью родившейся у нее девочки Аленушки{98}. На следующий день Мария Морицевна в больнице умерла, и Александра Аркадьевна, как крестная мать, взяла Аленушку к себе. Ее воспитательницей стала Ольга Францевна Гувале (с 1900 года жена Мамина-Сибиряка).

Вскоре Мамин сказал Александре Аркадьевне, что у него есть еще один ребенок — младшая сестра Марии Морицевны — Лиза. До девяти лет она воспитывалась в деревне у бабушки, а с переездом Марии Морицевны в Петербурге жила у Мамина-Сибиряка.

— Привезите девочку к нам, — сказала Александра Аркадьевна{99}.

Лиза стала жить у нас. Ей было тогда десять лет, но ни читать, ни писать она не умела.

Лидия Карловна Туган-Барановская начала готовить ее в гимназию{100}. Учеба в гимназии давалась Лизе с большим трудом, и учиться она не хотела.

Когда Мамины переехали в Царское Село, Ольга Францевна устроила ее в профессиональную школу, где обучали кройке и шитью и давали общее образование в объеме четырех-пяти классов{101}.

После профессиональной школы Лиза поступила в Георгиевскую общину на Суворовском проспекте и стала сестрой милосердия.

Началась русско-японская война. В феврале 1904 года Георгиевская община направила Елизавету Морицевну на фронт{102}. В Маньчжурии она влюбилась в военного врача, грузина, и стала его невестой.

Война кончилась. К зиме 1905 года Елизавета Морицевна вернулась в Петербург и поступила медицинской сестрой в одну из больниц, ожидая жениха, который должен был приехать в Петербург, познакомиться с ее родственниками и жениться на ней. Но он не приехал.

Отношения с Ольгой Францевной и Аленушкой у Лизы были натянутые, моральное состояние подавленное. И вот в один из апрельских дней 1906 года она пришла ко мне с просьбой взять ее к себе на дачу.

— Мы собираемся в Даниловское, если хочешь, едем с нами.

— Я могу помогать тебе по хозяйству и присматривать за Лидочкой, — сказала Лиза. — И думаю, тебе не трудно будет платить мне двадцать пять рублей в месяц.

В первых числах мая я с Лидочкой, Лизой, няней и дядей Кокой поехали в Даниловское.

Вскоре, заехав в Москву за Любовь Алексеевной, в Даниловское прибыл и Александр Иванович.

Даниловское сразу мне не понравилось. С одной стороны к дому примыкал липовый парк. Деревья в нем были очень старые, громадные. Солнечный свет сквозь листву почти не проникал, и даже днем там было сыро и мрачно. Вода в пруду, расположенном в центре, казалась совершенно черной.

Много лет имение было в аренде у богатого священника соседнего уезда. Когда закончился арендный срок, он выкопал и перевез в свое имение всю белую акацию и декоративные кусты, оголив таким образом ветхий забор, который отделял парк от кладбища и старинной церкви.

Из дома он вывез обстановку карельской березы и красного дерева, бронзовую люстру, подсвечники, горку с фигурками из старинного фарфора, все сервизы, туалет, зеркало.

В имении давно никто не жил, в доме было неуютно, пахло сыростью и мышами. Комнат было много, но почти все проходные, и разместиться большой семье было трудно. Заколотив и завесив часть дверей, нам все же удалось выделить помещение для мамаши, дяди Коки и детской.