Личный пилот Гитлера. Воспоминания обергруппенфюрера СС. 1939-1945 - Ганс Баур

Русские четко осознавали, что любой, кто захочет покинуть Берлин, должен будет пройти этот мост, поэтому они здесь организовали мощную линию обороны. Возле моста было много убитых и раненых. Борман лежал, согнувшись, на каменных ступенях перехода на Фридрихштрассе. Перед ним лежал убитый молодой русский солдат. Я несколько раз пытался найти обходной путь. От Хаусзеештрассе мы хотели спуститься вниз до Цигельштрассе, а оттуда добраться до большой пивоварни. Эту пивоварню мы наметили в качестве первого сборного пункта. Однако каждый раз я натыкался на препятствие и возвращался обратно. Борман запретил мне покидать его: «Оставайся со мной, Баур. Тебя убьют, и я останусь здесь один. Ты видишь, как много раненых возвращается обратно. Ты все еще мне нужен. Оставайся здесь со мной!» Я ответил, что бессмысленно сидеть на одном месте. Мы должны пытаться продвигаться вперед. Ночь коротка, а нам еще предстоит преодолеть длинный путь.

Я предложил добраться до здания на противоположной стороне улицы, разбитого огнем артиллерии. Здесь была гостиница. Теперь – просто груда щебня. Пройдя через это здание, мы оказывались недалеко от пересечения Хаусзеештрассе и Цигельштрассе. Было примерно два часа ночи, когда Борман и я перебежали через улицу. Поскольку русские вели плотный огонь вдоль Хаусзеештрассе, мы быстро преодолели открытое пространство до развалин гостиницы, где и укрылись. Мы обнаружили, что подвал забит ранеными мужчинами и женщинами, у некоторых из них взрывами гранат оторвало руки или ноги. Ситуация здесь была ужасной, но мы ничем не могли помочь. Много раз я выходил на улицу, чтобы посмотреть, можно ли пройти дальше. На улицах шли бои между немецкими и русскими танками. Несколько из этих русских чудовищ были выведены из строя ручными гранатометами. Я стоял как раз напротив немецкого танка, когда он выстрелил. Моментально взрывная волна смяла мое тело, подбросив его в воздух. Мое лицо стало черным и оставалось таким даже спустя несколько месяцев, поскольку под кожный покров лица попала пороховая пыль, содержащая маленькие частички угля. Я поднялся на ноги и бросился в укрытие.

Время от времени я слышал выстрелы во дворе и поэтому поднялся вверх по лестнице, чтобы выглянуть из окна на двор. В отблесках пламени горящих машин я увидел, что к нам приближаются русские – по крайней мере человек двадцать. Со всех сил я бросился вниз и сообщил Борману, что русским для того, чтобы нас поймать, осталось только открыть дверь. Самое время уходить. Через час начнет светать, и тогда мы уже не сможем выбраться из Берлина.

После нескольких томительных часов Борман, Науман, доктор Штумпфеггер и я вновь собрались вместе. Мы знали, что у нас нет шанса пройти этой дорогой при свете дня. Тем не менее была одна возможность покинуть внутреннее кольцо обороны днем. Мы уже кое-что слышали об этом. Мальчики и девочки, которые знали подземные коммуникации под Берлином, проломы в стенах и другие потайные проходы, уже вывели из города по подземным переходам большое число немецких солдат. Когда Берлин подвергался ожесточенным бомбежкам, от подвала к подвалу рыли туннели для защиты гражданского населения – по ним можно было пройти сотни метров под землей. Иногда, правда, получалось так, что и путь вперед преграждал завал, и путь назад уже был отрезан прямым попаданием артиллерийского снаряда или бомбы. Но в большинстве случаев дети успешно проводили даже большие воинские соединения под позициями русских – к относительной свободе. Полной свободы таким образом достичь было невозможно, как мы вскоре убедились на собственном опыте. На пересечениях дорог, на всех улицах и мостах за пределами Берлина русские выставили посты, преграждавшие немцам свободное движение. Но поскольку мы не встретили таких мальчиков и девочек, которые смогли бы вывести нас за пределы Берлина, а кроме того, у нас не было фонариков, нам пришлось искать какой-то другой способ выбраться из города. За оставшиеся в нашем распоряжении несколько минут мы снова могли попытать свое счастье, прорваться вперед и скрыться.

Глава 5

БЕСКОНЕЧНЫЕ СКИТАНИЯ ПО РОССИИ – СНОВА ДОМОЙ!

Ничего иного сделать было нельзя!

Мы решили предпринять еще одну попытку выбраться из города.

В своих воспоминаниях мы снова и снова возвращаемся в Берлин, каким мы его видели в мае 1945 года. Увиденные там ужасные картины умирающей столицы, картины, в которых отразились горе, нищета и мрачная безысходность, никогда не исчезнут из нашей памяти.

Впереди нашего маленького отряда отправился государственный советник министерства пропаганды доктор Науман, за ним следовали Борман и доктор Штумпфеггер, а я прикрывал отход. Едва мы выглянули из здания, как начался обстрел. Мы побежали вниз по Цигельштрассе, стараясь держать между собой дистанцию не менее 30 метров. Выстрелы раздавались из каждого окна и из-за каждого угла, из любого удобного укрытия. Горели машины и грузовики. Вокруг раздавались крики раненых. Недалеко от здания университета я бросился плашмя на землю. Вокруг себя я больше не видел ни одной живой души. Стрельба немного стихла. Русские отмечали праздник 1-е Мая. Они не охотились специально на людей, а просто стреляли во все, что движется. Я больше не видел ни одного из троих своих товарищей, с которыми отправился в путь.

К тому времени, когда я пишу эти строки, я не узнал ничего достоверного о судьбе Бормана и Штумпфеггера, но убежден, что они погибли тогда же. Борман был одет в коричневую униформу, которую носили партийные руководители невысокого ранга, и наверняка его, как и многих других убитых, которые в больших количествах лежали на улицах, похоронили в одной из братских могил. Конечно, люди могли обратить внимание на хорошо известные личности среди тех, кого находили в районе рейхсканцелярии, но лицо Бормана было мало кому знакомо. О судьбе Наумана я узнал спустя несколько лет, и даже сегодня мне кажется невероятным, что он смог избежать плена.

Когда я бросился обратно, уже наступило утро. Страх придавал силу. Я бежал вдоль канала Шпрее в сторону моста на Вильгельмштрассе, но размещенные в узловых пунктах огневые точки русских заставили меня повернуть обратно. Я бросился в сторону насыпи с проложенными по ней железнодорожными путями, тянувшимися от станции Лертер до станции Харити. Русские к тому времени уже заняли Харити. Сильный огонь, как прицельный, так и беспорядочный, приводил к потерям. В непосредственной близости от станции Лертер я пробирался через двор. Русские пулеметчики держали его под прицелом, в чем я вскоре и убедился, выскочив прямо на линию огня. Страшные удары по обеим ногам повалили меня на землю.

От страшной боли я сильно закричал. Люди подняли меня и затащили в горящее здание, внешний фасад которого уже обрушился. На сломанную ногу наложили нечто вроде шины из кусочков дерева и картона. Другую ногу, со сквозным ранением, перевязали. Находясь в сильном возбуждении, я поначалу даже не заметил, что помимо прочего получил еще ранения в грудь и в руку.

В подвале разгорался огонь, и пол, на котором я лежал, становился все горячее и горячее. Рядом со мной лежал пистолет, из которого я собирался застрелиться, если огонь не оставит мне шансов на спасение. Вход в здание все еще обстреливали, и пули рикошетом отлетали от стен. Где-то рядом раздавались крики раненых. Через четыре часа эти крики привлекли внимание одного русского, который и нашел троих раненых немцев.

Вначале я только слышал ставший впоследствии таким привычным возглас «Ура – ура!». Когда он увидел мой пистолет, то помахал белым флагом, но вскоре понял, что я не в состоянии стрелять, и обратил все свое внимание на мои часы. Авиационные часы, оснащенные всеми последними достижениями, ему явно понравились. Наконец, на его лице появилась удовлетворенная улыбка, и он радостно забормотал: «Хорошо, хорошо». Мой прекрасный «вальтер» также весьма ему понравился. Во всяком случае, он приказал другим солдатам соорудить носилки и унести меня отсюда. В результате на этих импровизированных носилках я прибыл на Инвалиденштрассе.

Мои мучения начались с простой подписи!

На сборном пункте уже находилось пятьдесят или шестьдесят немецких солдат. Когда меня спросили, какое у меня звание, а я ответил, что генерал-лейтенант, человек, проводивший допрос, явно удивился. Он был в военной форме защитного цвета без знаков различия. До этого момента никто ко мне не проявлял особого интереса, однако теперь началась некая суета. Допрашивавший меня человек немедленно бросился к русским. Вскоре ко мне подошел советский полковник с маленьким белым листком и попросил поставить свою подпись. Я отказался и объяснил, что не собираюсь подписывать чистый лист бумаги. Он сказал мне, что собирает подписи немецких генералов под документом, призывающим немецких солдат к сдаче в плен. Я дал ему понять, что, как личный пилот Адольфа Гитлера, не имею к военным делам никакого отношения. Обороной Берлина руководит генерал Вайдлинг, и с подобными предложениями именно к нему и следует обращаться. Когда его угрозы не возымели никакого действия, он затащил меня в пустую комнату и усадил за стол.