Сборник "Русские идут!" - Юрий Никитин

– Алло?

В невозмутимом голосе Чеканова слышалось напряжение:

– Это вы, Виктор Александрович? Что-нибудь случилось? Я ждал возвращения машины...

– Уже возвращаемся, – перебил я. – Срочно вышлите людей на базу... как ее... военную, что в направлении Ярославского... Там сейчас, все горит, но вы кое-что найдете...

Голос в трубке стал серьезным:

– Виктор Александрович! Что случилось?

– Поторопитесь, – бросил я.

Я отключил связь, хотя из мембраны неслись писк и вопли. Стелла смотрела на меня большими испуганными глазами. Брови взлетели в неподдельном страхе, глаза расширились, а рот открылся для крика, но так и остался. Мне в таком случае сказали бы, чтобы закрыл рот, а то трусы видно, но я ей не сказал, не думаю, что у нее такие же отвратительные трусы, подмигнул и прибавил газ.

– Кто вы? – вскрикнула она. – Джеймс Бонд на пенсии?

– Дед майора Пронина, – ответил я.

Машина двигалась в черной тени вдоль высокого бетонного забора, подсвеченного по вершине багровым заревом. Небо тоже стало багровым. Все прожекторы теперь лихорадочно шарили по территории базы, я видел, как по ту сторону ограды к небу рвутся багровые языки пламени. Явно приходя в себя, Стелла красиво смерила меня взглядом:

– На деда не тянете. По крайней мере, на деда майора.

– Я замаскировался, – объяснил я. – Вас куда подбросить: в органы или сразу в тюрьму?

– А другого варианта, – спросила она тихо, – у вас нет?

Я подумал, поколебался, я все же не на государственной службе, а советник – это как бы даже не работник, а так, сегодня пришел, а завтра могу не являться, и потому из меня вырвалось как бы само по себе:

– По-моему, ваша квартира по дороге.

– Да, – ответила она тихо.

– Вот и прекрасно, – решил я. – Я чувствую слюни этих мерзавцев у себя на спине. У вас горячую воду еще не отключили?

Она искоса посмотрела в мою сторону, еще не совсем веря:

– У меня и шампунь есть.

– Не собачий?

– Почему собачий?

– Когда кончилось мыло, а выйти в магазин было лень, я два дня мылся собачим.

– Не собачий, – ответила она уже живее. – И щетка есть.

– Мочалка?

– Мочалки давно не выпускают, – ответила она, ее носик забавно морщился. – Теперь особые массажные щетки. Ну, не совсем такие, какими коней скребли ваши чапаевцы... хотя, как мне кажется, вам привычнее была бы такая... Я покажу...

Наконец показалась дорога, по которой мы приехали из города. Сзади через стекла по нашим головам все еще метались багровые зловещие отблески. Я пожал плечами:

– Кто теперь верит рекламе? Все брехня. Я с Украины, а хохол не поверит, пока не пощупает.

Машина резко затормозила. Стелла вскинула прекрасные глаза:

– Вы что, такой романтик, что вам надо на дороге?.. Или стрельба и кровь так возбуждают?

– Еще как, – заверил я. – Водить умеете? Это легче, чем красиво ездить верхом. Садитесь за руль. Через минут двадцать будет развилка... простите, я думал про вас, дорогу запомнил плохо. Езжайте потихоньку, встретите людей президента. Я присоединюсь к вам позже.

Дверца распахнулась легко, хотя по ней палили черт знает из чего, могли повредить. Меня догнал возмущенный вопль:

– А сейчас ты куда?

– Ты правильно поняла, – крикнул я уже из темноты, – хочу возбудиться еще... В моем возрасте это не помешает.

Горящие столбы на месте ворот были хорошим ориентиром. К тому же дальше полыхали еще два здания, к небу рвались багровые столбы огня, странно сплетенные в канат или девичью косу, тугие и быстрые, верх терялся к черном небе. Видны были человеческие фигурки. Даже отсюда различил, что пожарная машина подъехала только одна, а остальной народ бестолково суетился с крохотными огнетушителями, которыми не загасить и носовые платки. К тому же, похоже, от старости даже не шипели.

Глава 43

Часовой, громадный парень в зеленом маскировочном комбинезоне, теперь красно-зеленый, как мексиканская ящерица на задних лапах, повернулся к пожару и напряженно всматривался в бушующее пламя.

Я вынырнул у него за спиной, гаркнул рассерженно:

– Стоишь? А там ловят диверсантов! Может, они мимо тебя пробегали?.. Трое в черном?

Часовой побелел, затрясся:

– Нет!.. Клянусь!

– Тогда быстрее! – крикнул я еще нетерпеливее. – Беги вон к тому зданию, перекрой дорогу. Кто чужой – стреляй, потом спрашивай!.. Да автомат не забудь!!!

Он вихрем выбежал, на ходу передергивал затвор. Лицо было испуганное настолько, что сейчас ему даже сам Терещенко покажется чужим и подозрительным.

Рабы, подумал я с отвращением. Семьдесят лет... нет, тысячу, считая от принятия христианства, уже привыкли, что на нас накричат. Это чувство в крови. Кто кричит, тот и прав. В смысле, что у него больше прав.

Часть военных спешно занималась пожаром, погрузчики деловито растаскивали обломки. Я подивился сколько за пять минут можно набить техники – ломать, не строить! – сам перебегал от тени к тени, сейчас даже охрана носится с огнетушителями, не до бдения, наконец из темноты выступило массивное здание, в котором я угадал штаб-квартиру заговорщиков. На ней ничего не написано, только цифры, угадал и все, но голову даю наотрез, что именно здесь центр, здесь сейчас глаза заговора.

Окна зарешечены, но по случаю летней жары распахнуты настежь. Я пригнулся, послушал, но мешал треск раздираемого металла в двух десятках шагов. Там резали и растаскивали остатки бронетранспортера. Возле другого окна голоса грубые, просто охрана. Слышно каждое слово, но опять слова не те, эти я знаю, только нехорошо, что по моему адресу такие грубости...

Послышались крики, я увидел огромный грузовик с брезентовым тентом, длинный и страшноватый, злобномордый, как все военные грузовики с усиленными моторами и шасси.

Солдаты быстро откинули задний борт, грузовик задом подали к воротам склада поблизости, оттуда начали таскать длинные ящики. Длинные яркие лучи время от времени выхватывали из тьмы зеленые фигуры, снова теряли, словно смахивали с экрана, я зыркал во все стороны, вовремя заметил, как из штаб-квартиры вышли двое высших, судя по наглому виду, офицеров.

Беседовали тихо, я слышал только мат и сопение солдат, таскающих ящики, но хуже того – из здания вывалилось пятеро дюжих с автоматами, настороженные и бдящие, явно охрана.

Офицеры беседовали неспешно, двигались в мою сторону. Я оглянулся прежде чем пятиться, там полыхало, погрузчик оттаскивал длинную железную штуку, раму бронетранспортера, загородил дорогу, к тому же огонь разбрызгивался, освещая пусть не так ярко, как прожектора, зато не порциями.

В одном из офицеров я наконец узнал Терещнко, он ухитрился напялить на белый кочан зеленую каску. Оба приближались, приближались, а меньше всего я хотел бы попасть в руки Терещенко: пристрелит со злости, потом будет оправдываться. Второй вышагивал молча, Терещенко перед ним явно прогибался. Шансов остаться незамеченным не было, я быстро подошел к машине, прорычал, подражая Кречету:

– Долго копаетесь!.. Побыстрее!

С трудом задрал ногу на железную ступеньку, влез в машину и начал принимать ящики. Плечи сразу заныли, в ящиках будто гранатометы, а скорее всего так и есть, а эти усердные идиоты с готовностью начали подавать справа и слева, заторопились, накричал на свою голову, пришлось торопливо хватать и бегом относить вглубь кузова.

Когда подошли Терещенко и тот, второй, я как раз схватил ящик, опустив голову пониже, чтобы лицо оставалось в тени, пробежал в темень, там погромыхал ящиками, будто укладывая поудобнее. Это был критический миг, ибо кто-нибудь из солдат мог вскочить в кузов, выслуживаясь перед подошедшим начальством, начать складывать ящики самому, а мне посоветовать перевести дух на свежем воздухе.

Спасло наше непочтение к старшим, расхлябанность вообще, и особенно – в армии. Даже в виду подошедших офицеров солдаты не торопились влезать в кузов, где надо таскать ящики, согнувшись в три погибели.

Я краем глаза наблюдал из темноты. Терещенко с другим военным задержались, обсуждая количество боеприпасов, поглядывали в кузов, стараясь в полутьме сосчитать ящики, я стискивал зубы и стонал от бессилия, но затем они сдвинулись за кузов, я тут же подбежал к краю и, хотя мышцы стонали от натуги, бодренько ухватил ящик и бегом отнес к стопке, словно спеша наверстать упущенный темп. Мол, сам же его и задал...

Укладывать тщательно не было ни времени, ни сил, ближе к кабине образовалась дыра, я выбивался из сил, задыхался, соленый пот выедал глаза, а сердце билось так, что вот-вот вылезет изо рта.