Американский детектив - 4 - Джон Гоуди

Она, казалось, боролась со злостью и победила.

— Мне это было не настолько важно, меня нанимали не как агента, а как исследователя. Но когда мне отказали, я взбесилась. История моей жизни: слышать, что женщина не может сделать этого и того. Я думала, в Институте по-другому, но когда меня принесли в жертву мужчине только из-за пола, я поняла, что мужской шовинизм царит везде, даже у Большого Джона. Но это не твоя вина, и я извиняюсь. Годится?

Джейсон кивнул и отхлебнул кофе, пока Брунгильда выпустила остатки ярости с неистовой затяжкой. Затем, смягчившись, она сказала:

— Ты не знаешь, что значит быть женщиной. В школе учителя постоянно твердили, что я не должна думать о карьере ученого. Они говорили, что я должна учиться готовить, шить и печатать.

В колледже то же. Меня не приняли все высшие технические вузы, и пришлось идти в Государственный Университет. И я слышала ту же историю: иди на женские курсы, развлекайся и ищи мужа. После колледжа предрассудки мешали мне ежедневно. Даже в старости мужчины с половиной моих способностей принимались, а мне предлагали лизать чью-нибудь задницу, если мне предлагали секретарскую работу.

— Старости?

Это развеселило Брунгильду, и она гортанно рассмеялась. Хриплый звук подействовал на Джейсона, и он передвинул её имя в самый верх списка.

— Да. Старости. Я родилась в 1912.

Оглушенный, Джейсон высчитывал её возраст и поднял брови, когда получил 61.

— Пожилая леди, — усмехнулся он. — Пожилая несгибаемая леди.

Она снова рассмеялась и сказала:

— Не будь таким непочтительным. Даже физически я намного старше тебя. Двумя неделями фактически, но с нужным коэффициентом это делает меня подростком, пока ты ещё в пеленках.

Гортанный смешок, и Джейсон выбросил все имена из любовного списка, оставив только Брунгильду. Старуха или нет, он хотел её.

Она правда расслабилась, и Джейсон знал, что они перешли невидимую черту дружбы. А в следующие дни дружба становилась крепче и ближе с каждым совместным вздохом. Связь становилась ближе, но, к разочарованию Джейсона, без секса.

Он постоянно боролся с желанием поцеловать её, сорвать одежду и попробовать тело. Но всякий раз тихий голос умолял не делать этого. Он не знал, это внутренний голос или он читает её мысли. Во всяком случае, он слушал его. Впервые за годы он с первого дня их встречи вползал после занятий на кровать с болью и напряжением внизу живота, которые мог снять только оргазм. Десять дней и десять ночей боли в ожидании освобождения от заключенной в промежности спермы.

Они оставались хорошими друзьями, но, переживая интимные мгновения, которые помнят все хорошие друзья, Джейсон никогда не переходил этой черты.

И он страдал физически — до одиннадцатого дня, когда их разделили, и Джейсон продолжил подготовку. Теперь его муки были больше душевными, эту ночь он метался и ворочался в постели, думая о ней, гадая, не лучше ли мучиться физически, чем не видеть её. К счастью, он приступил к следующей фазе тренировок, и у него не было времени скучать по Бруни — она все-таки позволила так её звать — так, как при других обстоятельствах.

Пару дней он сидел в солярии, чтобы густо загореть, как рабочий с плантаций — легенда на случай неудачи и ареста. После пропитки различными растворами руки Джейсона стали грубыми, на ладонях и пальцах были мозоли от капель кислоты. Ему сделали дюжину инъекций гипосульфидов, долгосрочных доз антибиотиков и питательных веществ, которые его тело будет использовать в случае необходимости. Обычной вакцины и другой химии от болезней, о которых он никогда не слышал. И он прошел сеанс наркотического гипноза, где его подсознание запрограммировали на легенду о некоем Лопесе, работающем на государственной ферме в Сьерра Верде, которую мозг будет машинально выдавать под воздействием наркотиков.

Хотя он понимал и допускал объяснения этих приготовлениях, он гадал насчет предполагаемой простоты операции. Можно просто охранять исполнителя, добирающегося любым возможным путем, но все приготовления укрепляли уверенность, что все не так просто. Потом ему показали его оружие, и большинство сомнений исчезло. Большинство, но не все.

Оружие объяснял второй инструктор, мускулистый оклахомец Терлей. Его задачей было рассказать о механизме оружия, инфракрасного лазерного ружья, и натренировать стрелять. Но хотя у Терлея было два дня на рассказ об основах ружья, в голову Джейсона попадало мало — из-за событий предыдущей ночи.

Джейсон был в комнате и переносил на бумагу некоторые мысли, когда в дверь постучали. Он встал, все ещё погруженный в работу, и открыл дверь, не обращая внимания на стоящую там Брунгильду. Он уже повернул к машинке, чтобы доделать вырисовывающийся фрагмент, когда голос ударил в затылок:

— Эй, ты болен или что?

Джейсон повернулся и увидел в дверях Бруни в белой мини-юбке и темно-синем свитере с глубоким вырезом вместо обычной серой мешковатой формы или брючного костюма, которые она носила в здании и на занятиях. Секунду он не знал, что сказать или сделать, и Бруни взяла инициативу в свои руки.

— Меня завтра переводят в другой сектор, — сказала она, подходя и протягивая руку. — Это далеко. И я зашла попрощаться.

Не думая, Джейсон схватил её руку и рванул ближе, заглядывая в темные глаза. Затем ласково усмехнулся.

— Что смешного? — спросила она, не сопротивляясь.

— О, голосок вдруг охрип от ларингита.

Ее лукавое выражение было быстро подавлено губами Джейсона, и Бруни вернула поцелуй со страстью, которую он подозревал все время. Без слов его руки скользнули под свитер, и, не обнаружив лифчика, двинулись прямо к крепкой груди. Они ласкали слабо дрожащие холмики тепла и мягко щипали и мяли соски.

Она захныкала и сжала его шею, вонзая ногти в кожу. Затем потерлась бедрами о его пах и запрокинула голову, глядя на него умоляющими, влажными от желания глазами.

Слова были не нужны, он поднял её, запер дверь и понес к кровати. Нежно положив Бруни на покрывало, он без труда стянул с неё свитер. Губы нашли сосок, и Бруни упала на подушки, обняв его голову и одурманивая ароматной горячей плотью.

Оторвавшись, чтобы перевести дыхание и заняться другой частью её тела, Джейсон увидел, каким маленьким и потерянным темным пятном было её тело на желтом одеяле. Но физические размеры Бруни возмещала лучащимся желанием. Точно так же желание струилось из Марси. Но была существенная разница. В глазах Бруни не было ни вызова, ни требования быть удовлетворенной. Только мольба о ласках и поцелуях. Просьба, в которой Джейсон не мог отказать. И он заполнил Бруни, когда они сорвали одежду и соединились в любовном договоре, который подписали, став единым. Одним существом, которое боролось, чтобы получать и доставлять удовольствие. Услаждать и наслаждаться. И достигнуть высшего момента, когда обе части целого растворяются друг в друге, чувствуя, что они одни переживали такие эмоции такой силы.

Она была неопытна, и хотя Джейсон ненавидел роль учителя в постели, он показал ей, как двигаться, как обнимать его ногами и как получать наслаждение от каждой доли секунды их единения.

И она отвечала короткими вскриками удовольствия, когда он вытаскивал член почти по головку и нежно вводил обратно. Он двигался напористо, но мягко, и они взбирались по ступеням, пока не оказались наверху. Рука в руке, они бросились в теплую, яркую бездну оргазма, ощущение, которое никто не может испытать без взрыва радости и всегда готов к другому.

Когда они спустились в вершин вселенной в крошечную комнату, они не разъединялись. Они не хотели нарушать этот высший момент, стараясь продлить его как можно дольше. Они наконец отделились с великим сожалением и молчаливым обещанием стать единым, как только будет возможно. Позже, в объятиях, они обрели голос и курили её маленькие сигары, уже не воняющие, говоря о ближайшем будущем, как влюбленные всех времен. Потом разговор перешел к недавнему прошлому.

— Почему ты не сделал этого раньше? — спросила Бруни.

— Ну, это, может, глупо, но я слышал запрещающий голос. Этот голос умолк, я не слышал его сегодня.

Бруни ничего не сказала, и Джейсон продолжал:

— Не знаю, был это внутренний голос, или что-то еще.

— Нет. Это был мой.

Он обнял её и прошептал:

— Голос умер. Надолго замолчал.

Она хихикнула, потом серьезно, почти со слезами, сказала:

— Знаешь, Джейсон, я... я была девственницей. В старом теле, и в новом тоже. И когда мы начали заниматься, я боялась, что ты предложишь. Потом боялась, что нет. Поэтому я пришла сегодня. Я не хотела умирать девственной, как несколько месяцев назад.

Лаская её грудь, он боролся со слезами и попытался облегчить разговор:

— Ну, для старой девы ты ничего.