Сезон туманов (сборник) - Евгений Гуляковский

Ну вот, теперь вы знаете почти все, что знаю я, и понимаете, зачем нам нужна Черная планета, выплевывающая в наш космос свои смертоносные подарки.

Они надолго замолчали. Ротанов подошел к окну, встал рядом с Торсоном и долго, прищурившись, смотрел на цветущий сад, словно старался получше запомнить его яркие, сочные краски.

– Анастасии нелегко будет смириться с тем, что я снова уеду.

– У вас будет время ее подготовить.

8

А на Реане шли затяжные дожди. И зеленое море трескучек захлестнуло желтые пески пустыни. Еще здесь появились туманы, а иногда ранними холодными утрами выпадали росы. И, как тысячи лет назад, вставало раскаленное красноватое светило. Теперь его тепло жадно впитывали в себя зеленые стволы и листья.

На холме, рядом с развалинами рэнитского замка, гордо взметнулись вверх белые корпуса Института времени. Оранжереи, парники, лаборатории, постепенно разрастаясь, бесчисленными пристройками заполнили двор.

В основном здесь работала молодежь, и мало кто помнил, какой была Реана в годы первых экспедиций.

В этот день директору Института времени Дуброву почему-то вспомнилась майская ночь в долине шаров… Последние годы ему все чаще вспоминалось время, когда он был моложе и счастливее, когда верил в удачу, в успех, когда с помощью другого человека удача наконец пришла к нему и вместе они сумели превратить рыжую безжизненную землю Реаны в зеленый сад.

Это было время больших надежд. Казалось, еще год-два, и трескучки раскроют людям свою тайную власть над временем… Но так только казалось. Годы шли, множились научные публикации, очень обстоятельные, добросовестно выполненные работы по трескучкам. Увеличивалось количество лабораторий и число комфортабельных коттеджей для заезжих гостей. Не было лишь одного – результата. Того, ради чего был здесь построен Институт времени.

Дубров часто вспоминал инспектора, изменившего судьбу всей Реаны и его собственную, Дуброва, судьбу.

Ротанову удалось пройти сквозь временной барьер последним. Маточное семя, принесенное им из будущего и преобразившее растительный мир планеты, наглухо закрыло дверь сквозь время…

Будь этот человек с ними, возможно, годы, потраченные на создание Института времени, прошли бы более плодотворно. Но Ротанов завоевывал Гидру, строил базу на Регосе. Основывал новые колонии землян и не слишком часто вспоминал старых друзей. А может, виной тому была почта, несущая письма четыре месяца только в один конец.

Дубров прошелся по комнате, распахнул окно. С тех пор как трескучки расселились по всей планете, запах их белых погремушек уменьшился настолько, что можно было без фильтров стоять у окна. Знакомый, сладковатый, чуть приторный аромат сразу же ворвался в комнату и вновь, как всегда, пробудил старые воспоминания, разбередил старые раны…

Высоко в небе Реаны прочертила свой след еще одна падучая звезда, и Дубров не знал, что она похожа на ту первую, круто изменившую его жизнь.

Звезда летела медленно, роняя колючие искры, постепенно превращаясь в ракетный шлюп, начинавший спуск к посадочной площадке института.

– Совсем ничего?

Дубров отрицательно покачал головой:

– Совсем. – Он нервно поправил галстук, встал и сразу же вновь уселся за массивный стол ректора. Ротанов проводил его внимательным, чуть прищуренным взглядом.

– Этого не может быть, Сергей. Я читал ваши отчеты.

– Отчеты! – Дубров вновь вскочил и почти пробежал по кабинету, едва не опрокинув стул. – Отчеты! Когда есть настоящий успех – не надо читать отчетов. А когда его нет – остаются отчеты, они для того и существуют. Признаться, после их прочтения мне приходится повторять совершенно очевидную истину: «За все эти годы мы ни разу, ни на секунду не смогли изменить естественного течения времени. И никогда не изменим. Никогда».

– Да подожди ты, не горячись. У вас же есть масло трескучек!

– Ах, масло! Масло – это наркотик, не более. Об этом мы тоже писали в отчетах.

– Ты хочешь меня уверить, что за все эти годы никто так и не попробовал масла, не нашлось ни одного сумасшедшего, ни одного смелого парня, который бы, несмотря на запрет, повторил наш эксперимент?

– Да были, конечно, были. – Дубров безнадежно махнул рукой и тяжело вздохнул. – Я и сам, если честно, пробовал, и даже не один раз. Только с тех пор, как мы с тобой вырастили маточное растение, масло трескучек действительно превратилось в наркотик и сразу же вся наша деятельность здесь стала походить ни какой-то пестрый балаган…

– А сами трескучки?

Дубров подошел к полке, сорвал с нее несколько толстых папок. Поток пластиковых микрописных текстов хлынул на стол.

– Вот это все о трескучках. Восемьдесят докторских диссертаций. Никто не сможет даже прочесть этого. Не хватит специальной подготовки. Если бы мы открыли хоть что-нибудь стоящее, достаточно было бы одной страницы. Мы зашли в тупик и не хотим в этом признаться. Я искал тебя. Мне нужен человек, достаточно мужественный и авторитетный, чтобы поставить на совете вопрос о закрытии нашего института!

– Пусть он себе работает. Иногда нужны долгие годы постепенного накопления фактов для маленького шага вперед. Это не для тебя. Институт здесь ни при чем. Тебе надо уходить отсюда.

– Мне? Куда? – Дубров явно растерялся. Очевидно, эта простая истина до сих пор даже не приходила ему в голову. – Кому я нужен? Что я умею, кроме этого? – Он постучал по микропластам. – Я посвятил исследованию трескучек всю свою жизнь.

– Ну не всю. Пока еще, слава богу, не всю. Ты уперся в одну-единственную проблему. Не спорю, это такая проблема, на которую может не хватить и десятка жизней. Которая, возможно, вообще не имеет положительного решения.

– Справились же с ней рэниты!

– Так то рэниты. Не нравится мне, что переход к ним теперь закрыт. Появились «черные корабли»… До вас эти сведения вряд ли дошли, пока это только предположение, но мне кажется, мы вновь столкнемся с проблемой рэнитской цивилизации. Неизвестно, где тебя ждет решение. Я прилетел пригласить тебя в свою экспедицию.

– И бросить институт? Если уж искать ключ к рэнитской проблеме, так только здесь, на Реане.

Ротанов знал, что уговорить Дуброва будет непросто. Поэтому он не стал торопить события. Решил осмотреться, нащупать слабые места в доводах Дуброва и попросил выделить ему коттедж для отдыха.

– Коттедж? Старых коттеджей здесь теперь нет, дорогой мой! – почти с гордостью сказал Дубров, хотя и чувствовалась в его гордости некая тщательно замаскированная горечь.

– А что есть?

– Шедевры современной архитектуры. Все до конца автоматизировано и механизировано, как в лучших столичных гостиницах!

– А те, в которых мы жили?

– Их давно снесли.

– Что делать. Придется спать в шедевре…

Заснуть ему не удалось. Огромная зеленоватая луна Реаны бередила старые воспоминания. Рождала тревожные мысли.

Кто-то закрыл временной переход на Реане или действительно изменились трескучки?

Днем, стараясь разобраться в этой задаче, Ротанов прошел по институту. Его поразило обилие всевозможной аппаратуры. Лабораторные растения, опутанные системой датчиков и проводами, казались пленниками, задыхающимися в неволе… Не здесь ли причина?

Он встал со своей пневмоавтоматизированной постели, погасил услужливо вспыхнувший ночник, которому все равно не под силу было соперничать со светом реанской луны, и стал собираться в дорогу. Самым трудным оказалось отыскать винтовой пресс. Не желая рисковать, он решил в точности повторить свой старый эксперимент с переходом. В конце концов в суставе робота-уборщика нашелся подходящий винт.

Реликтовой рощи не тронули, и ему удалось даже в полутьме отыскать тропинку к нужному дереву…

И сразу же, как много лет назад, на него буквально обрушился ослепительный свет солнца. Во рту чувствовался горьковатый привкус масла трескучек. Ротанова окружал уже иной мир.

Переход удался. Он осмотрелся, узнал рощу с укороченными макушками, но все еще не мог прийти в себя, потому что в глубине души не верил в возможность нового перехода.

Все, что случилось с ним на этой планете много лет назад, сегодня казалось нереальным, смутным сном.

Вдруг рука его наткнулась на шуршащую ткань силоновой куртки. Что-то было неправильно, ведь неживая материя не могла проходить сквозь барьер… Им владели сомнения: может быть, он просто заснул, масло подействовало как снотворное.

Он вскочил и сразу увидел высокие зубчатые стены замка рэнитов, еще не обглоданные временем. Если бы переход не получился, он не мог бы видеть этих стен, и все же что-то было не так.

Куртка, мелкие вещи в кармане – но если сквозь барьер в принципе возможно переправлять материальные предметы, значит рэнитам можно помочь выбраться из чудовищной ловушки, в которую они сами себя загнали.

И только теперь ожили тени старых воспоминаний. Перед ним встало строгое удлиненное лицо женщины с серебряной диадемой на голове. Лицо, которое он надеялся забыть, но оно жило все эти годы в уголках его памяти. Лицо гордой рэнитки, что отвергла и его помощь, и его участие в делах своего народа, и его самого…