Гувернантка - Венди Холден

ей нравилось, как он произносит слово «нацисты», презрительно растягивая согласные. В его устах оно звучало почти как «нарциссы», и в этом была своя правда.

— А почему мама с папой остались в Лондоне? — взволнованно спросила Маргарет. — А вдруг немцы их схватят?!

— Такого быть не может, — быстро заверила ее Мэрион, чтобы Аллах не успела поделиться с девочкой своими мрачными предположениями.

— Надеюсь, Гитлер вообще сюда не доберется, — беспокойно сказала Лилибет.

— Пусть только попробует! — пригрозила Аллах, будто бы собиралась лично положить фюрера себе на колени и отшлепать за все проступки.

Высокие старинные ворота Виндзора звучно захлопнулись за автомобилем.

Их встретил управляющий замком.

— К ужину мы всегда одеваемся нарядно, — сообщил он густым басом.

Звали его сэр Хилл Чайлд[66], и имя это удивляло ничуть не меньше упоминания о нарядах. Кругом было сумрачно и неуютно — в замке убрали все канделябры и люстры, а яркие лампочки заменили тусклыми, чтобы уберечься при воздушном налете. Хорошо, что Мэрион успела в последний момент бросить в чемодан вечернее платье.

— В восемь часов, в восьмиугольном зале, — уточнил сэр Хилл и удалился.

А Мэрион задумалась. Кругом война, а здесь, в средневековом замке, люди старательно делают вид, будто просто выехали за город отдохнуть, а вовсе не бежали от страшной угрозы. Что это — храбрость или безрассудство?

В британских и американских газетах появились заметки о том, что принцесс эвакуировали в одну из загородных резиденций. Лилибет и Маргарет поселили в Ланкастерской башне, в уютном крыле, отведенном под детскую, где они уже не раз останавливались, когда приезжали в Виндзор. Аллах осталась с ними, а вот Мэрион, по неведомым ей причинам, определили в самый дальний угол крепости — и теперь ей предстояло жить на самом верху башни, куда вела каменная винтовая лестница. Спальня оказалась просторной, но прохладной. К ней примыкала гостиная, а ванная, как это ни странно, была расположена еще выше — на самой крыше, и в ней было безумно холодно.

По внутренней поверхности ванны была проведена черная полоса. Набирать воду выше этой отметки — а располагалась она на высоте дюйма в три от дна, не больше — строго-настрого запрещалось. Это нововведение придумал король, чтобы поберечь ресурсы страны. Такого скромного объема воды хватило бы разве что маленькому зверьку, но никак не взрослому человеку, особенно высокого роста, как Мэрион.

Башня, винтовая лестница, замок, объятый мраком… Она точно попала в страшную сказку — то ли о Рапунцель, хотя волосы у Мэрион были куда короче, то ли о Джеке и бобовом зернышке, хотя все смельчаки давно ушли на фронт и теперь их не было рядом. Зато был злой великан — и всякий знал, кто скрывается под его личиной.

А чуть позже Мэрион с тревожно колотящимся сердцем вышагивала по мрачным помещениям, где вся мебель была убрана в чехлы, чтобы уберечь ее от пыли, а шкафы со стеклянными дверцами были зловеще повернуты к стенам. Как ранее объяснил ей ее проводник, в замке так много окон, что пока их все затемнишь на ночь, уже наступает утро.

Мэрион блуждала по мрачным коридорам, и ей казалось, что вокруг сгущается вся тысячелетняя история замка. Она напряженно прислушивалась к каждому звуку, и ей казалось, что она слышит шаги и далекие стоны прошлого. С каждым поворотом ей чудилось, что она все дальше и дальше отходит от восьмиугольного зала, который ей и нужно было отыскать.

Звук ее собственных шагов сливался с тихим и зловещим шорохом бархата, скользящего по каменному полу. Пару раз она испуганно оглядывалась, боясь увидеть позади жуткий призрак. Но кругом царил один только мрак, и она вдруг поняла, что это шуршит ее собственное платье. Этот наряд из голубой плотной ткани, которую сперва планировалось пустить на шторы для спальни, ей сшила матушка. Платье было с глубоким декольте, и Мэрион вспомнилось, как они с матушкой спорили из-за этого. Ее кольнуло сожаление.

Она вновь завернула за угол и увидела верный знак того, что наконец добралась до цели, — приоткрытую деревянную дверь, за которой мерцал слабый свет одинокой лампочки и виднелся стол, уставленный серебром и хрусталем. За столом сидели трое мужчин в безупречных черных костюмах. Казалось, на ужин она спустилась в само царство Аида. Но сюрреалистичная иллюзия пропала, стоило только сэру Хиллу вскочить на ноги при виде Мэрион.

— Мисс Кроуфорд! Позвольте вам представить сэра Дадли Коллза! А это мистер Джеральд Келли, с которым вы, полагаю, уже имели честь познакомиться.

Мэрион кивнула энергичному маленькому ирландцу. Керальд Джелли, как в шутку называли его принцессы, был знаком очень многим во дворце. Последние несколько лет он работал над портретами, изображавшими короля и королеву на коронации, но пока ни одного из них не закончил. Поговаривали, что ему до того нравится пребывать в королевском кругу, что он каждый день соскабливает все, что успел нарисовать, лишь бы подольше остаться на своей должности.

Из-за двери послышались гулкие шаги. Мэрион обратила внимание, что стол накрыт на пять персон. Место рядом с ней пустовало, но последний гость, судя по всему, должен был вот-вот войти в залу.

В воздухе отчетливо чувствовалось напряжение, а внутри у нее все тревожно сжалось. Она похолодела.

— Томми! Как же я рад вас видеть, старина! — послышался скрип стула, и сэр Хилл вновь поднялся со своего места, протянув вошедшему свою узкую бледную ладонь.

И вот он уже приблизился к ней, неотразимый в своем вечернем костюме. Его густые черные волосы поблескивали в свете свечей. Мэрион снова пронзило, точно острая игла, знакомое чувство вожделения, но она сумела сохранить спокойствие и пожала Томми руку. Его прикосновение обожгло Мэрион, а взгляд черных глаз оценивающе скользнул по ее груди, точно упругая плеть, и кровь у нее в жилах тут же вскипела.

Они сели за стол, и Ласеллс бросил на нее невозмутимый холодный взгляд, но при этом под столом тайком прижался ногой к ее ноге. Мэрион охватило изумление. Она живо почувствовала, что это вовсе не случайность, а безмолвный вопрос.

Казалось, выключатель, который так долго никто не решался тронуть, наконец щелкнул. Мэрион вдруг почувствовала себя преисполненной жизни, и от этого волнительного ощущения все внутри у нее задрожало. Она взволнованно замерла. Томми снова прижался ногой к ее ноге, точно подтвердив их беззвучный договор, а потом отстранился и поудобнее устроился на стуле.

Живот у нее скрутило в спазме, но это было неудивительно, учитывая, насколько неаппетитные кушанья принесли и подали к столу лакеи, соблюдая все до единого церемониальные нюансы.