Звери малой земли - Чухе Ким

церкви с витражными окнами и шпилем, который заметно возвышался над привычными строениями Сеула. Церемония была запланирована на вторую половину дня, но вся семья приступила к приготовлениям задолго до рассвета. Дани лично помогала Луне привести себя в порядок и расчесать волосы. Яшма занялась одеждой для официальной части и последующего приема. Горничные одновременно готовили и завтрак, и свадебный банкет.

В 9 часов Лилия вернулась с вокзала вместе с матерью.

– Сестрица! – Дани первой встретила и заключила Серебро в объятия прямо у ворот. Они долго не отпускали друг друга, неготовые разойтись и неспособные что-либо сказать. Каждая из женщин с удивлением отметила, насколько легче и воздушнее стала подруга за прошедшие годы. Тело любой женщины с наступлением зрелости начинает высыхать на солнце. Серебро всегда была дамой грациозной, но теперь она стала совсем бестелесной. В отличие от модниц, волосы она не красила, и прическа с проблесками седины – жесткий пробор посередине и закрученный шиньон – делала ее лет на десять старше по сравнению с Дани.

Младшая кузина продолжала следить за всеми нововведениями, и забота о себе придавала ее облику изящную аккуратность, которая отсутствует у большинства женщин среднего возраста. Но в возрасте 49 лет она уже давно утратила те качества, которые когда-то разжигали в мужчинах страсть и восхищение. В последнее время она стала замечать у себя ночные приливы пота, липкую кожу и покраснения на щеках. К тому же, как бы она ни пыталась сохранить вес, тело становилось все легче. Каждая из женщин была поражена переменам в облике подруги, но постаралась скрыть удивление и поймала себя на мысли: что если уж подруга так изменилась, то насколько же преобразилась она сама? В свое время они обе считались первыми красавицами.

– Где же моя дочь? – спросила Серебро, когда они несколько привыкли друг к другу.

Луна уже заканчивала приготовления, когда на лестнице послышались шаги матери. Луна выбежала и кинулась в объятия Серебра. За последние 16 лет мать навещала их лишь изредка, каждый раз жалуясь на то, какие странные порядки в Сеуле, и восхваляя то, насколько все прекрасно устроено в Пхеньяне. Слишком мало времени было отведено им наедине друг с другом. Луна была совсем молодой, когда покинула родной дом. Нынешнего возраста Хисук. Серебро гладила ее по голове и приговаривала: «Только не плачь, ш-ш-ш…» Но сдержать поток слез Луне не удалось. На груди у матери она вновь превратилась в 15-летнюю девушку, в облике которой было некое сходство с леопардом, с длинной плотной косой, которую еще не успели подрезать.

За завтраком все были в прекраснейшем настроении, болтали наперебой и делились кушаньями, как бывает принято в любящих семьях. Только Лилия, с темными кругами под глазами и вымученной улыбкой, выглядела нездоровой. Вокруг нее образовалось облако дикой тревоги, но, судя по всему, она вознамерилась проявить себя наилучшим образом в день свадьбы сестры.

Никто так и не смог нормально поесть, слишком уж все были возбуждены и взволнованны. После завтрака все женщины, даже служанки, втиснулись в комнатку Луны, чтобы помочь ей надеть белое шелковое платье. В коридоре остался ждать только неизменный спутник госпожи Серебро, внимательный и предупредительный Валун. Серебро надела на голову Луны украшенную драгоценными камнями диадему, к которой прикрепила нисходившую до пола белую вуаль. Дани вернулась из сада с припорошенными снегом цветами для Луны.

– Смотрите, нашла космеи. Они обычно умирают при первых холодах, но в этом году они остались цвести специально для тебя, – проговорила Дани. – Я всегда говорила, что это цветок Луны. Такой милый, и при этом гораздо более сильный, чем может показаться. Вроде бы я вам говорила как-то, что букет из космей самый прекрасный? – Она обвязала стебли ленточкой и передала цветы в мягкие руки Луны. – Идеально. Совершенная красота, – пробормотала Дани. Женщины вокруг них всхлипывали и утирали глаза.

* * *

Сотня каменных ступеней, которые вели к собору, были занесены легким снегом, напоминавшим мелкую пудру. Чонхо уставился себе под ноги. Подъем, который в обычных обстоятельствах воодушевил бы его, всколыхнул в нем лишь мрачные мысли о том, что вся жизнь – одно лишь бремя и сплошная опасность. Днем ранее наставник впервые серьезно отчитал его.

Удавка властного контроля становилась все туже, и Мёнбо уже не мог спокойно выходить на улицу и встречаться с людьми. Он был слишком заметной фигурой в местном обществе. Даже те, кто не следил за ним намеренно, могли ненароком заметить его и начать сплетничать. Именно поэтому Мёнбо попросил Чонхо взять на себя эти заботы, которых удостаивались только самые доверенные и уважаемые члены движения.

– Мне нужно, чтобы ты переговорил от нашего лица с директором Ма и убедил его встать на нашу сторону, – сказал Мёнбо, глядя Чонхо прямо в глаза. – Помимо того, что он собственник театра и продюсерской компании, он также один из трех корейцев, владеющих химическим предприятием. Одна из наших главных проблем – закупка вооружений, и Ма мог бы нам помочь с этим. Но я не знаю, каких взглядов он придерживается. По нашей давней встрече я помню только, что он крайне себялюбивый и даже заносчивый человек. Будь предельно осторожен, когда будешь говорить с ним.

Чонхо закивал и горячо заверил наставника, что все будет исполнено честь по чести. Мёнбо многие годы учил его и приобщил не только к чтению и письму, но и к искусству ведения беседы, хорошим манерам, учению Маркса и Ленина, доктрине империализма, всеобщим правам человека и даже немного японскому языку. Ощущая, что он более чем готов, Чонхо направился прямиком в особняк к директору Ма.

Прошло несколько минут после того, как Чонхо нажал на кнопку звонка, прежде чем слуга приоткрыл ворота на тоненькую щелочку и выглянул наружу.

– Пошел прочь! Таким, как ты, здесь не место, – бросил слуга и сразу же захлопнул ворота. Чонхо не успел выпалить ни слова из тщательно подготовленного монолога. Смущение обернулось злостью, которую он начал вымещать на звонке. Прошло еще несколько минут. Наконец снова послышалось лязганье отпираемых ворот.

– Ты все еще здесь? У нас тут не ночлежка, – сказал слуга, на этот раз приоткрывая створку чуть больше.

– Я не попрошайка. – Чонхо ощущал, что лицо горит. – Я выступаю представителем достопочтенного Ли Мёнбо, моего учителя. – Спокойствие и миролюбие вернулись к нему в сердце, когда он произнес имя наставника, которое звучало как магическое заклятие.

– Какой такой Ли? Человека с таким именем не знают в этом доме. – Слуга рассмеялся, распахивая ниточку губ и приоткрывая пасть, полную сероватых зубов. Лицезреть, как столь омерзительное создание насмехается