Россия – наша любовь - Виктория Сливовская

– Да, трояк, так что мастер пошел «спаивать коленко».

– Ага, «спаивать», – произношу я, меня осеняет тревожная мысль, и я выразительным жестом показываю на горло.

– Ну что вы, это очень ответственный работник и честный мастер, он не оставит нас так, – говорит в ответ Август Ефимович.

Мои опасения оправдались. Глубокий вечер, темная ночь, мастера с «коленком» как не было, так и нет. И не ожидается. Утром, на рассвете, я почувствовал, что труба зовет, тем более что ужин был, как обычно, обильно запитым. Что делать? Отчаяние. Я вдруг вспоминаю, что не так далеко отсюда, на другой стороне улицы Горького (сегодня опять Тверская), я видел рядом с кинотеатром «Россия» надпись «Туалеты». Я лечу туда в пижаме на всех крыльях, полный тревоги – а вдруг слишком рано и закрыто. Святый боже, чудо. Открыто!

Август Ефимович, несмотря на все пережитое, был чрезвычайно доверчивым человеком с удивительной естественностью в жестах и словах (в беседах с разными людьми, во всем поведении, в благородной скромности, во всем, что он писал, а также в своих письмах к нам). Он говорил медленно, задумчиво, как будто осторожно. Может быть, это была приобретенная осторожность, которая позволила ему избежать судьбы многих неосторожных? Хотя по-разному бывало. Его письма напоминают нам о фактах и событиях, которые не сохранила память. Как мы познакомились у него с Тихоном Семушкиным, прозаиком, который многие годы провел среди чукчей и эскимосов, описал их жизнь и обычаи в многочисленных репортажах, но слава, хоть и недолгая, нагрянула за роман «Алитет уходит в горы» (1947–1948 гг., он также был переведен на польский язык). Важным был тот факт, что он заступился за чукчей, которых якобы безжалостно эксплуатировали американцы. Может быть, это был лишь камуфляж, как «Песенка американского солдата» Булата Окуджавы? Так или иначе, книга пользовалась популярностью среди читателей, и к ее автору при более близком знакомстве чувствовалось расположение. Причем он хорошо знал, откуда дует ветер, и в чьи паруса надо дуть.

Приходила полная энергии Наталья Дурова, наследница великих цирковых традиций и дрессировки животных. Она сама занималась этим долгие годы, прятала руку с откушенным тюленем пальцем, много писала о своем опыте. Но чаще всего она рассказывала о своих походах по квартирам «нашего» района в качестве так называемого агитатора перед предстоящими выборами. Она серьезно относилась к своим обязанностям, убеждала изо всех сил, чтобы ее избиратели как можно раньше появлялись в комиссии и проголосовали, поскольку это должно было свидетельствовать об эффективности ее деятельности. При случае она отмечала то одно, то другое, о чем не догадывалась, работая на цирковой арене Дуровых. Такие милые жители задавали странные вопросы и вели себя подозрительно. «А это ведь советские люди!», – вздыхала она, заводя глаза к небу. Нас очень забавляло такое ее предвыборное поведение. Недавно мы видели ее по российскому телевидению, где она вела свой «Уголок Дурова» – в ней все так же много энергии, она общительна, только более эксцентрично одета, и наверняка уже забыла о своих походах в качестве агитатора в центре Москвы…

Нередко приходил также «непрошенный», как нам казалось, гость – преподаватель Московского университета Петр Николаев, историк и теоретик литературы, автор многочисленных работ и изданий. Его присутствие у Явичей удивляло нас, нам как-то не удавалось с ним установить контакт. Он также однажды посетил Варшаву по приглашению нашей кафедры русского языка и литературы Варшавского университета. По правде говоря, мне всегда казалось, что он путается в своих теоретических рассуждениях, а не объясняет литературные явления. Но, может быть, это мое личное восприятие, потому что у него не было проблем с нехваткой слушателей и читателей.

Однажды в июне 1973 года потрясенный Август Ефимович сообщил нам о смерти Раисы Ефимовны, с которой он провел столько лет в гармонии и согласии. Он продолжал работать, конечно, чтобы взбодрить себя. Ёлка заботится о нем, а также… женщина, которая любила его всю жизнь и ждала его. Однако они были вынуждены покинуть квартиру на Тверском бульваре, потому что у Института им. Горького появились какие-то свои планы. Он переезжает вместе с Тамарой Константиновной, уже его женой и опекуном, далеко на окраину, на улицу Гамалеи. Оттуда тоже будут приходить письма. Жалуется, что это далеко от центра, но добавляет, что, хотя бы больше воздуха и зелени.

Мы познакомились с Тамарой в их новой квартире. Она моложе, приятная. Но это не Раиса Ефимова с ее трясущейся головой… А потом в 1979 году пришло сообщение от Ёлки о том, что Августа Ефимовича не стало. Мы ходили с ней на кладбище, чтобы положить цветы в нишу в колумбарии. Сегодня нет уже и Ёлки, и Феликса. Есть ли кто-нибудь, кто он них еще помнит?[124]

Юлиан Григорьевич Оксман и круг его друзей

К Юлиану Григорьевичу Оксману мы попали совершенно иным путем. В 1956 году в четвертом номе журнала «Пшеглёнд Хисторычны» вышла моя обширная рецензия на сборник, посвященный декабристам[125]. В то время я сама или совместно с Ренэ писала много рецензий. Это было отличной тренировкой навыков. Наша «бабуся Зося» их редактировала. Она сотрудничала тогда при польском издании «Ревизора» Гоголя с Юлианом Тувимом, который очень ценил ее. Мы учились у нее не повторять одни и те же слова, пользоваться разными словарями. Это была отличная школа. Кроме того, благодаря этим рецензиям позже мы познакомились со многими интересными людьми, так как обычно для рецензий мы выбирали книги, которые вносили что-то новое в науку. Таким образом, например, мы установили связь с Тартуской школой, о чем постараемся написать подробно.

В вышеупомянутой рецензии я поочередно анализировала статьи сборника, выше поставив аргументы «(…) эрудированной работы выдающегося исследователя движения декабристов Ю. Г. Оксмана»[126] точки зрения Лидии Медведской, ученицы известного декабристоведа Б. Е. Сыроечковского. (Обо всем этом, как и о судьбе Оксмана я узнала гораздо позже). Я критически оценила работу о польских связях декабристов, обвинив Медведскую в незнании польских источников и литературы. И тут наступила совершенно неожиданная вещь – в редакцию журнала пришло письмо, подписанное обоими редакторами, в котором они похвалили рецензию и предложили сотрудничество (письмо хранится в наших бумагах по сей день).

Когда в следующем году я приехала в Москву, у меня уже был адрес Юлиана Григорьевича, и я сразу же связалась с ним. Он жил один в общежитии, приехал в Москву из Саратова, чтобы поселиться и уже на готовое привести