Секс в Средневековье - Рут Мазо Каррас

напоминать об осторожности не только монахам, принявшим обет безбрачия, но и мирянам. Архиепископ Турский, Хильдеберт Лаварденский, в XII веке напоминал им:

Мальчики совсем не безопасны; не следует посвящать себя кому-либо из них. Во многих домах, как говорят, можно найти Юпитеров. Но не стоит надеяться на вечную жизнь в раю, свершив Ганимедов грех: никто не восходит к звездам такими деяниями. Лучший закон посвящает райские чертоги одним лишь Юнонам: женам-мужчинам достается преисподняя.[237]

Любовь между королями и их рыцарями – Артуром и Ланселотом, Марком и Тристаном или у Марии Французской – любовь безымянного короля, который радуется возвращению человеческого обличья Бисклаврета и «обнимает и целует его больше ста раз»[238], когда тот возвращается ко двору, – не описывается как сексуальная, но тем не менее она глубока и эмоциональна, и мы можем вполне обоснованно назвать ее чувственной. Глубокая связь между повелителями и их вассалами восходит еще к германской литературе, например «Беовульфу»; там такие отношения не кажутся столь эротическими, но в описаниях любви между мужчинами и женщинами мы также не находим эротику, что снова напоминает нам о том, как опасно предполагать, что во всех обществах глубина чувств и яркость их текстуального описания одинаковы.

Воины могли выстраивать особую эмоциональную связь друг с другом, но они не должны были игнорировать женщин. У Марии Французской Гвиневра жалуется мужчине, который отвергает ее знаки внимания (поскольку влюблен в другую женщину): «Люди часто говорили, что женщины тебе не по сердцу. Тебе больше по душе юноши, и с ними ты находишь удовольствие»[239]. Такое поведение было недопустимо, если оно отдаляло мужчин от женщин и, следовательно, продолжения рода. Ордерик Виталий, писавший не позднее 1140 года, критиковал содомию при дворе английского короля Вильгельма II Рыжего:

«В то время женоподобные задавали моду по всему миру: грязные катамиты, обрекшие себя на вечные муки, без удержу закатывали свои пирушки и бесстыдно предавались греху содомии». Женоподобность не означала, что такие мужчины не вступали в половые отношения с женщинами: «Наша распутная молодежь погрязла в женоподобии, а придворные, раболепствуя, ищут расположения женщин с совершенной непристойностью»[240].

Тем не менее Вильгельм II Рыжий так и не женился, и его отказ от женщин поставил под угрозу наследование престола.

Один из наиболее известных примеров мужской любви, превознесенной в христианских и еврейских средневековых текстах, – это отношения между Давидом и Ионафаном, которые опять-таки понимались как утонченная, облагораживающая дружба, которая существовала параллельно брачным отношениям, не заменяя их или, по крайней мере, не исключая их возможности. Современные христиане и евреи часто указывают на сексуальную природу их отношений как на прецедент, закрепляющий права геев, однако библеисты оспаривают такую точку зрения. Ни в христианстве, ни в иудаизме в Средние века отношения между Давидом и Ионафаном не обсуждались в сексуальном ключе: это была чистая, беззаветная любовь[241]. Иерархия здесь тоже неоднозначна: Ионафан – сын царя и опытный воин, тогда как Давид – всего лишь мальчик с пращой, когда Ионафан дарует ему оружие и доспехи. Однако в латинской Вульгате, использовавшейся в Средние века, Давид после смерти Ионафана говорит о себе как о любовнике, а об Ионафане – как о возлюбленном, а затем деэротизирует эти слова, сравнивая свою любовь с любовью матери к ребенку.

Хотя во многих случаях содомия была связана с гендерной инверсией, а пассивность и женственность были тесно связаны, так было не всегда. Корпус куртуазной литературы хотя и не отражает социальное поведение, тем не менее был необычайно популярен среди влиятельных людей и на протяжении многих веков служил источником в научных дискуссиях о средневековой любви. В последнее время ученые, исследовавшие ее с позиции квир-теории, показали, что гетеросексуальность не так явно доминирует в средневековой литературе, как считалось ранее. Хотя любовь к прекрасным дамам, безусловно, кажется основным мотивом действий рыцарей, мы не можем не задаться вопросом о том, насколько такая любовь глубока. Рыцари совершали подвиги ради признания со стороны других мужчин; они добивались любви женщин, чтобы продемонстрировать другим мужчинам, что они могут это сделать. Женщины для рыцарей были средством измерить свою маскулинность, но целью была именно маскулинность, а не любовь. Даже в величайших историях гетеросексуальной любви, как у Кретьена де Труа, самыми близкими людьми для рыцаря чаще всего были его сюзерен и другие рыцари. Любить женщин – это обязанность рыцаря. Гижмар у Марии Французской необычен именно тем, что никогда не проявлял интереса к любви: не было на свете женщины или девушки, какой бы благородной или красивой она ни была, которая не согласилась бы взять его в любовники, если бы он искал ее любви. Многие женщины пытались добиться его расположения, но сам он не чувствовал такого желания[242]. По сюжету он проклят и может быть излечен только любовью женщины.

Во французской литературе XII века некоторые рыцари явно предпочитают мужчин, что не делает их менее мужественными. Из-за того, как герой Эней обошелся с Дидоной, мать Лавинии считает его одним из таких мужчин:

Что же ты говоришь, безумная? Знаешь ли ты, кому ты отдаешь себя? Этот похотливый мучитель из тех, кто мало интересуется женщинами. Он предпочитает тех, кто торгует гибкими розгами: ему не по нраву курятина, но он обожает петушиное мясо. Он скорее сожмет в объятиях мальчика, чем тебя или любую другую женщину. Он не знает, как играть с женщинами, и не увидишь ты, как он подбирается к щели в воротах, но он с радостью бросится к разлому юноши. Разве ты не слышала, как он обошелся с Дидоной? Ни одна женщина ни разу от него ничего не получила; не получишь ничего и ты от него – предателя и содомита. Он всегда будет готов бросить тебя. Если он найдет смазливого мальчика, ему покажется совершенно справедливым, что ты должна отпустить его ухаживать за ним. И если твоя красота поможет ему привлечь мальчика, ему вовсе не покажется странным заключить такую сделку: в обмен на то, что мальчик повеселится с тобой, он в свою очередь повеселится с ним[243].

В этой истории обвинения в адрес Энея оказались беспочвенными, но формулировки здесь очень важны. Если Эней предпочитает мальчиков, это не делает его трусом или неженкой. Даже тот мальчик не становится женоподобным: она считает, что более зрелый мужчина может его купить, пообещав ему сексуальные отношения с его молодой женой в обмен на пассивную роль в сексе с ним. Здесь содомия подразумевает гомосексуальный половой акт между мужчинами, но, судя по словам царицы, это совершенно не противоречит рыцарскому духу. Ричард Львиное Сердце может послужить еще одним примером мужчины, чей сексуальный интерес к