Сага о Гудрид - Кирстен Сивер

Младенец прочно сидел в утробе матери, несмотря на самые сильные снадобья Гудрид и все ее заклинания. Одна из женщин решила, что следует послать за старой Ингунн, которая в свое время служила Фрейе и умела колдовать.

Но Гудрид сердито отказалась от этого предложения и заявила, что надо перенести несчастную роженицу в тепло натопленную комнату, и все женщины вместе трижды прочтут над ней «Отче наш». Едва они повторили молитву в третий раз, как начались роды, Ребенок появился на свет бездыханным, и Гудрид сняла с себя цепь с золотым крестом и амулетом Фрейи и приложила их к младенцу, а потом сделала ему искусственное дыхание, и тельце зашевелилось в ее руках.

Гудрид все еще улыбалась своим мыслям, стоя в церкви Халльдора и хором с остальными прихожанами повторяя слова молитвы. В «Отче наш», несомненно, заключалась могучая сила, и Карлсефни был прав, когда говорил, что крест Христов удвоит силу амулета. У нее самой теперь уже есть два сына, и, может быть, появятся еще дети.

Гудрид вместе с Арнкелем стояла в загоне для ягнят, думая, как обрадуется Карлсефни, когда увидит, как много двойняшек появилось у его овец, как вдруг пришло известие из Рябинового Хутора о том, что люди, собиравшие яйца в горах на Перешеечном Острове, видели в море «Рассекающего волны».

Она тотчас послала за сыновьями и побежала переодеться. Торопливо заколола волосы под кружевной косынкой. Держа в руках бронзовое зеркало, она подошла к небольшому окошку, занавешенному шкурой. В полутьме она разглядела, как на нее из зеркала смотрят постаревшие глаза с большими черными зрачками. К вискам пролегли морщинки, и лоб был не таким гладким, как прежде. Лишь щеки по-прежнему были свежими, круглыми, сохранялась изящная линия подбородка, а зубы – такие же крепкие и белые, как у Карлсефни. Внезапно к лицу ее прихлынула кровь, и она нетерпеливо засобиралась, готовясь к встрече мужа.

Торбьёрн подрос, и его одолевало любопытство, когда он завидел у берега корабль. Снорри уже просветил братишку, пересказывая ему о морских путешествиях все то, что сам услышал от Арнкеля. Гудрид рассеянно прислушивалась к ребячьей болтовне, напряженно вглядываясь в людей на борту. У штурвала стоял Карлсефни, и он помахал ей рукой, а потом исчез за знакомым красно-синим парусом. Она думала, почему он не купит себе новый корабль, и надеялась, что в скором времени это все-таки произойдет.

Едва ступив на берег, Карлсефни бросился к жене и поприветствовал ее столь буднично, словно бы он отлучался на рыбалку в соседнем фьорде. Он весело произнес, что на все вопросы о поездке ответит потом, а прежде он и его люди хотели бы утолить голод.

Маленький Торбьёрн крепко спал, а Снорри все старался не закрывать глаза, чтобы послушать отца. Карлсефни встал с почетного места и, озирая собравшихся, сказал:

– В путешествии нам повсюду сопутствовала удача, и мы благополучно вернулись домой, а Гудрид устроила нам знатный пир. Я возношу благодарность Христу за то, что Он милостив к нам, и прошу Его и впредь не оставлять нас. – Затем Карлсефни отпил из кружки норвежского пива, отдал ее Гудрид и продолжал: – Как вы сами видите, «Рассекающий волны» вернулся к родным берегам. Королю Олаву трудно было заставить людей в Тронхейме и Халогаланде подчиниться. Мы зазимовали у Харека в Хьётте, и он посоветовал нам уезжать из Норвегии как можно скорее, едва мы погрузим на борт свой товар. Старый Харек был другом короля и многое знал, так что мы решили последовать его совету. Хорошо также, что мы вовремя покинули и Нидарос, потому что Торгрим Тролль из Эйнарова Фьорда уже бросил там якорь и, как обычно, затеял ссору! Дошли до нас и вести из Гренландии – о том, что Лейв сын Эрика занемог, и вскоре в Братталиде будет новый хёвдинг – Торкель. Ему предстоит многое вынести, ибо Торунн с Херьольвова Мыса замышляет отомстить убийцам своего мужа.

Карлсефни умолк, отпил немного пива и затем громко произнес:

– Выпьем в память об Эйольве и Гриме – они утонули этой зимой в Халогаланде, когда ловили рыбу с одним из людей Харека. А вдовы Эйольва и Грима получат причитающуюся им часть нашего богатства, и доля их будет немалой. Цены на зерно возрастут, ибо осень в северной Норвегии была неважной. Но у жителей Нидароса есть запасы, так что с помощью друзей мне удалось купить все, что надобно. Кроме того, мы привезли с собой хорошую древесину. И половину бревен я использую для расширения своего двора.

Вскоре закипела работа: хозяйский дом расширялся, а когда Гудрид готовилась отправиться с Карлсефни на альтинг, она была рада передохнуть от всех домашних хлопот. Однако незадолго перед отъездом, рано утром, у нее вдруг закружилась голова, когда она наклонилась над бочкой в кладовой, чтобы вытащить засоленый кусок тюленя. На следующее утро головокружение повторилось. Не лучше стало и через день. Придется Карлсефни ехать на альтинг без нее. И как бы ей ни хотелось поговорить с Гудрун дочерью Освивра, она покорилась, ибо не оставалось никаких сомнений в том, что она вновь беременна.

Тошнота подкатывала в течение дня, а светлыми вечерами она выбирала время и частенько наведывалась на Рябиновый Хутор вместе со Снорри и Арнкелем, чтобы повидать Торбьёрна. Они отправлялись на прогулку вдоль западного берега фьорда. Аромат цветов смягчал соленый воздух из устья фьорда у Перешеечного Острова, и Гудрид вспоминала, как она почти уже четыре года назад приехала в Скага-фьорд, нося под сердцем Торбьёрна. Вот и теперь она испытывает те же чувства, что и тогда, и ту же радость, видя, что добрые предсказания о ее судьбе сбываются. Торбьёрг говорила ей, что удача будет сопровождать Гудрид всю ее долгую жизнь, а это означает, что и Карлсефни предстоит прожить долгую, счастливую жизнь!

Карлсефни вернулся с альтинга домой и, как обычно, привез разные новости. Тихим безоблачным вечером они сидели возле дома, наслаждаясь закатом, и он рассказывал Гудрид об услышанном на тинге. Король Олав шлет из Норвегии приветствия своим друзьям. Прислал он и правила, которые отныне должны действовать в торговле между Норвегией и Исландией. Карлсефни презрительно усмехнулся и прибавил:

– Этот новый договор столь же хорош, как и люди, засвидетельствовавшие его: никто на тинге не умеет писать – ни буквами, ни рунами.

– А я учила Снорри зимой разбирать руны, – гордо ответила Гудрид, прислонившись к уложенному для починки стен дерну. Карлсефни ответил ей, что Снорри пригодятся его знания, и рано или поздно следует обучить его и книжной грамоте. Но епископ Бернхард должен этим летом вернуться в Норвегию, так что на него как учителя для их сына рассчитывать не придется.

И в то же мгновение теплый ветер со стороны Хова донес до них звуки церковного колокола: «Слу-шай! И-ди! Ко мне!»

Звон раздался так неожиданно, что Гудрид поспешно перекрестилась и вопрошающе взглянула на Карлсефни. Тот улыбнулся и сказал:

– Халльдор, кстати, купил на альтинге настоящий резной посох. И наверное, священник его нашел повод для праздника.

В память о Тьодхильд Гудрид ежегодно соблюдала праздник святой Суннивы, но у нее не хватало времени посещать и другие праздничные богослужения в году! Эта новая беременность отняла у нее последние силы. Ей хотелось бы тихо сидеть вечерами на дворе, а другие пусть молятся в церкви или хлопочат по хозяйству.

Пока Карлсефни отсутствовал, уехав на осенний тинг на Мыс Цапли, Гудрид потеряла своего ребенка. Она лежала в постели, стараясь не двигаться, чтобы остановить кровотечение, а сама напряженно вспоминала события последнего времени. Может, она в чем-то провинилась, и теперь понесла наказание? Она соблюдала все обычаи, стараясь делать все как полагается – начиная с разведения огня в очаге по утрам и кончая обереганием себя от колдовства и порчи, когда садилась за ткацкий станок. Когда она спала по ночам, свет луны на нее не падал, и Хозяин Холма под большой рябиной получал еду и питье от Скегги-Торы. Сама она ежедневно хотя бы раз произносила молитву «Отче наш», а каждое сито и корытце на кухне имели на себе метку крестом.

Но Карлсефни не почтил Фрейю на последних своих пирах, да и сама Гудрид была слишком занята другими делами. Она нащупала под сорочкой амулет Фрейи. Он был холодным, безжизненным, и до ее сознания вдруг дошло, что она замерзла. Когда к ней вошла Скегги-Тора, она попросила у нее еще одеяла, но это не помогло. Зубы у Гудрид стучали так, что звук этот эхом отдавался в ее голове. Она не чувствовала себя такой замерзшей и беспомощной с тех самых пор, когда отцовский корабль взял курс к берегам Гренландии.

Вернувшись домой, Карлсефни принял новость об умершем ребенке с угрюмым видом. В первые дни после потери Гудрид была слишком слаба и не могла много разговаривать, но однажды вечером, когда она открыла глаза и увидела, как Карлсефни снимает с себя одежду, она положила ему на спину руку и, пытаясь улыбнуться, проговорила: