Путь к Эвенору - Джоэл Розенберг

Стеклянистые руки выросли из стены, они толкали Андреа и тащили ее, одни хватались за одежды, другие за волосы. Крохотные пальчики, обретая плоть, сжимались все крепче.

Она обратилась к другой странице своей книги — и, мгновение поколебавшись, начала читать.

С губ слетели слова, которых невозможно запомнить, и одновременно она, сунув книгу под мышку, коснулась правым указательным пальцем левого запястья.

Струйка крови побежала по ее руке, крупные алые капли золотели и искрились.

Она сложила левую ладонь чашечкой. Струйка крови бежала по руке и, свертываясь, собиралась в ладони. Когда от лужицы полетели золотые искры, Андреа вскинула руку и тряхнула ею — раз, другой, третий. Облако золотых искр превратило призрачные руки в туман — а потом и вовсе в ничто.

Высоко подняв Око, держа раскрытую книгу в свободной руке, Белая Андреа снова шагнула вперед.

— Ошибаешься, Бойоардо, — сказал я. — Проиграл ты.

Если уж помирать, то можно за те же деньги со смелыми словами на устах, но умирать я не собирался — здесь и сейчас. Он сам виноват: Место выбирал он. Возможно, в своей чужеродной жестокости он подумал, что будет забавно прикончить меня тут, в Моем Месте, — но его самонадеянность подвела его.

Это место было моим.

Сперва он мне не поверил. Потом улыбка его исчезла, глаза расширились. Взгляд его заметался из стороны в сторону в поисках пути к бегству — пути не существовало. С одной стороны была стена, с другой, из тумана, приближалась она.

Бойоардо попробовал сплутовать, попытался сменить облик — но было слишком поздно, да и скорость у него была не та. Прежде он менялся быстрее; теперь это выглядело так, будто он пытается принять слишком много обличий одновременно.

Тем хуже для него. Когда выступаешь против Большой Машины, не отвлекайся.

Это была одна из последних и несомненно лучшая модель Американской Большой Машины, зверь с мотором в три сотни лошадиных сил и львиным рьжом. Двухцветный, черно-желтый, как шершень, гибкое ветровое стекло, гнутые крылья и багажник, на котором можно разбивать лагерь.

Взвизгнув шинами, она обогнула меня — тонны черно желтой стали, взревев, вынеслись из тумана и врезались в Бойоардо, размазав его по стене.

Он попытался подняться, но Большая Машина дала задний ход, задымились шины — и она снова переключила скорость, припечатав его к стенке. Радиатор от удара погнулся, ветровое стекло пошло трещинами.

Бойоардо был настигнут в миг превращения. Он снова поднялся, весь разбитый, в крови, слишком слабый, чтобы сосредоточиться и измениться. Пальцы его змеились, когда он, защищаясь, вскинул сломанные руки.

— Нет, умоляю!

Жалость не остановила бы мою руку, да во мне и не было жалости. Нельзя играть с людьми, будто они игрушки, — и ожидать от меня сочувствия. Не стоит рвать тех, кого я люблю, на кровавые тряпочки — а потом взывать к моему состраданию.

— Давай, — сказал я.

Воздух перед Андреа сгустился — и стал черной стеной, отделившей ее от Посольства Фэйри.

Она вытянула правую руку — ту, что держала Око — и, не переставая шептать, сильно ударила по стене. На кончиках ее пальцев занялись огоньки — холодные белые и алые шарики, исчезавшие, когда касались черной стены.

Она пробормотала еще одно заклинание, и ударил гром — у Ахиры зазвенело в ушах. Но и гром бился о черную стену без толку.

Она шагнула назад, озираясь, словно решая не то, бежать или нет, а куда бежать. Андреа мотала головой: черные, тронутые серебром волосы мечутся по плечам, глаза плотно закрыты.

За раскатами грома Ахира не слышал ее слов — но ему и не надо было их слышать.

Он почувствовал, что подоконник под его руками пошел трещинами, — и заставил себя разжать пальцы. Ломай подоконники, не ломай — лучше не станет. Он снова ошибся. Он считал, что маг не знает, как далеко может углубляться в чары, за что именно будет заплачено разумом, когда произойдет эта жертва.

Сейчас было ясно, что Андреа знает: за следующее заклятие она заплатит большим, чем слезы и кровь.

Она выпрямилась, расправила плечи и раскрыла книгу на новой странице. Она читала медленно, внятно, а рука, сжимавшая Око, поднималась все выше — пока распрямленный указательный палец колдуньи не коснулся виска. Словно говоря: «Я напитаю тебя этим».

Правая ее рука вспыхнула — и, когда Андреа резко выпрямила ее, черная стена перед ней истаяла. Она запустила Оком в мерцание Посольства Фэйри — и упала на колени.

В дальней дали неспешно, задумчиво, очень по-эльфийски, прозвучал голос:

— Кажется, я вижу.

— Ну так не медли, — отозвался другой. — Воспользуйся этим и запечатай это все.

Мир озарился сиянием — и погас.

— Давай, — сказал я.

Большая Машина снова прибавила газу, шины взвизгнули на камнях, и в нос ударило паленой резиной.

Она врезалась в него в последний раз. Дым из размозженного радиатора смешался с туманом, когда она размазала по стене то, что осталось от Бойоардо. Она сдала назад, и он остался лежать: раздавленный, окровавленный, мертвый. Не знай я, кто это был, по останкам не смог бы сказать.

Медленно, с трудом машина подъехала ко мне, потерлась разбитым крылом, будто спрашивая — все ли со мной в порядке.

Мое Место таяло вокруг меня.

Я едва успел погладить холодный металлический бок. Я не знаю польского, да это и не имело значения. Она поймет, на каком языке ни скажи.

— Спасибо, надежный и верный слуга.

Тут туман поднялся вокруг, взвихрился, и меня с головой захлестнуло забытье.

Глава 27,

в которой отряд разделяется, и двое из нас отправляются в Холтунбим

Любое расставание несет в себе предвестие смерти.

Прощаться с другом надо так, будто один из вас не доживет до следующей встречи. Если хотите оставить что-то недосказанным, дело ваше... но будьте готовы, что оно останется недосказанным навсегда.

Я не помню, как мы туда попали, — помню только, как очнулся на плато над Эвенором. Похоже, что я добрался туда на автопилоте. Полагаю, это шоковая реакция: обширная коллекция ушибов и синяков доказывает, что мне досталось больше, чем пара ударов по голове.

Нет, первое воспоминание было не такое. Мы с Ахирой обсуждали случившееся, я смотрел вдаль, Андреа, завернутая в шерстяное одеяло, всхлипывала, прислонясь к плечу Джейсона.

Нас было семеро. Кто-то сидел, кто-то стоял — и все смотрели на развалины города. За спинами у нас горел костер.