Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд) - Кирилл Васильевич Чистов

(баллады о трагических встречах родных), сказках (891 «Муж на свадьбе своей жены», 884 «Покинутая жена» и др.). Широко известны в русском фольклоре и фольклоре многих народов дополнительные мотивы, с которыми мы встречались в отдельных легендах — нарушение запрета (женитьба, явка раньше срока), заключение героя в столб, закатывание в бочку, добывание престола в Царьграде (ср. сказку 485 «Барма Ярыжка»), странствие неузнанного царя среди подданных (757 «Гордый царь», духовный стих «Алексей — человек божий» и др.) и т. д. Таким образом, из постоянных мотивов легенды о «возвращающемся царе (царевиче) — избавителе» только заключительные мотивы — воцарение ради освобождения народа (К, L), мотив, определяющий исходную ситуацию (намерения «избавителя» — А1, А2 или А3), составляют исключительную принадлежность социально-утопических легенд. Собственно они, так же как изображение изгнания, странствий или заточения не в неопределенном (как в сказке) и не в историческом прошлом (как в эпосе или исторических преданиях), а в настоящем и мотив победы героя в будущем и составляют основное отличие сюжета наших легенд от близких сюжетов в других жанрах. Если в сказке победа героя означает его индивидуальный успех, который весьма одобряется и мыслится как заслуженный, а дальнейшие его действия неважны («стали жить-поживать да добра наживать»), то ценность героя социально-утопической легенды именно в тех действиях, которые он должен совершить после возвращения и победы. Они должны привести к социальным переменам, к освобождению народа.

Образ «избавителя» и сюжет легенды, за исключением завершающих эпизодов (их следует назвать социально-утопической развязкой) и эпизодов, имеющих характер завязки, обычно строятся из общефольклорных клише, из общих мест, свойственных большинству повествовательных жанров, т. е. из элементов, которые постоянно существуют в сознании исполнителей и создателей легенд вне, помимо и до возникновения очередной легенды. Эти мотивы являются как бы всегда готовым строительным материалом, привычными изобразительными средствами, отработанными традицией категориями художественного мышления, из которых по закону необходимости и неизбежности строится одинаковый сюжет.

Действительно, сюжет легенды весьма прост и элементарен в своей структуре. «Избавитель» должен быть единственно законным, истинным царем. Если он не правит, то это значит, что крепостники хотели его погубить, изгнали его или объявили погибшим. Но он спасся, иначе он не мог бы в дальнейшем действовать. Его спасение и возвращение должны быть хронологически разобщены, — иначе он не может мыслиться как уже существующий и вместе с тем готовящийся явиться. При появлении он должен доказать свою истинность — отсюда знаки на теле или какой-нибудь безусловно царский предмет.

Необходимо подчеркнуть, что этот последний мотив (Н) как бы он ни был похож на подобные мотивы, связанные с другими сюжетами, не может быть признан архаическим (тотемные знаки, родовая метина и т. д.), так как он, как мы в этом неоднократно убеждались, теснейшим образом связан с типично феодальным представлением о физической исключительности лиц царской крови. Вместе с тем можно предположить, что он возник по аналогии с существовавшими уже действительно архаическими мотивами узнавания по знакам на теле.

Впрочем, и существование других мотивов в системе сюжета легенды могло поддерживаться не только фольклорной традицией, но и реальной политической действительностью XVII–XVIII вв. Таков, например, мотив подмены. Известно, что Петр приставил к жене царевича Алексея специальных людей, которые должны были следить за тем, чтобы девочка, если она родится у царевны Шарлотты, не была подменена мальчиком, который стал бы династическим соперником сына Петра и Екатерины. Мы упоминали и о другом замысле, связанном с подменой — Иван Луба должен был первоначально не выдаваться за Ивана Дмитриевича — сына Лжедмитрия II и Марины Мнишек, а умереть вместо него.

Своеобразным случаем «подмены» был эпизод перенесения останков Дмитрия из Углича в Москву. По слухам того времени, которые, вероятно, соответствовали действительности, по распоряжению Шуйского был убит некий отрок, закопан на некоторое время и затем продемонстрирован, как нетленные мощи святого Дмитрия.

Что же касается изгнания или заточения соперников, то нет необходимости приводить примеры — подобными случаями полна история как русского, так и западноевропейского средневековья. Параллельно с легендами об «избавителях» всегда существовали и слухи, и легенды, и трагические факты, связанные с судьбой таинственных и секретных узников (Железная маска, секретные узники Петропавловской крепости, Шлиссельбурга, Кексгольмского замка, Иван Антонович и т. д.). А непрерывная борьба дворянских группировок вокруг русского трона (особенно в начале и конце XVII, в первой половине XVIII и в начале XIX в.) вне зависимости от ее масштабов и реального социального и политического содержания обычно осмыслялась народом, как борьба за или против народных интересов, прежде всего за или против крепостного рабства.

Постоянство мотивов, образующих сюжет легенд об «избавителях», вовсе не означает их абсолютной неизменности — каждый раз они приобретают форму, соответствующую социальному и политическому быту и народным представлениям о нем. Так, в эпизодах подмены (С) последовательно фигурируют отрок, попов сын, певчий, боярский сын, стрелец, солдат, адъютант, восковая кукла (статуя, маска), мертвое тело, «похожий человек из чухон», гвардеец, гвардейский капрал, часовой, острожник. В качестве «знаков» (Н1, Н2) показывают царские знаки на теле, крест, подаренный Милославским, «природные знаки красные», «царский венец», «двоеглавый орел», «месяц со звездою», «особый знак», «на спине крест и на лядвее родимая шпага», «на груди звезда, на спине месяц», «царские сапоги», которые можно «распороть и узнать», «государские знаки», «российские орлы», «герб императорский», «на плечах кресты», «грудь, обросшая волосами крестом», «обрубленный палец», «золотое перо за ухом», «на правом плече золотая медаль, на левом серебряная». Изгнанный или скрывавшийся «избавитель» (D) странствует или пребывает в Польше, Литве, Турции, «в горах», в Риге, в Киеве, на Дону, «закладен в стену», из которой выходит «через святого духа», находится в Италии в каменном столбе на королевском дворе, «под скрытием в Негренской пустыне», в Запорожской Сечи, в Астрахани, в Крыму, у яицких казаков, в Царьграде, Египте, в Царицыне, у папы римского, «за морем», в Корее, в Беловодье, на Дарье-реке, заточен в Петропавловской крепости, в Иркутске, в Сибири, «в Киргизской степи за Усть-Уйской крепостью около реки Абуга», «скрывается по разным местам». Скитания длятся год, полгода, три, девять, двенадцать, пятнадцать лет. В качестве помощников называются разные лица от князя Милославского до капитана Маслова.

Таким образом, в смене форм, в которых воплощаются постоянные мотивы легенд, сказывается не только обычное для устной традиции варьирование, но и эволюция социальных терминов и типов, официальной герольдики и эмблематики, развитие географических представлений, международных связей, исторической роли отдельных районов страны и т. д. Особо надо выделить традиционные фольклорные общие места (герой отмечен месяцем со звездою, на груди его звезда — на спине месяц, на правом