Проблема с Джейн - Катрин Кюссе

— Сначала было бы неплохо, чтобы я прошла по конкурсу в Девэйне.

— В Девэйне или в другом месте, значения не имеет. Девэйн — это какой-то синдром. Надеюсь, ты понимаешь, что я пытаюсь тебе втолковать: Ксавье как раз и хотел пробудить твое воображение, заставить подумать о чем-то другом, нежели о Девэйне.

— Спасибо. Ему это удалось.

— Ксавье верит в силу слов. Ему хотелось, чтобы ты встряхнулась после всего пережитого, вернулась к своим фантазиям и этим летом нашла себе любовника.

Целый час проговорили они по телефону. Лина негодовала.

— Как ты можешь разговаривать с Ямайкой? Ты что, не понимаешь? Она ведь по другую сторону баррикады.

В том, что Ямайка защищала Ксавье, не было ничего удивительного. Но Джейн по-настоящему огорчило презрительное высокомерие, с которым Ямайка, сама того даже не замечая, разговаривала с ней. Ямайка считала, что анонимные записки Ксавье могли оказать только благотворное влияние на разведенную женщину, которой вот уже скоро исполнится сорок лет и которая, за неимением лучшего, была близка к тому, чтобы стать лесбиянкой. То, что Дюпортуа думал по этому поводу, и то, как он выражался, говоря о Лине (о чем Джейн легко могла догадаться), вызывало в ней чувство, близкое к ненависти, которого она никогда раньше не испытывала.

Дисциплинарный совет назначили на двадцать пятое мая. Поскольку скоро должна была состояться церемония вручения дипломов, повсюду выстригли газоны с молодой зеленой травой, а в самом центре университетского городка натянули тенты с широкими бело-зелеными полосами, отчего Девэйн стал выглядеть очень празднично. Просторный зал, стены которого были обиты дубовыми панелями, а пол устлан светло-зеленым ковровым покрытием, находился в самом старом здании университета и выглядел очень торжественно. Судьи, семеро преподавателей, представляющие различные факультеты и школы университета, восседали в конце длинного старомодного стола из темного дерева, на стульях с ковровой обивкой и высокими спинками. Обвиняемый и истица сели в другом конце стола вместе со своими свидетелями. Дюпортуа и Ямайка — с одной стороны, Джейн и Лина — с другой. На Дюпортуа был костюм зеленого цвета — цвета Девэйна, — белая рубашка и классический галстук в желто-синюю полоску. Ямайка и Джейн, обе в черных длинных юбках и белых блузках, напоминали лицеисток из одного и того же учебного заведения. При встрече они не поздоровались. Лина облачилась в свой праздничный наряд: темно-синюю плиссированную юбку и шелковую блузку, которую подарила ей на день рождения Джейн и ярко-красный цвет которой не очень подходил для подобного случая. Джейн выступила первой. Спокойно, не спеша, без злости, она рассказала о своем постоянно растущем страхе и болезненной подозрительности, из-за которых потеряла всякий интерес к работе, о том, как испугалась, найдя у себя дома первую анонимную открытку, после чего стала жить с твердым убеждением, что за ней следят, и как по-настоящему запаниковала, когда записки приобрели откровенно пошлый характер, и как осознала, что уже не распоряжается своей жизнью, которая все больше стала походить на дешевый сериал. Затем слово взял Дюпортуа.

Он говорил по-английски с каким-то изысканным французско-британским акцентом, который приобрел, учась во французской школе. Признав, что повел себя глупо, он все же стал настаивать на том, что не имел ничего против Джейн и никогда не хотел ни пугать, ни преследовать ее. Бурная и, по мнению Дюпортуа, неадекватная реакция Джейн была связана с сентябрьским нападением, о котором ему ничего не было известно, иначе Джейн, получив эти три непристойные записки, никогда не подумала бы, что ее преследует маньяк. Шутка Дюпортуа — глупая и низкопробная, что он первый и признавал, — приняла нежелательный оборот из-за неблагоприятного стечения обстоятельств. Дюпортуа выступал торжественно, стараясь принять смиренный вид, но членов совета, похоже, совсем не подкупало его красноречие. Джейн взглянула на Лину. Та сидела, поджав губы и стиснув зубы, глаза ее сверкали ненавистью. Дюпортуа повезло, что он до сих пор не попался ей в руки.

Заседание продолжалось более трех часов. Семеро преподавателей удалились в другую комнату на короткое совещание и, вернувшись, вынесли вердикт: единогласно принятое решение предусматривало не простой выговор, а увольнение Дюпортуа.

— Его следовало бы вообще выдворить из страны, — сказала Лина. — Подумать только: сколько нелегальных иммигрантов, для которых Америка — предел мечтаний, каждый день выдворяют отсюда просто из-за того, что у них нет денег. Меня тошнит от этого. Да и по отношению к тебе тоже поступили несправедливо. Он испортил тебе несколько месяцев жизни. Ты могла бы получить сотни тысяч долларов в качестве моральной компенсации. Уверена, что у его родителей есть денежки. До чего же противно!

В университете не было более строгого наказания, чем увольнение преподавателя, — мера действительно исключительная. В конце мая Дюпортуа не имел никаких шансов найти работу на следующий год. Джейн задумывалась над тем, что он будет делать. Она все еще помнила, какой взгляд бросила на нее Ямайка после вынесения приговора, и не могла отделаться от чувства вины. Может, ей надо было забрать свою жалобу? Но мысль о том, что ей снова пришлось бы сидеть рядом с Дюпортуа на факультетских собраниях, была для нее невыносимой.

Спустя несколько дней по университету разошлась новость: Дюпортуа предложили место преподавателя эстетики в Нью-скул в Манхэттене. Пока это держится в секрете, так как из-за финансовых проблем предложение может не подтвердиться. Дюпортуа только что подписал контракт: место преподавателя с перспективой включения в штат в одном из престижнейших университетов мира, в Нью-Йорке, в сердце Манхэттена — Гринвич-Виллидж. Джейн часто проходила мимо зданий Нью-скул на Пятой авеню и 13-й улице.

Лина была вне себя от ярости. В университете у Дюпортуа осталось личное дело, с которым каждый желающий мог ознакомиться. Там говорилось, что его уволили, но что он раскаивается в содеянном. Наказание оказалось чисто символическим. Дюпортуа наверняка уже забыл о своем унижении на дисциплинарном совете и теперь пьет французское шампанское в честь своего нового назначения. А скоро начнет хвастаться, как терроризировал бедную преподавательницу из Девэйна, остро нуждавшуюся в том, чтобы ее трахнули. В общем, отделался легким испугом. Джейн пожала плечами.

— Знаешь, мне как-то все равно. Главное, чтобы я его больше не видела.

Через три дня Лина постучала в дверь к Джейн. Глаза ее блестели от возбуждения.