Фальшивая графиня. Она обманула нацистов и спасла тысячи человек из лагеря смерти - Элизабет Уайт

Безусловно, Янина была в курсе противоборства нарративов касательно Холокоста и Второй мировой войны в Польше. У всех польских евреев, переживших Холокост, включая Янину, открытый и всепроникающий антисемитизм в Польше в 1960-х пробуждал глубоко укоренившийся страх, что евреи там могут снова подвергнуться геноциду. По утверждению Функа, Янина написала свои мемуары на польском, а Генри перевел их на английский после ее смерти. Однако нарратив мемуаров свидетельствует, что она обращалась к польской аудитории. Это объясняет, почему в мемуарах содержится так мало отсылок к страданиям евреев и присутствует только два неявных указания на антисемитизм со стороны поляков. Со своим упором на польские страдания и героизм, мемуары Янины прекрасно вписываются в официальный польский нарратив 1960-х. Однако они противятся исключению евреев из нарратива о героизме. Янина была польской патриоткой, рисковавшей жизнью ради сопротивления немецким оккупантам, и она была еврейкой. Как еврейка, она уважала польскую культуру и традиции, даже помогала узникам Майданека отпраздновать Рождество и Пасху. Она была признательна графу Скжинскому, поляку-нееврею, который спас ее, и, как еврейка, помогала полякам и спасала их.

Мемуары Янины также возвращают ГОС на его законное место в нарративе о Сопротивлении и самопожертвовании поляков во Вторую мировую войну. Людвик Кристианс полностью вычеркнул ГОС из своего рассказа 1946 года о программе помощи в Майданеке. Его версию заимствовали коммунистические власти того периода, стремившиеся дискредитировать ГОС как организацию, сотрудничавшую с нацистами и подчинявшуюся «фашистскому» правительству в изгнании. Многие заключенные Майданека, получавшие помощь ГОС, не знали, кем она предоставлена. В своих послевоенных заявлениях насчет доставок продовольствия, спасших им жизни, они либо предполагали, что вся еда поступала от польского Красного Креста, либо предпочитали не противоречить официальному нарративу, что польский Красный Крест был единственной организацией, помогавшей им. Мемуары Янины исправляют ошибку, показывая, что ГОС, а не польский Красный Крест руководил программой помощи в Майданеке и предоставлял львиную долю продовольствия, которое привозили туда.

Мемуары Янины также воздают должное отдельным сотрудникам ГОС и участникам Армии Крайовой и подполья, которые работали вместе с ней, сопротивляясь немцам и спасая их жертв. Имена многих из них в противном случае оказались бы забытыми. Янина рассказывает про героизм князя Скжинского, о чей службе родине во Вторую мировую войну не знали даже потомки, и увековечивает подвиг Йозефа Вендрухи. Она много пишет о своих коллегах-женщинах из ГОС, поддерживавших официальную и подпольную деятельность Янины. Очевидно, что у Янины с этими женщинами сложились теплые отношения, и они были готовы отдать свои жизни за Польшу и друг за друга. Необходимость утаивать от них свою подлинную личность заставляла Янину вести себя с ними сдержанно, что усиливало ее ощущение одиночества.

Мемуары свидетельствуют о мужестве, храбрости и изобретательности Янины, но не лишены они и горечи, и грусти. Если Янина писала для польской аудитории, это объясняет, почему она практически не упоминает об эмоциях, которые испытывала как еврейка, наблюдая за страданиями и уничтожением своего народа с относительно безопасной «арийской» стороны. Трудно представить, как Янина, еврейка, осмеливалась раз за разом появляться в Майданеке и общаться с эсэсовскими офицерами, особенно после операции «Праздник урожая». Видимо, ответ таится в том, что она полностью подавила свою истинную личность, превратившись в графиню Суходольскую.

Еще одна тайна в мемуарах Янины заключается в том, почему она не упоминает о своем, пожалуй, главном достижении на службе родной стране: освобождении из Майданека 2106 детей, женщин и стариков в августе 1943 года. Об этом неоднократно упоминается в документах ГОС военного времени, включая отчеты Янины; она сама отчитывалась об освобождении перед польскими властями в 1946-м. То, что она пропускает данный эпизод в своих мемуарах, может указывать на ее отношение к нему: не как к успешной операции спасения, а как к провалу. Ей больше запомнилось не то, скольких людей она спасла, а то, сколько их погибло в Майданеке, прежде чем она добилась освобождения, и сколько умерло, потому что освобождение пришло слишком поздно. Для написания мемуаров Янине потребовалось восстановить в памяти картины ужаса, террора, лишений и тревоги, и среди них были такие, которые даже спустя десятилетия оказались для нее невыносимы. В этом смысле мемуары можно расценивать как ее последний подвиг.

Янина была исключительно умной и храброй женщиной, но это не объясняет, почему и как она совершила столько отважных поступков. Отчасти ответ заключается в патриотизме, который призывал ее к действию, патриотизме, основанном на общности этнической принадлежности, веры или языка. Другая часть ответа в ее способности к сочувствию и сопереживанию. Это они заставляли ее постоянно искать способы доставлять больше продовольствия и медикаментов заключенным Майданека. Сочувствие и сопереживание также помогали ей добиваться расположения и даже помощи нацистских чиновников и персонала лагерей. Сопереживание помогло ей понять, что узникам, чтобы выжить в этом немыслимом аду, нужна не только пища, но и надежда; сочувствие помогало ей давать эту надежду даже тем, кто сломался и стал предателем.

Янина сама не была ни бесстрашной, ни безгрешной, отчего ее история кажется еще более вдохновляющей. До войны она не проявляла тенденции к героизму и, если бы позволил ход истории, продолжила бы вести благополучную жизнь обеспеченной интеллектуалки. Вместо этого она оказалась во власти людей, которые не придавали значения человеческим жизням, включая ее собственную. В ответ она решила, что будет измерять ценность своей жизни количеством других, которые сможет спасти. Она исполняла эту миссию, прилагая весь свой ум, воображение и интуицию, а также редкое упорство – просто отказываясь соглашаться, когда другие говорили ей, будто что-то сделать невозможно. Пока были жизни, нуждавшиеся в спасении, она знала, что должен быть и способ их спасти.

В своем предисловии к ее мемуарам Генри объяснял, что Янина написала их в качестве свидетельских показаний. Она стала свидетельницей не только исторических событий, но и человеческих судеб в условиях тяжелейших испытаний на территории оккупированной Польши. Она рассказывала о разных реакциях, которые наблюдала, и анализировала, что они сообщают насчет человеческой натуры. Хотя мемуары повествуют о героической борьбе поляков и сопротивлении немецким оккупантам, они также не скрывают и эпизодов предательства и эгоистического поведения, мешавших этим усилиям. Они описывают, как жестокие преследования нацистов будили в их противниках и жертвах не только мужество и патриотическое самопожертвование, но также алчность и жестокое равнодушие. Она трогательно рассказывает о том, перед каким мучительным выбором оккупанты зачастую ставили своих жертв, как, например, в следующем отрывке:

Что делать матери перед лицом невероятного выбора, поставленного перед ней? Была одна женщина, которая вместе с