Последнее приключение странника - Аньес Мартен-Люган

удавалось открыть рот. Как будто я утратила дар речи. Я сходила с ума. Чего я боялась? Это просто смешно. Что мне здесь угрожает?

– Извините, – обратилась я к пришедшему, отвернувшись от стойки, – Можете…

Сердце пропустило удар.

В глубине души я всегда ждала, что этот момент однажды настанет.

Он постарел. Изменился. Черты лица стали резче. Будто вырубленные из камня. Изможденное лицо и покрывающая его седеющая щетина подчеркивали его выразительную жесткость. Но он оставался таким же красивым. Гипнотизирующим. Опасным. Притягивающим. И так же, как раньше, парализовал мою волю. Он смотрел на меня в упор своими черными, глубокими, волнующими глазами. И чем дольше он меня рассматривал, тем более маленькой я себе казалась рядом с ним. Как я сумела забыть его власть надо мной? Его присутствие в помещении само по себе сминало меня. Я боролась с собой, не позволяя себе опустить глаза и пытаясь противостоять ему. Я отказывалась выпускать на волю свои рефлексы. Они никуда не делись. Но я их победила. Уничтожила за семь лет. И вот его господство надо мной возвращалось с каждой секундой.

Его тень, его аура простирались надо мной, и, хотя я прилагала все усилия, чтобы воспротивиться ему, это не выбивало его из седла. Хуже того, он забавлялся. На его лице цвела та самая улыбка, которую я всегда находила обаятельной, соблазнительной, обволакивающей. Я растерялась. Как я должна на него реагировать? Если я буду сражаться с ним, брошу ему вызов, он все равно возьмет верх, для него это очевидно. Если я сдамся, он еще быстрее одержит победу. Но в любом варианте он выигрывает. Почему? Откуда у него такая власть? Тем не менее его появление спустя столько лет потрясло меня, ведь из-за него и о нем было пролито море слез. Даже сейчас я была не в состоянии унять слезы, и они текли по моим щекам. Он стоял здесь, передо мной. Он был жив. Да, я это знала, но знание того, что он существует, и его реальное появление не имели между собой ничего общего. Это была мощная эмоция. Разрушительная. Все всплывало на поверхность: моя патологическая любовь, мой ужас, моя боль, моя зависимость, мое вечное беспокойство. Десять лет я все терпела от него. Он был отцом моих детей. Я умирала от любви к нему. Я верила его красивым словам и извинениям и боялась за него. Я терпела его грубость, потому что желала его всем телом и всей душой. Я боялась его вспышек гнева, его выходок. Старалась его спасти. Поддержать его. Излечить. Но мне ничего не удалось. Когда он меня бросил, я почти не сомневалась, что скоро прощусь с жизнью. Я разучилась существовать без его ядовитого взгляда. Сегодня все кончено, и я отказывалась начинать это заново.

Чем дольше я к нему присматривалась, тем больше я открывала едва заметных и загнанных вглубь общих с моими детьми черточек. Улисс унаследовал от отца телосложение и такую же осанку. У Лу было его утонченное обаяние, а у Мило – капризные гримаски.

Этот кошмар никогда не прекратится.

Почему он не умер? И, глядя на него, стоящего передо мной во плоти, я сообразила, что, покуда он жив, покоя мне не видать. Как я могла желать смерти человеку, которого когда-то невероятно любила? Он был воплощением зла. Моего личного зла. Что должно было случиться, чтобы я попала в такую западню?

Дус, оскалившись, двигалась к нему, и благодаря этому я ухитрилась ненадолго взять себя в руки. Он зло покосился на нее. Я забеспокоилась о своей собаке. Пойди пойми, как мне это удалось, но я похлопала себя по бедру и едва слышно свистнула. Он не должен причинить ей вред. Нельзя этого допустить.

– Лежать, Дус.

Она заскулила, подняла на меня горящие глаза и послушалась.

– Вот так, правильно, – одобрил он.

Его низкий, властный голос. Тот самый, который заставлял меня вздрагивать и трепетать. Сперва от желания, потом от страха. Продолжая неотрывно смотреть на меня, он отступил к двери. Я задышала быстрее. Он не забыл. Слишком хорошие для этого мозги. Он взялся за задвижку, которой пользовался он один, пока жил здесь. Почему я ее не сняла? Он запер нас. Я еще не включила все лампы, было слишком рано, и я постаралась, чтобы меня не беспокоили. Он помнил обо всем, о моих привычках и маниях. “Одиссея” будет закрыта столько, сколько он сочтет нужным. Он двинулся ко мне медленным размеренным шагом. Меня парализовало. Он стоял совсем близко, и он был сильнее меня. Он приблизил свое лицо к моему, его губы дотронулись до моего виска, щек, губ, опустились к затылку, и он уткнулся в него. Я вздрогнула. Он глубоко втянул воздух.

– Ты поменяла духи.

Пытаясь защититься, я отступила назад, он потянулся за мной, и я припечаталась к книжным полкам, а он прилип ко мне. Его тело точно повторяло изгибы моего.

– Эрин… побудь моей еще немного.

Он выпрямился и впился в меня взглядом, который я прекрасно помнила. Беспокойный, пожираемый жаждой господства и монополии на право. Он хотел меня. Нет, он не должен все начинать сначала, я не согласна. Где Гари? Под водой. Я могу звать его как угодно громко, он меня все равно не услышит, не возникнет из ниоткуда, чтобы избавить меня от него. С ним, с Гари, я только что познала настоящую любовь. Ту, о которой всегда мечтала. Почему не существует телепатической силы, которая бы в мгновение ока привела его ко мне? Единственное облегчение – дети в школе, они защищены от ярости и безумия своего отца. Его пальцы пробежались по моему лицу и телу, он грустно улыбался, внимательно рассматривая меня. Я была обязана призвать на помощь всю свою внутреннюю силу и бороться, не поддаваться наваждению прошлого. Я не оправлюсь, если он добьется своего здесь и сейчас. Но я стала сильнее. Он лишился всевластия, я избавилась от его ядовитой любви. Отныне я представляла себе, что такое красота. Что такое небывалое. Его рот распластался по моему, язык прорвал заслон моих губ. Он целовал меня грубо, со злостью. Я оставалась безжизненной, позволяла ему неистовствовать, но не реагировала. Он не вызывал у меня никакого отклика, разве что отвращение и бесконечную грусть. Когда-то я плавилась под натиском его поцелуев и считала, что воспоминание о них оставило на мне несмываемое клеймо. Выходит, я ошибалась: теперь для меня имели значение только страстные поцелуи Гари.

– Иван! – взмолилась я, отталкивая его.