Коробка в форме сердца - Джо Хилл

– Запомни, сынок: не ты мне говоришь, а я тебе. Ты задушишь ее, а я буду смотреть. Повтори. Расскажи мне, как все будет.

Джуд подумал: «Ни за что». Но, еще додумывая эту мысль, произнес:

– Я задушу ее. А ты будешь смотреть.

– Вот теперь твоя песня мне нравится.

Джуд вспомнил о песне, которую сочинил в том мотеле в Виргинии. Вспомнил, как его пальцы сами находили нужные аккорды, вспомнил чувство покоя и умиротворения, охватившего его, когда он перебирал струны. Ощущение порядка и контроля, отстраненность от остального мира, уединение за невидимой стеной звука. Как там говорила Бэмми? Мертвые побеждают, когда ты сдаешься. И Джессика Прайс в его видении сказала, что Анна пела, находясь в трансе. Пела, чтобы с ней не делали того, чего она не хочет, чтобы отгородиться от голосов, которые не желала слышать.

– Вставай, – велел призрак. – Хватит отдыхать. У тебя важное дело. Девчонка ждет.

Но Джуд уже не слышал мертвеца. Он изо всех сил сосредоточился на музыке, звучавшей у него в голове. Он слышал песню такой, какой она должна быть – записанная его группой, с мягким звоном цимбал и медленным глубоким пульсом бас-гитары. Мертвый старик что-то говорил, но Джуд обнаружил, что можно почти полностью игнорировать его, если думать о своей новой песне.

Он вспомнил о радиоприемнике в «мустанге» – старом приемнике, который он заменил на новый аудиоплеер. Та магнитола со стеклянной панелью принимала только средние волны. Когда ее включали, она горела неземным зеленым светом, превращая салон автомобиля в аквариум. Джуд представил себе, как из этого приемника льется его песня, слышал собственный голос, выкрикивающий слова под вибрирующий звук гитары. Это было на одном канале. На другом звучал голос покойника. Далекая южная полуночная радиостанция «Послушаем во имя Иисуса» ловилась совсем плохо, пробивались лишь обрывки речей, одно-два слова, а остальное терялось в волнах помех.

Крэддок приказал ему встать. Через мгновение Джуд осознал, что не выполнил команды.

– Я сказал, вставай!

Джуд начал подниматься – но остановил себя. Он вообразил, как откинул водительское сиденье и вытянул ноги в открытое окно. По радио передавали его песню, в теплой летней ночи стрекотали насекомые. Он и сам что-то напевал. Тихо, сбивчиво, с паузами, однако узнаваемо: он напевал свою новую песню.

– Ты слышишь, что я говорю тебе, сынок? – спросил мертвец.

Джуд понял смысл вопроса по движению губ Крэддока: его артикуляция была очень четкой. Но Джуд ничего не слышал.

– Нет, – ответил он.

Верхняя губа Крэддока поползла вверх. Его рука по-прежнему лежала на теле отца Джуда – она передвинулась с груди Мартина на горло. О стены дома забился ветер, в оконные рамы плеснул дождь. Потом порыв стих, и в наступившей тишине стали слышны слабые стоны Мартина Ковзински.

Джуд на время забыл об отце, уйдя в вариации воображаемой песни, но стоны напомнили ему о Мартине. Он взглянул на отца. Тот широко раскрытыми глазами, полными смертельного ужаса, снизу вверх уставился на Крэддока. Крэддок тоже смотрел на старика. Его хищная ухмылка смягчилась, на сухом костистом лице появилось задумчивое выражение.

Отец заговорил – монотонным голосом, сиплым от долгого молчания.

– Это посланник. Посланник смерти.

Призрак обратил на Джуда черные пятна глаз. Губы Крэддока зашевелились, и на миг его слова пробились сквозь песню.

– Значит, ты можешь отгородиться от меня, – говорил Крэддок. – А вот он не может.

Крэддок склонился над отцом Джуда и положил ладони Мартину на лицо – справа и слева от носа. Дыхание Мартина стало прерывистым, паника не давала ему как следует вдохнуть, он забывал выдыхать. Веки трепетали. Покойник склонился еще ниже и припал губами ко рту Мартина.

Отец вжался в подушку, уперся пятками в постель, отодвигаясь, как будто от Крэддока можно спрятаться в постели. Он сделал последний отчаянный вдох – и всосал привидение в себя. Это произошло мгновенно и походило на то, как фокусник продергивает сквозь кулак шарф, заставляя его исчезнуть. Крэддок сморщился куском полиэтиленовой пленки, втягиваемым в раструб пылесоса. Последними в горле Мартина исчезли начищенные черные ботинки. Шея несчастного старика растянулась и набухла, вспучилась, как тело змеи, проглотившей кролика, но Крэддок скользнул ниже по горлу, и шея вернулась в нормальное состояние – снова стала тощей, морщинистой и дряхлой.

Отец давился, кашлял, снова давился. Его таз оторвался от кровати, спина выгнулась. Это помимо воли напомнило Джуду оргазм. Глаза Мартина вылезали из орбит. Между зубами мелькал кончик языка.

– Выплюнь его, отец, – сказал Джуд.

Отец его, похоже, не услышал. Он упал на постель, потом снова выгнулся, словно на нем кто-то сидел, а Мартин пытался сбросить его. Из горла неслись всхлипывающие сдавленные звуки. Посередине лба вздулась синяя артерия, губы растянулись в каком-то собачьем оскале.

А затем он мягко опустил свое тело на смятую постель. Пальцы, только что сжимавшие простыни, медленно разжались. Глаза вспыхнули жутким алым цветом – это взорвались кровяные сосуды, окрасив глазные белки, – и без выражения уставились в потолок. Кровь показалась и на его губах.

Джуд вглядывался в отца, напряженно пытаясь понять: дышит ли он. Он слышал, как дом сопротивляется ветру. Слышал, как колотит по стене дождь.

С большим трудом Джуд сел на кровати, потом повернулся, готовясь опустить ноги на пол. Он не сомневался, что отец умер. Умер человек, который раздробил его кисть дверью и приставил ружье к груди матери; который правил этим домом с помощью кулака, ремня и злобного смеха; которого Джуд не раз хотел убить. Но зрелище смерти Мартина не прошло для Джуда бесследно. Внутри все болело, словно его снова вырвало. Словно из его тела насильно извлекли нечто такое, с чем он не хотел расставаться. Наверное, это была ненависть.

– Отец? – произнес Джуд. Он знал, что никто ему не ответит.

Джуд поднялся на ноги, покачиваясь и борясь с головокружением. Сделал один неуверенный, старческий шаг вперед, оперся перевязанной левой рукой о тумбочку, чтобы не упасть. Ему казалось, что в любой момент ноги его не выдержат и подогнутся.

– Отец? – позвал он снова.

Отец вдруг повернул к нему голову и посмотрел на Джуда своими ужасными алыми глазами.

– Джастин, – выдавил он. И улыбнулся. Видеть улыбку на его изможденном лице было страшно. – Мальчик мой. Я в порядке. Все хорошо. Подойди ко мне. Давай, обними же меня.

Джуд пошатнулся и сделал шаг не к отцу, а назад. Ответить сразу он не мог, ему не хватало воздуха. Когда к нему вернулся дар речи, он сказал: