Ментовская работа - Данил Корецкий

Рассказал, как игра шла, кто участвовал, кто и когда гол забил… Знаешь, как это называется? Верно, алиби… Пришлось извиняться перед инженером. Выпустили его, как говорится, с полной реабилитацией, руку пожали, мол, простите, ошибка.

Вот так вот. А ты говоришь — по приметам.

— Ну и что же дальше было?

— Понятно что. Васе выговор влепили, хотя каждому ясно, что он здесь ни при чем.

Потерпевшая‑то инженера твердо опознала! А она сама ошиблась, знаешь, как это называется? — добросовестное заблуждение. И ее винить не в чем: преступника видела мельком, да еще в такой обстановке, что тут не до запоминании. А инженер на него похож оказался… Ну, Васе‑то выговор дали — ладно, а представь, каково человеку: идет с женой в театр, сном‑духом ничего не знает, а его хватают — и в камеру… Так что розыск, брат, — это штука тонкая и сложная, тут наскоком ничего не добьешься. А вот Иван Петрович Макарцев, тот на своем веку десятки преступников по приметам задержал. И не ошибся ни разу. Так что учиться надо…

— Ну а настоящего насильника нашли?

— А куда он денется? Тот же Вася его и задержал. Только речь‑то не об этом! Я же тебе говорю, невинного человека трое суток под стражей продержали! Он еще сдержанный мужчина, не возмущался, дескать, я понимаю, ошибка… Но какое впечатление на него самого, его родных, близких, знакомых произвела эта ошибка, ты представляешь? Я вот недавно был в театре и встретил там его с женой — они, оказывается, завзятые театралы, — так он со мной не поздоровался. Может быть, правда, не узнал, а может, не захотел.

Десять минут назад я связался с райотделом и узнал, что установили личность убитой: Ирина Гордеева, двадцати лет, студентка мединститута. Эта новость как бы подхлестнула нас, обострила злобу против неизвестных пока еще преступников, и разговор пошел о перспективах их поимки.

Крылов рассказал Гусару эту поучительную историю не зря: тот стал находить слишком много людей, на его взгляд, подозрительных и подлежащих задержанию.

Понятная реакция новичка: поиск подходит к концу, а результатов нет, ему начинает казаться — это оттого, что он недостаточно внимателен, он подстегивает сам себя и тут может перегнуть палку…

Важно вовремя его остановить, и Крылову удалось это сделать своей историей, которая хотя и взята из жизни, но как будто нарочно подобрана для иллюстрации ряда проблем, встающих перед сыщиком при поиске, подобном нашему, и в основном проблемы ответственности за принимаемое решение. Ответственности и перед собой, и перед законом, и перед другими людьми, которые любую твою ошибку и любой промах воспримут и расценят как ошибку и промах всей милиции.

Гусар погрузился в размышления, хотя по‑прежнему цепко смотрит по сторонам, — похоже, из него будет толк. Но очень важно, чтобы он не впал в другую крайность — в боязнь принимать решения. От человека, опасающегося взять на себя ответственность, иногда рискнуть, нельзя ждать результативной работы. Очень много решений оперативному работнику приходится принимать на основе своего внутреннего убеждения. И тот, кто привык все «согласовывать» с руководством, чтобы в случае чего переложить ответственность на чужие плечи, может провалить серьезное и важное дело, если обстановка не оставит времени на такую «консультацию». А чаще всего времени у нас в обрез…

Отдыхающие стали понемногу расходиться: косые лучи солнца грели уже еле‑еле, а скоро подует вечерний ветерок с реки и станет совсем прохладно. Похоже, что наш рабочий день подходит к концу, а значит, сегодня мне удастся попасть домой до того, как Андрюшка ляжет спать. Мы с ним не видимся неделями: я прихожу поздно, когда он спит, а утром жена ведет его в детский сад к восьми, я же, отоспавшись, встаю только полдевятого, благо живу рядом с отделом. Впрочем, одернул я себя, загадывать нельзя, мало ли как повернется дело…

Хотя я был на ногах с самого утра, большую часть времени провел на жаре и почти не ел, если не считать эрзац‑шашлыки, усталости не было. Точнее, она была, но загнанная настолько в глубь организма, что ее не ощущалось.

Раньше я не понимал, какая сила позволяет инспекторам розыска целые дни, ночи, иногда круглые сутки проводить на службе, без сна, почти без еды — на пирожках, колбасе и кефире…

Сейчас я ощутил это на себе. Ненависть к преступникам, желание найти их во что бы то ни стало — вот что позволяет перебороть усталость, не чувствовать ее до поры до времени. Ненависть — это своего рода допинг, но работать на ненависти, так же, как и жить на допинге, — дело совсем не безвредное… Тут и опасность профессиональной деформации характера, следствием чего является чрезмерная подозрительность, вспыльчивость, желчность… Тут и ущерб здоровью — постоянное нервное напряжение, моменты «пиковой» работы мысли, когда в одну секунду прокручиваешь в голове десятки вариантов своего и ответного чужого поведения, отрицательные эмоции, получаемые на местах преступлений, жалость к потерпевшим — все это, наслаиваясь одно на другое, не проходит бесследно.

И если, несмотря на все это, люди работают в уголовном розыске, значит, есть в нашей профессии нечто такое, что оправдывает и напряженные нервы, и бессонные ночи, и эмоциональные перегрузки, и многие другие «прелести» розыскной службы.

Что же это? «Поймешь», — коротко ответил Крылов на мой вопрос. Ну что ж, будем надеяться, что пойму. Кое‑что я понимаю и сейчас, и напрасно Волошин с Крыловым считают меня чересчур наивным. Я, например, понимаю, что наш поиск — это только одно из проводимых в городе мероприятий, что искать вслепую в тысячной массе народа двух‑трех человек — все равно что ловить пескарей крупной сетью, но я знаю и то, что если бы не подобные, на первый взгляд бессмысленные мероприятия, не было бы так называемых «случайно раскрытых» преступлений, ибо профессионал знает: каждая «случайность» — следствие большой работы, работы, на четыре пятых скрытой от глаз непосвященных.

Хотелось пить, и, увидев в стороне автоматы, я направился к ним. Стакан воды не утолил жажды. Медных монет больше не было, я с трудом разменял гривенник в ближайшем ларьке и выпил еще стакан. Мне показалось, что за автоматами кто‑то разговаривает, я вначале не обратил на это внимания, но вспомнил слова Крылова:

«Нас должно интересовать все. От нелюбопытного сыщика никогда толку не будет», — и посмотрел в щель между черными баллонами с углекислотой.

Ничего особенного. Четыре человека стояли кружком и о чем‑то тихо говорили. Я пошел было дальше, но тут же замедлил шаги. Зачем при невинном разговоре прятаться от людей? Пришлось вернуться. Остановившись возле автоматов, я сделал вид, что ищу монету, а сам напряг слух.

— Ты в карты играл? Теперь гони деньги!

— Да я же не хотел садиться… Сказали, что в шутку…

— Какие шутки! Если бы ты выиграл, небось бы свое стребовал! Давай, давай, раскошеливайся! — Один голос напористый и требовательный, второй — сдавленный и просительный. Теперь я понял, что мне сразу не понравилось в этой четверке: три человека как бы окружили одного, и тот держался скованно и напряженно.

— Да у меня и денег нет. Вот только двадцать рублей, так мне на еду нужно, я приезжий…

— Ничего, часы отдашь, а остальное потом принесешь. Ну давай быстрее, а то хуже будет!

Я обошел автоматы и приблизился к говорившим. Должником был парень простецкого сельского вида, заметно напуганный. Против него стоял коренастый крепыш с красным от солнца и вина лицом, рядом — два субъекта неопределенного возраста с испитыми физиономиями, по которым им можно было дать и тридцать, и пятьдесят лет.

— В чем дело? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал, как у Крылова, — властно и требовательно.

— Тебе‑то что? — равнодушно ответил здоровяк. — Иди своей дорогой.

— В чем дело? — На этот раз я обращался к должнику, но он в ответ только пробормотал что‑то невнятное.

— Слушай, друг, — доверительно наклонился ко мне один из испитых субъектов. — Ну что ты вяжешься не в свое дело? Товарищ нам в картишки проиграл, сейчас расплатится, и пойдем еще выпьем…

Я вытащил удостоверение и, мельком показав его всем четверым, предложил пройти со мной.

— Это куда еще? — злобно спросил испитой. — В ментяру? А за что, спрашивается?

За свои же деньги?

— Там разберемся. — Я взял его за руку, но он уперся, пришлось рывком сдернуть его с места, и в это время сильный удар по голове сбил меня с ног. Ударил краснолицый, которого я на миг выпустил из поля зрения. В это время они могли убежать, но сработал волчий инстинкт — добить жертву. Они подскочили ко мне с трех сторон, их должник бочком начал уходить, а потом мне уже было не до того, чтобы смотреть по сторонам. Они начали бить меня ногами, я сгруппировался, защищая бока и живот. Одного из нападающих удалось свалить, и я попытался встать, но здоровяк снова ударил меня по голове так, что она зазвенела и перед глазами пошли круги, я уже подумал, что дело принимает плохой оборот и неизвестно чем может кончиться… В этот миг наступила развязка. Здоровяк и его дружок попадали на землю, как кегли, сбитые мощным броском игрального шара, — товарищи подоспели вовремя.