Чарли Бон и Алый рыцарь - Дженни Ниммо

Странные дикари, пришедшие неизвестно откуда, исчезли так же таинственно, как и появились. Миссис Кэттл теперь оставалась единственной обитательницей этого района. Она надеялась, что со временем у нее появятся более дружелюбные соседи, чем раньше.

   Двуручный меч, как и прежде, занял положенное ему место на стене кузницы, а лазурный питон снова странствовал вокруг чайников  — то видимый, то невидимый. Миссис Кэттл предложила Дагберту Эндлессу поселиться у нее в доме, и он с радостью согласился.

   Мальчик мечтал обучиться у нее кузнечному ремеслу, чтобы самому создавать красивые вещи из металла.

   — Не обязательно оружие, — сказал он Миссис Кэттл, — но, может быть, церемониальные мечи, декоративные стулья, столы, каминные принадлежности и тому подобное.

   — А как насчет чайников? — спросила женщина.

   — Это в первую очередь, — ответил Дагберт.

   В понедельник утром на занятия в Академию Блура не явился ни один ученик. Ходили слухи, что сейчас это не лучшее место для пребывания.

   В тот же день после обеда из больницы выписали Лайелла Бона и Мистера Юбима. Когда они вернулись домой на улицу Филберта, Госпожа Кухарка временно переехала в опустевшую комнату Бабушки Бон.

   Лайелл и Эми хотели как можно скорее перебраться в свой старый дом на углу Алмазной улицы и Лимонного проспекта.   Но, прежде всего, предстояло разобраться с тайной, скрытой в шкатулке Мэйбелл.

   На следующий день, ближе к вечеру, Лайелл повел Чарли и Дядю Патона в собор, где он все еще числился официальным органистом. Они прошли по широкому проходу к хорам и величественному органу, длинные трубы которого устремлялись ввысь навстречу сводчатому куполу.

   Чарли не представлял, где его отец мог спрятать инкрустированную жемчугом шкатулку. Лайелл озорно улыбнулся и приподнял мягкое сиденье скамьи органиста. Внутри тайника лежала шкатулка.

   — Никогда бы не догадался, — воскликнул Дядя Патон, — замечательное хранилище! Кто бы мог подумать?

   Он вытащил ларец:

   — Но как его открыть? Ведь у нас нет ключа.

   — Можно взломать замок, — предложил Лайелл, — правда, при этом будет поврежден рисунок.

   Чарли забрал у дяди шкатулку. Он перевернул ее и стал изучать замысловатые узоры на крышке и по бокам: крошечные перламутровые звезды, птицы, листья и цветы.

   Звезды притягивали его взгляд и манили за собой в глубину. Мальчик обнаружил, что он очень медленно, почти незаметно погружается, перемещается в комнату с горящими свечами. Возле стола спиной к нему стоял мастер и вдавливал крошечные кусочки перламутра в заднюю стенку шкатулки.  Мужчина повернулся и Чарли узнал своего старого знакомого  — колдуна Скорпио, на его пальце сидела маленькая жемчужная кошка.

   — Чарли, — отец тряс его за руку, — что с тобой, очнись!

   Мальчик моргнул, восстанавливая сбившееся дыхание, чудная комната вместе с чародеем пропала из виду:

   — Его палец, его палец.

   Дядя Патон и Лайелл смотрели на него с беспокойством.

   — На пальце сидела кошка! — Чарли посмотрел на заднюю стенку коробки, но увидел только листья, цветы, птиц и звезды.

   Мальчик медленно поднес шкатулку к самым глазам. И тут он заметил торчащие за звездой уши, а под одним из цветов разглядел изящный хвост. Чарли осторожно нажал на него. Раздался щелчок, и шкатулка открылась.

   — Просто и гениально! — восхитился Дядя Патон.

   — Ловко!  — согласился с ним Лайелл.

   Чарли не стал рассказывать им про путешествие к Скорпио.

   В коробке нашлось не одно волеизъявление, а несколько, начиная с завещания Септимуса Блура. Он оставил все состояние старшей дочери Мэйбелл и ее потомкам. Там же находилось и завещание, составленное Мэйбелл, когда она почувствовала, что ее жизни угрожает опасность. Она передала имущество своему сыну, Дэниэлу Грифу. Затем шло завещание Дэниэла, в нем говорилось, что он оставил все, чем владел...

   — Своей дочери Ите? — прочитал Лайелл, — странно. Я думал, что Дэниэл завещал состояние своему сыну Хью, который отдал шкатулку отцу Билли, чтобы доказать, что он унаследует поместье Блуров, если будет найдено настоящее завещание Септимуса.

   — Так и произошло, — согласился Патон, — а теперь я хочу, чтобы вы оба подошли ко мне и взглянули на кое-что.

   Мистер Юбим подвел их к передней скамье, и они сели по обе стороны от него, пока он доставал из кармана сложенную бумагу.

   — Вот что я обнаружил в результате моих поездок и исследований, — Патон расправил листок на коленях.

   Чарли и его отец склонили головы над документом, оказавшимся генеалогическим древом. Вертикальная линия имен начиналась со старшего ребенка Дэниэла Грифа — дочери Иты, которая в 1899 году вышла замуж за Саймона Бона.

   — Бон!  — сказали хором Чарли и его отец.

   А ниже, под Итой и Саймоном, стояло имя их сына, Эймона, который женился на Кларе Лайелл. А под Кларой и Эймоном шло имя их сына, Монтегю Бона, который женился на Гризельде Юбим в 1961 году и умер на следующий год.

   — Мой отец, — медленно произнес Лайелл.

   — Монти оставил тебе все, чем владел, — продолжил Патон.

   Они еще немного посидели в тишине собора, пытаясь осмыслить эту важную новость.

   — Значит, Академия Блура принадлежит тебе, папа, — подвел итог Чарли.

   Его отец нахмурился:

   — Полагаю, что да. Но как мы это докажем?

   — Надеюсь, легко, — подмигнул Дядя Патон, — я договорился о встрече с судьей Сэйджем на завтрашнее утро.

   На следующий день Лайелл Бон и Патон Юбим отнесли шкатулку с документами отцу Лизандра, судье Сэйджу. Он был известен как один из самых мудрых и справедливых членов судейского корпуса, и ему не потребовалось много времени, чтобы заявить, что Лайелл Бон является бесспорным наследником состояния Септимуса Блура. Конечно, ему придется обратиться в суд, но судья посчитал, что у Лайелла есть все шансы выиграть дело.

   — Надо будет поставить в известность нынешних владельцев Академии Блура, — язвительно заметил Дядя Патон.

   Чарли хотел сопровождать отца и дядю во время их визита к Блурам, но Лайелл отказался взять его с собой:

   — Эта семья несет одни беды и несчастья. Неизвестно, что они сделают, когда узнают, что найден подлинник завещания Септимуса Блура.

   — Папа, пожалуйста! Я хочу