Солдаты - Михаил Алексеев

«Что же это такое? А?.. Что же случилось?..» — уныло спрашивал себя молодой боярин, подъезжая к своей усадьбе. У ворот он опять увидел Василику. Щеки девушки горели. Василика пристраивала у себя на груди подснежник. Наверное, она только что вернулась из леса. Большие черные глаза и все лицо ее были облиты светлой радостью. И лейтенанту почему-то захотелось согнать с ее лица эту радость. «Чему она все улыбается?» — подумал он с досадой, быстро соображая, что бы сказать ей. Неожиданно вспомнил о ее любимом. «Не его ли она поджидает? Не зря же ходят слухи, что Георге Бокулей служит русским».

— Василика! громко, с наигранной веселостью окликнул он девушку.

— Что, мой господин? — Василика опустила ресницы.

— Василика, ты слышала что-нибудь о Георге?

— Нет, мой господин! — Девушка испуганными и вместе с тем полными надежд и ожидания глазами посмотрела в красивое лицо молодого боярина.

И он торопливо, боясь, что уже через минуту может не решиться на это, бросил:

— Русские убили его.

Альберт хотел быстро пройти в дом, но широко раскрытые черные глаза Василики остановили его.

— Вы… вы… это неправда!..

Он быстро взял ее за плечи.

— Да, да. Я еще раз проверю. Наверное, это неправда. Успокойся, Василика. Сейчас столько слухов, им верить нельзя. Бедная Румыния! — Штенберг ощутил, как что-то холодное поползло в самую его душу. И теперь ему вдруг стали до ужаса понятными эти два слова, оброненные королевой после похорон старого боярина: «Бедная Румыния!» «Когда же началось все это?» — мысленно спрашивал он себя, не зная еще точно, что следует разуметь под неопределенным словом «это».

— Успокойся же, Василика! Жив, наверное, твой Георге. Перестань реветь! — прикрикнул он на девушку.

Над усадьбой вновь пролетели, только в обратном направлении, два советских самолета.

2

— Ну, господин генерал, вам-то грешно сетовать на свою судьбу. Ваш корпус расположился ничуть не хуже, чем в королевском дворце. Вы только подумайте: господствующие высоты и триста пятьдесят дотов! Железная, несокрушимая стена от Пашкан до самых Ясс. Если русским и удастся вступить на территорию нашей страны, то здесь, у этих твердынь, они найдут свою могилу. Заметьте, генерал: русским еще ни разу не приходилось иметь дело с дотами…

Так говорил, обращаясь к Рупеску, представитель верховного командования при Первом румынском королевском корпусе полковник Раковичану. Младший по званию, Раковичану разговаривал с Рупеску снисходительно-покровительственным тоном, каким обычно разговаривают в подобных случаях представители вышестоящих штабов. Он посмотрел в хмурое лицо Рупеску, склонившегося над картой, и улыбнулся:

— Что же вы молчите, господин командующий?

— Я думаю, полковник, что вы не слишком сильны в военной истории. Иначе вы бы вспомнили Измаил, Плевну, Галац. Да что говорить о тех давних временах! Вам пришлось бы вспомнить линию Маннергейма.

Раковичану расхохотался:

— Это вы правильно подметили, генерал. В истории военного искусства я действительно профан. Как вы знаете, мои познания простираются совершенно в иной области… Однако надо же признать, господин командующий, что ваши гвардейцы совсем недурно устроились под метровыми крышами долговременных точек. Не так ли?

Это уже походило на издевку.

— Вам, полковник, как представителю верховного командования, — подчеркнул Рупеску последние слова, — следовало бы знать, что в дотах расположились не мои, а немецкие солдаты…

— Неужели? — деланно удивился Раковичану. — О, эта старая бестия Фриснер![12] — Полковник попытался изобразить на своем лице негодование, но это ему не удалось, и он поспешил все свести к шутке. — Приближается лето, мой дорогой генерал. Пусть себе немцы преют в этих карцерах, — И, чувствуя, что переборщил, начал уже серьезно: — Говоря между нами, генерал, на наших солдат — плохая надежда. У немцев есть все основания не слишком полагаться на нас.

Рупеску потемнел:

— Не вам бы, румынскому офицеру, говорить об этом, господин полковник.

— К сожалению, приходится говорить. — Голос Раковичану мгновенно изменился, в нем зазвенел металл. Фразы его стали жестки и прямолинейны. — Я плохой военный — это уже вы успели заметить. Но я не могу считать себя плохим политиком, генерал. A политика сейчас состоит в том, что русские должны быть задержаны на этих рубежах. Задержаны до тех пор, пока сюда не придут… — Раковичану, спохватившись, замолчал, с минуту подумал и закончил: — Итак, задержать! Сделать это могут лучше немцы, чем наши солдаты. Как ни обидно, но это следует признать. Наши армии, черт возьми, с каждым днем становятся все менее и менее надежными. Конечно, вы согласитесь со мной, генерал?

Но Рупеску слушал рассеянно. Мысли генерала были заняты другим: его не очень-то устраивала перспектива неизбежной и, по-видимому, скорой встречи с русскими. Куда лучше было бы остаться в Бухаресте, где его корпус в течение нескольких лет нес охранную службу при королевском дворце.

— Я вас слушаю, генерал, — нетерпеливо проговорил Раковичану. — Вы что же, не согласны со мной?

Вместо ответа Рупеску спросил:

— Вы излагаете свою точку зрения или верховного командования?

— И свою и верховного командования.

— Положим, что это так, хотя и не слишком патриотично с вашей стороны утверждать подобное. Hо уверено ли верховное командование, что немцы удержат русских?

— Удержат — едва ли. А вот задержать на более или менее длительный срок могут, что, собственно, нам и нужно от них.

— А дальше? — Рупеску пристально посмотрел на своего собеседника.

— Полагаю, румынскому правительству лучше знать, что оно намерено предпринять дальше. Наше дело, генерал, — выполнять приказы, — с некоторым раздражением проговорил Раковичану. — Красная Армия стоит у границ Польши, она подходит к Днестру. От Польши рукой подать до Германии. А там близко и Франция, Ла-Манш — вся Европа! — Раковичану покраснел, глаза его сузились. — Европа в руках большевиков — это всемирная катастрофа, генерал! Вот о чем мы должны сейчас подумать. И нам важно, чертовски важно, друг мой, подольше удержать здесь, в Румынии, русскую армию.

Рупеску налил в рюмки коньяку и одну из них молча поднес взволнованному полковнику.

— Выпейте, это здорово успокаивает.

Раковичану взял рюмку.

— За что же, господин генерал?

Они чокнулись. Подняли рюмки.

— Не знаю, полковник…

— Выпьем за… Впрочем, за них еще рано пить.

Генерал понимающе посмотрел на Раковичану.

— И вы думаете, полковник, что они сумеют прийти сюда раньше, чем русские оккупируют всю нашу страну? — вкрадчиво спросил он.

— Это вы о чем, генерал? Вернее, о ком? — встревожился Раковичану.

— А о тех, за которых вы собирались поднять наш первый тост.

— Не понимаю. Однако — выпьем! — И Раковичану первый вылил коньяк в свой большой зубастый рот.

Генерал угрюмо последовал его примеру.

— Э, да вы… Впрочем, вернемся к тому, с чего мы начали нашу беседу, генерал. Итак, позиции от Пашкан до Ясс и далее до Днестра нужно удержать во что бы то ни стало. Таков приказ королевы и маршала, а также генерал-полковника Фриснера. Для выполнения этого приказа у немцев и у нас имеется все необходимое. В распоряжении Фриснера, например, находятся две прекрасно укомплектованные и оснащенные армии. Триста пятьдесят дотов. Десять — двенадцать батарей на каждый километр фронта… Неужели этого недостаточно, чтобы остановить Малиновского и Толбухина, растерявших, надо думать, большую часть своей техники в украинской грязи?.. Однако мы заболтались, — вдруг спохватился полковник, взглянув в окно. — Уже полночь. Нелишне подышать свежим воздухом. А?

— Пожалуй.

Раковичану и Рупеску вышли на улицу.

— Не съездить ли нам на позиции, генерал? — предложил полковник, жадно вдыхая широкими ноздрями свежий, прихваченный легким морозцем вечерний воздух.

Как раз в это время где-то далеко-далеко на северо-востоке колыхнулось огромное бледно-розовое зарево и вслед за тем донесся глухой гул.

— Впрочем, — быстро изменил свое решение представитель верховного командования, — поедем завтра с утра. А сейчас отдохнем. — Он зябко передернул острыми плечами. — Не кажется ли вам, генерал, что штабу пора бы уже перебраться в землянку?

— Землянка готовится. Мой прежний адъютант лейтетант Штенберг пригнал сюда до сотни крестьян из села Гарманешти. Быстро выкопают.

— Ну вот и отлично. Прекрасный офицер этот молодой боярин, не так ли, генерал? Кстати, как он себя чувствует после этой скверной истории с капралом? — Раковичану замолчал и с минуту прислушивался. — Что-то уж очень близко… У вас есть последняя сводка, господин командующий? Что там делается, на фронте?