Витте. Покушения, или Золотая матильда - Лев Кокин

Автор этот, журналист и издатель, полулитератор, полуделец, из давнишних знакомцев Сергея Юльевича, никогда, впрочем, не принадлежал к числу его «лейб». Слишком мало доверия внушал, чтобы прибегнуть к его услугам. Путь Сазонова был из ряда вон, даже при общепринятом дрейфе слева направо.

Чуть не от Желябова в молодости, через крайне левую газету «Россия», при его редакторстве закрытую за известный фельетон «Господа Обмановы»{56}, — к Дубровину, к «черной сотне», а теперь и к придворному старцу… За тот свой фельетон писатель Амфитеатров угодил в сибирскую ссылку и бежал за границу, а Георгий Сазонов как ни в чем не бывало принимает Распутина у себя на квартире — при наездах в столицу старец останавливается у него!..

Так вот, господин этот самый сообщил Сергею Юльевичу в письме, что Распутину, дескать, думается, пора главного прикащика рассчитать, а взамен предположен нижегородский губернатор, Хвостов{57}; но ввиду его молодости хорошо бы власть разделить: он пусть станет министром внутренних дел, председательство же поручить лицу, умудренному опытом и достигшему великого авторитета. И хотя он тут не решился назвать прямо Сергея Юльевича, смысл прозрачен, а тон развязен: «не ломайте без пользы головы, которую некоторые чудаки находят не бездарной»… Под конец же — поклоны от Гриши Сергею Юльевичу и графине, «старец молится и за вас»…

(Заодно, между прочим пользуясь случаем, закинул, прохвост, удочку и об том, а не посодействует ли ему Сергей Юльевич в основании новой газеты…)

Что же следовало из бесстыжей игры на разладице его со Столыпиным? Не требовалось опыта Сергея Юльевича, чтобы понять: похоже, песенка Столыпина спета, а набравшее силу еще более черное окружение государя продвигает к власти своего человека… Одного из самых больших безобразников столыпинских лет. Но, однако же, на первых порах нуждается в ширме.

В те же дни в Биаррице Сергея Юльевича посетил англичанин из «Дейли телеграф», тоже старый знакомый, еще с портсмутских пор, месяцами живущий в России. Без Столыпина какой мог идти теперь разговор между ними. Но в ответ на резкости Сергея Юльевича мистер Диллон не удержался, напомнил, как когда-то он восхищался восходящим светилом, его честностью, мужеством… Сергей Юльевич спорить не стал, лишь сказал с раздражением, что сейчас Столыпину грозит катастрофа!..

И прибавил к этому, не вдаваясь в детали:

— В сложившихся обстоятельствах, чтобы так утверждать, совершенно нет надобности быть пророком!

Шельмецу же Сазонову он отправил ответ, смысл которого сводился к тому, что, его письмо прочитавши, он остался в недоумении, кто из них сумасшедший. Те ли, кто предложил ему, Витте, подобную вещь, или он, кому считают возможным такую вещь предлагать…

А потом двух недель не прошло, как вписал в мемуары: «…Вчера в Киеве тяжко ранен Столыпин. Таким образом, открывается 3-е действие после 17 октября. Первое действие — мое министерство, второе — столыпинское…»

При известии о кончине Петра Аркадьевича, получив и еще кое-какие сведения, с печальным событием связанные, на письме Сазонова, было отложенном для архива, пометил: «Столыпин погиб через две недели, Хвостов был вызван к царю в Ливадию».

Театральная фраза о трех действиях на первый взгляд выглядела неуместно при таких обстоятельствах. Однако же, если вдуматься, она сорвалась с пера не случайно.

Сергей Юльевич вдумался. Дал себе труд.

Покойный вообще питал слабость к громким словам, к театральным жестам.

«Не запугаете!» — кинул он с думской трибуны после первого на него покушения.

«Сначала успокоение, потом реформы» — это тоже его лозунг.

«Вам нужны великие потрясения, нам — великая Россия!» — наотмашь стеганул оппонентов.

Сообразно своей натуре он и погиб в исключительной обстановке: в театре, на парадном спектакле, в присутствии государя и сонма сановников.

Его застрелили в антракте между вторым и третьим действиями — не только той исторической драмы, какую описывал в мемуарах Сергей Юльевич, но просто оперы, данной в тот губительный для Столыпина вечер (то была «Сказка о царе Салтане»).

Поднявшись со своего кресла в первом ряду, он стоял перед опустевшим партером в вольной позе спиною к оркестру. Опершись о барьер рукою, беседовал со знакомыми. Вдруг послышались два хлопка… два выстрела револьверных, и, успев еще все понять, и перекреститься, и перекрестить царскую ложу рядом, председатель Совета Министров стал медленно оседать на пол…

Подумать только, это произошло в том самом зале, где за тридцать лет перед этим молодой Витте услыхал о злодейском убийстве Александра II!.. И вот на открытие памятника ему, царю-освободителю, в честь пятидесятилетия освобождения съехалась в Киев вся знать, августейшее семейство и сферы… Холодок пробегал по коже. Как все связано, Господи, в этом мире…

Террорист, однако, выбрал момент, когда царь с семейством удалился из ложи. Было ли случайностью это? В отдаленном своем Биаррице граф набрасывался на полученные из России газеты. Их переполняли подробности.

Узнавая эти мелкие частности большого события, Сергей Юльевич так ясно представлял себе зал, столь знакомый, словно все случилось у него на глазах… Тем более у него на глазах в самом деле произошло почти то же — сколько лет, а в памяти ожило… Министра внутренних дел Сипягина застрелили, правда, не в зале, как министра внутренних дел Столыпина, а у самых дверей зала, и не в театре, а во дворце, но почерк, почерк убийцы был совершенно такой же!

…Вдруг из рядов поднялся неизвестный во фраке и, приблизившись, выхватил браунинг, прикрытый театральной программкой… (Убийца Сипягина — в офицерском мундире — прикрывал свой браунинг пакетом.)

…От мгновенной смерти спас крест, ударив в который пуля изменила направление…

…Задержанный на месте едва вырван из рук публики, пытавшейся учинить самосуд…

…Перевезен в хирургическую лечебницу…

…Назвался помощником присяжного поверенного Богровым…

…Рана считается смертельной…

…Мордко Гершович Богров, член революционного Совета в разгар студенческих беспорядков, одновременно был агентом-сотрудником Киевского охранного отделения…

…Исключен из адвокатского сословия…

…Действовал по поручению комитета социал-революционеров, явился к начальнику охранного отделения и сообщил о прибытии из Петербурга двоих террористов с целью убить Столыпина…

…Выдал многих серьезных политических преступников, что позволило относиться к нему с доверием, подполковник Кулябко поручил Богрову охрану Столыпина…

Телеграфная проволока работала беспрерывно:

…Богров будет предан военному суду…

…В свое время Столыпин сказал в Государственной думе, что так называемыми «сотрудниками» можно пользоваться только для получения сведений о замыслах революционеров, каким образом после этого Богров мог очутиться в театре в роли охранника?..

…Революционеры якобы стали его подозревать и предложили на выбор либо убить премьера и тем доказать вздорность подозрений, либо самому быть убитым за сношения с охранкой…

…В парламентских кругах готовят запросы правительству. Клеточников ли он, Дегаев, Азеф?..

…Здоровье Столыпина с каждой минутой ухудшается…

…Петр Аркадьевич тихо скончался…

…Еврейское население Киева в панике…

…Высочайший рескрипт при отъезде из Киева…

…Погребение П. А. Столыпина…

…Государь император повелеть соизволил произвести расследование действий Киевского охранного отделения…

…Заседание суда продолжалось три часа…

…К смертной казни через повешение…

…Кассации не подал…

…Исполнение приговора — на Лысой горе…

…Правые добились разрешения присутствовать при казни, чтобы убедиться, что Богров действительно будет казнен…

До чего же знакомый развернулся сюжет в этом новом умопомрачительном «романе Габорио», вдали от российских бурь думалось Сергею Юльевичу на берегу обманчиво ласкового в бархатный сезон Бискайского залива; увлекательнейшая в самом деле загадка: кто в действительности этот новый Дегаев, новый Азеф и Казанцев — революционер он или охранник… либо то и другое?! Вдруг отчетливо вспомнился давний разговор с несчастным Лопухиным, тогда еще, впрочем, находившимся в силе: у нас в руках полиции — жизнь любого… Так что разве могла привести к разгадке высочайше назначенная ревизия и к тому же порученная недавнему директору полицейского ведомства, кстати хорошо Сергею Юльевичу известному… До каких глубин этот Трусевич мог докопаться? До вины киевской охранки, чей начальник уже отставлен? До преступного небрежения полицейского начальства вообще?