Шкатулка рыцаря (сборник) - Геннадий Прашкевич

– Мордами в землю быстро!

В советское время сотрудников госбезопасности нередко прикомандировывали к партийным вождям братских стран. В их ближайшее окружение. Так сказать, обмен опытом. «Не в шахматишки гонять».

Последние слова я даже произнес вслух.

Ботаник сразу насторожился, занервничал, повел стволом «Барса».

Врач мгновенно этим воспользовался:

– Архип Борисыч, а как насчет шахматишек?

Врач явно искал живого контакта. Боялся, что Ботаник по неразумению выпустит из баньки Рубика. «Я сам люблю сгонять партию-другую, – вдохновенно врал Врач. – Я однажды с настоящим гроссмейстером играл. – И добавил, уже бог знает на что надеясь: – С румынским».

– Это с кем же?

– С Георгиу.

– С Флорианом? – опешил Ботаник.

– Ясный хрен, – горячо заговорил Врач. Он неудобно лежал на земле, чуть приподняв голову, разведя руки, как пловец, и бормотал: – Ну, ясный хрен, не с Ботвинником же! Какой из Ботвинника румын? Ты ствол на меня не наводи, не наводи на меня ствол. Я играл с Флорианом, когда он в самом соку был. Правда, очень уж любил ничьи. Хлебом не корми, дай ему сделать красивую ничью. Я тогда студентом был, – нагло врал Врач, – когда Георгиу приезжал в Москву на олимпиаду. Участвовал в сеансе одновременной игры. Георгиу меня оценил.

Как ни странно, Ботаник слушал. Лицо его вытянулось, в глазах теплился интерес.

Я страшно боялся, что Врач вот-вот пролетит на какой-нибудь мелкой неточности, но он был начеку, извлекал из подвалов сознания все новые и новые неожиданные подробности. «На мемориале Чигорина, помнишь, Георгиу подряд схватил семь половинок. Еще бы одна, и вылетел из турнира. Помнишь? Но вышел против него Гас Рее. Помнишь, что Георгиу тогда сказал?»

– А то! «Или партия будет результативная, или пусть меня повесят на рее».

«Мулт, открой! Выйду, пасть порву, падла!» Крики в баньке усилились, наверное, они там сломали скамью, тяжело били ею в подпертую лиственничной колодой дверь. Но Архип Борисович их не слышал. Имя знаменитого румынского гроссмейстера буквально гипнотизировало его.

– Сами-то играли с Георгиу? – перешел на вы Врач.

Ботаник счастливо кивнул.

– Сколько партий?

– Три. Вместе ездили.

Ботаник не объяснил, куда они ездили.

– И вы все три выиграли?

– Ты что!

– Проиграли?

– Это же Флориан!

«Открой, Мулт! Открой, падла, глотку порву!»

– Да пальни ты по дверям, пусть заткнутся, – страдальчески предложил Врач. – Вот расшумелись, поговорить о шахматах не дают. В кои веки вспомнишь про шахматы, а они норовят всё испортить.

Палить по дверям Ботаник не собирался, но и двери не открывал.

Нас это устраивало. «Открой, Мулт!» – орали из бани. Темные тени играли на недоумевающем морщинистом лице старика. Сбитый с толку, он находился сейчас в каком-то другом мире, может, в Румынии времен Кондукатора… Ну да, Флориан Георгиу… Ганс Рее… Елена Чаушеску… Друг Нику… Сладкий ветер воспоминаний овевал седины Архипа Борисыча. Он, наверное, не отказался бы от стаканчика анисовки. А Врач вкрадчиво нашептывал: «Ты их, Архипыч, не выпускай. Они всё испортят». И осторожно запускал очередной шар: «Ты, Архипыч, говорят, с самой Еленой Чаушеску играл. А? Говорят, умная была женщина, хотя родилась в заштатном городке. Кажется, в городке Ленцуа, не ошибаюсь? Ну вот! Там одни козы бегали. Помогала отцу продавать свечи, торговала тыквенными семечками на вокзале. Простая была девушка, да? А потом время пришло, возглавила Академию наук. Я считаю, это нормально. Так оно и должно быть. У нее-то выигрывали?»

– Как можно?

– А почему нет?

– Перед ней даже Флориан ложился.

– Может, специально? – осторожно предположил Врач.

– Ты что! Она играла в полную силу. И дети у нее все были от мужа.

Это было несколько неожиданное признание. Какая-то давняя обида проскользнула в словах Архипа Борисыча.

– Значит, врали про нее?

– Особенно Маурер. Этот всегда врал.

– Какой это Маурер? – тут же перехватил подачу Врач. – Тот, что при Чаушеску премьером был?

– Он, он, – мрачно кивал Ботаник. – Врал больше, чем Силвиу Брукан.

При всей энциклопедичности своих знаний Врач явно не знал, кто такой этот Силвиу Брукан. Но интуицией владел гениально.

– Это он, что ли, заявлял, что Елена неграмотная?

Ствол «Барса» дрогнул и медленно поплыл в сторону Врача.

Неграмотная? Кто сказал? Старик бормотал про себя, но мы различали отдельные слова. Не надо про Силвиу Брукана… Знаем мы этого Брукана… И он, и Маурер – лжецы, а Елена – член ЦК… «Подобно звезде, мерцающей подле другой на вековечной небесной тверди, стоит она рядом с Великим мужем и озирает очами победоносный путь Румынии…» Что вы, крысы и крысынята, можете знать об Елене? Барбу Петреску, ее родной брат, например, любил «Жигулевское». Понятно, отдельного производства. Архип Борисыч не раз пробовал с ним новые поставки. Барбу видел плохо, но очков не носил. Считал, что не к лицу Первому секретарю столичного комитета румынской Коммунистической партии прятать от народа глаза. Доклады для Барбу печатали специальным шрифтом…

Объясняя это, Ботаник хитро прищурился:

– Ладно, уговорил. В какой руке?

– В правой, – догадался Врач.

«Не играй с ним», – вспомнил я. Так в первый вечер предупреждала меня Наталья Николаевна. Но Врача я не останавливал. Архип Борисович хитро улыбался, щурился, понимал что-то свое: «Значит, у тебя черные». Сильно хотел сгонять партишку. Пусть вслепую, без доски. Экстрим его не пугал.

Странно, да? На игру ему памяти хватало, а меня вспомнить не мог.

– Можно я перевернусь на спину? – спросил Врач.

– Зачем? – заподозрил плохое Ботаник.

– Так удобнее думать.

– Ну, ладно. E-два – e-четыре…

Я обалдел. Они правда начали партию.

– Пешка c-шесть…

– D-два – d-четыре…

Врач ответил ходом коня…

Даже моих небольших знаний хватило, чтобы понять: они разыгрывают защиту Каро-Канн. Позже Врач утверждал, что они разыгрывали особо любимый Флорианом Георгиу вариант. Ну, не знаю. У меня сложилось впечатление, что Врач спешит как можно быстрей разменять все фигуры. «Мулт, падла!» – истошно орали в баньке. Но Ботаник никого не слышал. Он блаженно улыбался. Может, мысленно находился уже не в глухом сибирском лесу, а в гостеприимном столичном доме своего старого друга Нику Друяну. Туда и Елена Чаушеску заглядывала. Она любила простые белые платья в горошек. На Елену потом много грязи вылили, так я понял старика. А она, Елена, этого нисколько не заслуживала. Бог видит, не заслуживала. Росла обыкновенной живой девчонкой, хорошо работала на фармацевтической фабрике. Из активного молодняка выбилась в «королевы труда»…