Темные огни - Розмари Роджерс

Вот теперь все становилось на свои места. Джинни слушала, хотя каждое слово было для нее как удар молота. Наконец-то истина предстала перед ней во всей своей неприглядности. Бишоп вынудил Стива вернуться в Сан-Франциско. Но у Стива были здесь и свои счеты — он ненавидел ее отца. Значит, он хочет разорить не только князя Ивана, но и сенатора.

— Твой князь, — ну отчего она так его называет? — имеет обыкновение брать деньги взаймы из фондов Русско-Американской компании, а потом передает их твоему отцу, чтобы тот инвестировал их по своему разумению. Однако, когда курс акций начал стремительно падать, твой муженек изменил направление своей деятельности. У сенатора есть акции в корабельной компании «Лейди-Лайн», а это означает, что и князь успел проникнуть в число пайщиков, прежде чем Стив выкупил акции у мелких держателей и приобрел контрольный пакет. Поэтому князь имеет возможность ввозить опиум и красивых рабынь из Китая. И не притворяйся, будто ты ничего об этом не знала!

Да как же она могла узнать? Занятая свалившимися на нее бедами, Джинни и не поинтересовалась, чем занимается ее муж.

— Так вот, учти, с этим покончено. Те люди, на которых работает Эстебан, узнали все о твоем муженьке. И те, с кем работает князь, тоже выяснили, что за «товары» он ввозит. Князь — человек конченый, иначе зачем им было подсылать к нему наемного убийцу? Подумай о себе, ведь если дело дойдет до суда, тебе придется давать показания против князя. В том случае, конечно, если ты сама не причастна к работорговле и ввозу опиума! Какой прелестный скандал намечается, не так ли?

— Но я жена Ивана. Как могут заставить меня давать показания против мужа?

Поняв, что она наконец-то одержала верх над своей соперницей, Консепсьон торжествующе расхохоталась:

— Ну что, тебе по-прежнему хочется быть княгиней? Теперь это небезопасно. На твоем месте я бы сбежала в Россию и нашла там другого князя. Учти, дура, что ты вовсе не считаешься законной женой князя. Если Эстебан захочет сделать это достоянием гласности, это навлечет на твою семью беды и бесчестье. Все разговоры об аннулировании твоего первого брака не стоят и выеденного яйца. Твоему отцу так и не сказали, где ты вышла замуж и когда. Он-то пытался добиться аннулирования, но у него ничего не вышло. Но уж очень хотелось сенатору иметь зятем князя, а не парня с большой дороги, вот он и клюнул на приманку. Ну как, смекнула, что к чему? Так что у тебя два мужа, княгинюшка! И если не хочешь, чтобы в тебя все тыкали пальцами, веди себя смирно. И делай то, что тебе говорят. Не сомневаюсь, — небрежно добавила Консепсьон, — что Эстебан разведется с тобой при первой же возможности. Уверена, что трудностей у него при этом не возникнет.

Джинни посмотрела в упор в темные глаза мексиканки, которые лучились торжеством и злорадством. Та только и ждала, когда Джинни признает себя побежденной, сломается и сдастся. Но нет, не на такую напали, она будет бороться!

— Теперь, когда ты выложила все это, не объяснишь ли мне зачем? Ведь месть — твоя и Эстебана — была бы куда эффектнее, если бы обрушилась на меня неожиданно. Только не пытайся убедить меня, что твое злобное сердце способно на сочувствие!

— Ах ты, тварь! Так ты продолжаешь показывать мне коготки? Ну ничего, скоро их тебе отстригут. Все дело в том, что в последнее время у Эстебана появилось странное понятие о чести — после того, как он и его дед стали жить вместе и очень сблизились. — На лице Консепсьон появилась презрительная улыбка. — Вполне вероятно, что он почувствовал к тебе жалость, ибо престарелый дон Франсиско неожиданно проникся к тебе симпатией. Я ведь советовала тебе скрыться. Старый граф Черников, по-моему, был бы очень рад увезти тебя в Россию. Почему бы тебе не поехать? Думаю, ты не пожалеешь.

— Еще бы! — холодно сказала Джинни. — Тебе этого очень хочется, не так ли? Нагородив такую гору вранья, тебе удалось бы устранить меня с твоего пути. А ведь ты боишься безвозвратно потерять Стива, если я останусь. Скажи, почему я должна верить тебе?

— Вот ведь дура! — разозлилась Консепсьон и топнула ногой. Джинни даже показалось, что та хочет плюнуть ей в лицо. — Хорошо! Можешь мне не верить! Тогда выясни все сама! Так даже лучше — скорее отправишься ко всем чертям. Даже если Эстебан решит из жалости или из чувства долга сохранить ваш брак, то отошлет тебя в Мексику. На его гасиенде ты будешь ухаживать за старым дедом, но при этом, учти, к тебе приставят дуэнью, чтобы следила за каждым твоим шагом. Ну а я предпочту роль любовницы, а не жены! — Мексиканка ринулась к двери, но вдруг остановилась и прошипела с ненавистью: — Спустись-ка вниз и выясни, о чем шепчутся твой отец и мачеха в кабинете сенатора! Нет, ты и в самом деле ничего не видишь, но только потому, что не хочешь! У них сейчас нет выбора, как и у тебя! Сэм кое о чем рассказал твоему отцу, а теперь нам всем придется ехать в оперу, а затем — на большой прием в Палас-отеле. Кто знает, может, Эстебан именно на этом приеме и сделает свое заявление?

Когда дверь захлопнулась, Джинни покачнулась и чуть не рухнула на пол.

— Нет, нет, нет! — восклицала она, хотя разум, увы, утверждал другое. Да, да! Все, о чем рассказала Консепсьон, — чистая правда! Не зря торжествовала мексиканка. Все загадочное и непонятное выстроилось в одно целое, и картина выглядела крайне неприглядно. Ей давно следовало бы кое о чем догадаться, но, ослепленная любовью к Стиву, она ничего не видела, да и не желала видеть. Он-то ее не любит, а если и любил когда-то, это прошло навсегда. В душе у Джинни осталась лишь горечь — ну как она могла так заблуждаться! Каждый поступок Стива был тщательно просчитан. Он представлял ее всем как свою любовницу, тогда как она его жена! Хорошо, но что же дальше? Он возбудит бракоразводный процесс? Или отправит ее на гасиенду, а сам будет жить в свое удовольствие?

Она перед сном поклялась больше не давать себя в обиду. Теперь Джинни съежилась от острой боли, пронзившей ее сердце как нож. Ей хотелось плакать, но слез не было. Она посмотрела в зеркало: ее глаза горели безумным огнем.

В отчаянии Джинни схватила с туалетного столика щетку для волос и запустила в свое отражение. Когда зеркало раскололось на сотни острых и блестящих осколков, она захохотала, хотя осколки порезали ей лицо и руки.

Закрыв глаза, она с трудом вздохнула. «Никто больше не будет использовать меня в своих целях и манипулировать мною. Клянусь! Никто! И я не позволю обижать себя — никогда, ни за что!»

Теперь она станет полагаться только на себя. Не будет верить никому, даже отцу, который тоже пытался воспользоваться ею для своих целей. Разве сенатор задумался хоть раз в жизни о ее судьбе? Она была нужна ему лишь как приманка, красивая и соблазнительная. А Стив пусть делает все, что ему угодно. Ей на него наплевать. Хорошо бы заставить его страдать, если только он на это способен.